Все как в кино

Вот она, по всей видимости, не была профессиональной актрисой: слова эти прозвучали не так, как следовало бы в тональности данного эпизода. Впрочем, я не Станиславский, чтобы говорить: не верю.

Тот, кого назвали «синьором Торквемадой» (где-то я слышала уже это звучное имя), провел рукой по щеке девушки, а второй «инквизитор», более высокий и не такой широкий в плечах, вдруг одним коротким резким движением повалил на пол девушку, сорвал с нее одежду и…

Более изощренного, изобретательного и профессионально снятого насилия я не видела.

У меня был один знакомый, который в свое время работал экспертом по порнографии. Да-да, была в советское время, да, кажется, и сейчас есть такая должность в органах. Он просматривал фильмы и на основе тех или иных признаков квалифицировал их как порнографию или же эротику. Различие было не только эстетическим и этическим, но и уголовно-процессуальным: за «порно» накручивали срок. Так вот… думаю, что и ему едва ли довелось на своем экспертно-криминалистском посту видеть то, что происходило сейчас на большом экране домашнего кинотеатра с этой девушкой. Двое «отцов-доминиканцев» в основном смотрели, почти не принимая активного участия… все делал один – грубое, жуткое животное в колпаке палача, с жирными волосатыми руками и выступающим вперед массивным брюхом.

…По всей видимости, девушка не играла испуг. Она не была профессиональной актрисой и не обладала особыми актерскими данными, как я уже заметила, так что явно не смогла бы так ярко и натурально сыграть боль и ужас. Нет… она на самом деле испытывала боль и ужас.

Я почувствовала, как у меня начинает кружиться голова. Нет, не от возбуждения (многих женщин порносцены возбуждают). От ярости и от ненависти. Все напоминания Ирины Романовны и холодные слова Теплова (не по фамилии тон выдерживает) всплыли в мозгу. По спине струился липкий холодок, сцепленные ладони вспотели и конвульсивно переплелись пальцами.

Но самое жуткое было впереди.

Первый «инквизитор» (я не особо верующая, но все равно – это имеет отношение к церкви, и потому вдвойне страшно) наконец вступил в дело. При этом он не открыл своего лица. Через две минуты он, не отстраняясь от партнерши, поднял распятие и ударил им девушку по голове, я отчетливо услышала глухой звук этого удара. Та упала, и тогда «палач» схватил девушку за волосы и поднял в воздух.

Я хотела прикрыть глаза, но не смогла…

Из горла несчастной жертвы вырвался какой-то сиплый крик, и тогда второй инквизитор (не тот, кого назвали «Торквемадой») выхватил у «палача» его мясницкий нож и, запрокинув девушке подбородок, полоснул лезвием по нежному горлу.

Раз и другой.

Вопль был жуток, и он оборвался еще более страшным клокочущим хрипом. Обнаженное тело конвульсивно выгнулось, упало на каменный пол, огромный жирный палач встал на грудь жертвы обеими ногами – и из распоротого горла вырвался фонтан крови, веерно взрезал пространство этого проклятого каземата и…

Я зажмурила глаза и, машинально нажав на пульте первую попавшуюся кнопку, запрокинулась в кресле, чувствуя, что меня вот-вот стошнит. В глазах помутилось. Нет, я не боялась крови, мне много раз приходилось чувствовать и видеть ее… как говорится у Блока: «…и вкус ее, и цвет, и душный, смертный плоти запах». Мне довелось убивать. Но убивать в честном поединке, и убивать людей, которые по свирепости своей мало чем отличались от зверей.

Но тут… Господи, и они еще использовали святое распятие в качестве… нет, об этом грешно даже думать! Какие… какие… нет слов для этих гнид, этих тварей; нельзя поверить, что их родила такая же женщина, как та, которую они только что зверски умертвили, перед этим надругавшись в самой извращенной и гнусной форме.

Нет, это не кино… Это в самом деле – кинохроника ада. Только, наверно, хозяин преисподней – само воплощение милосердия на фоне этих… «инквизиторов»!

Во мне самой сидел зверь. Кошка, хищная кошка. Пантера. И стоило судьбе поставить меня на грань небытия, на грань безумия и в шаге от смерти – и эта кошка пробуждалась. Вспыхивали желтоватые глаза, из мягких подушечек на лапах мягко выныривали смертоносные когти, и звериный нюх неотвратимо подхватывал летящий по ветру запах борьбы и крови. Но это – только тогда, когда иного выхода не было, когда вскипало подсознание, как потревоженное подземное озеро, разбуженное судорогами недр. Зверь просыпался во мне только тогда, когда это было действительно необходимо, и я не могла разбудить пантеру прямым волевым усилием.

Но даже то существо, которое дремало во мне и которого я боялась куда больше самых страшных врагов, когда-либо попадавшихся мне на моем пути, – даже это существо не могло поспорить в свирепости и бессмысленности проливаемой крови с этими… этими «инквизиторами». Пантера по сравнению с ними показалась бы просто мурлыкающим домашним котенком.

Торквемада… Торквемада.

За спиной бесшумно растворилась дверь, и послышались мягкие вкрадчивые шаги. И пусть я была в полузабытьи, но едва различимый звук этих шагов мгновенно стряхнул оцепенение.

Я обернулась и увидела Теплова.

Он стоял у двери и смотрел… нет, не на меня. Поверх моей головы. Туда, где располагался экран…

Я повернула голову и увидела… Нет.

Экран не был выключен. Вместо полной остановки воспроизведения я нажала стоп-кадр.

Стоп-кадр – на огромном экране необычайно четко застыла картинка: на каменном полу, запрокинув искаженное мукой лицо и забросив за голову руки, лежит девушка, на ее груди стоит огромный грязный мужик, и под тяжестью его мерзкой туши из горла девушки выросло тонкое алое дерево. Тонкое, хилое, оно тянулось к потолку, словно желая врасти в него и прогрызть себе дорогу к свету и небу. Как молодая весенняя трава ломает жесткий мертвый асфальт в радужных бензиновых разводах – и окунается в настоящую радугу.

Стоп-кадр смерти.

– Вот об этом я и говорил вам, Мария, – спокойно сказал Теплов, уже не глядя на экран. – Вот оно – то, что не отпускает Ирину Романовну ни на минуту. Это сложно стереть, запрятать на самое дно памяти, не правда ли?

– Да, – пробормотала я. – Это правда.

– Ведь вы посмотрели только пять минут из полуторачасового фильма. Конечно, эти пять минут – самые жуткие. Но это полноценный фильм с сюжетом из средневековой истории и девушкой, которая имела несчастье попасть к инквизиторам. Вот так.

– Кто такой Торквемада?

– А-а, ну да. Томас Торквемада – великий инквизитор веры. Я уже посмотрел в справочнике. Конец пятнадцатого века, если мне не изменяет память. Вот инсценировочку по тем милым временам нам и представили. – Несмотря на свое редкое самообладание, он снова посмотрел на экран, и по его монументальному корпусу пробежала дрожь. – Надо сказать, что вы на редкость удачно выбрали стоп-кадр, Мария. Еще эффектнее это смотрелось бы при покадровом воспроизведении… фу ты, черт!

И он, бледный, уселся на диван и, перехватив у меня пульт дистанционного управления, стер ужасный кадр с экрана.

Впервые за последние несколько минут я получила возможность перевести дыхание. Моя работа не располагает к особой чувствительности, но на этот раз меня откровенно проняло: в горле встал сухой колючий ком, мешающий дышать, и только после того, как я несколько раз судорожно сглотнула, массируя шею, и трижды глубоко вздохнула, он ослабил свои тиски.

– Это жутко, – наконец сказала я.

– Конечно, если это не монтаж и не компьютерные штучки, – проговорил Теплов. – При нынешнем-то развитии кинематографических технологий… Но Ирина Романовна почему-то упорно считает, что это – настоящее убийство.

– Мне тоже так показалось, – уже более или менее спокойно сказала я. – Хотя любую гипотезу следует проверить.

– Значит, вы все-таки решились на проведение расследования?.. – произнес Борис Сергеевич полувопросительно-полуутвердительно.

Я кивнула:

– Контракт подписан. Кроме того… кроме того…

– Что?

– Кроме того, если подозрения Ирины Романовны подтвердятся и девушку на самом деле убили… что ж, мне хотелось бы взглянуть в глаза тем выродкам, которые это так хладнокровно сделали.

– Вы еще не досмотрели этот эпизод до конца, – гулко выговорил он, по всей видимости, тоже попав под сильное впечатление от увиденного. – Там есть…

– Хватит! Я просмотрю всю пленку! А сейчас – прошу вас, Борис Сергеевич, не надо! Я…

Именно в этот момент за моей спиной раздался тихий, чуть заплетающийся голос Кравцовой:

– Я так понимаю, вы уже посмотрели… да, Мария? Вот этот вот… маленький эпизод?

Я повернулась и тут же поняла, что хозяйка дома успела изрядно захмелеть. По всей видимости, нервное напряжение не отпускало ее ни на минуту, и она старалась смягчить его традиционным в России способом: алкоголем.

– Я заберу эту кассету с собой, – заявила я. – Вы можете не волноваться, у нас в офисе есть надежный сейф, откуда ее никто не сумеет взять. Даже если очень захочет.

– Берите, – тускло уронила Кравцова.

– Но это еще не все. Мне нужна информация о вашем муже. Какие-нибудь семейные хроники, видеозаписи, фрагменты деловых встреч. Ведь у вас есть?

– Зачем это вам?

– Я хочу понять, какое отношение могут иметь пристрастия и привычки Марка Олеговича к… к этой кассете.