Предсказание для адвоката

Глаза вещуньи были прикрыты. Губы непрерывно произносили слова каких-то заклинаний. Внезапно, не то от легкого порыва ветра, не то от других малообъяснимых причин, легкая струйка дыма, стоящая в воздухе вертикальным столбом, изменила свое направление. Лара не выдержала и чихнула.

– Фу-ты черт! Я сейчас задохнусь от этой вони, – капризно произнесла она.

Эмма открыла глаза.

– Это знак. Бог ночи указал на вас.

– Ну и что он там указал?

– Не торопись. Всему свое время. – Эмма опять закрыла глаза и что-то очень быстро зашептала.

Жена чиновника хотела было возмутиться, но тут голос Эммы, глухой и неузнаваемый, начал звучать громче:

– Темнота рассеивается. Что вижу я? Большое серое здание, казенный дом. Сюда есть вход. Вот только выхода нет. Здесь звучит детский плач, но он не доносится до твоих ушей. Тревожит ли он тебя по ночам? По всей видимости, нет. Отгороженная от реальности дорожками белого снега, ты витаешь в своем выдуманном мире, где каждый твой шаг достоин зрительских оваций. Тебя превозносят, тебя любят. Вот только любишь ли ты? Где то, что ты погубила ради своей болезненной прихоти? Оно еще живо. Но ты никогда не придешь сюда, не посмотришь на это, не возьмешь это на руки и не назовешь своим. Но что это? Свет погас…

Эмма открыла глаза и взглянула на Лару.

– Знаком ли тебе тот дом, о котором говорил голос?

Та взвилась с места, словно только и дожидалась этого вопроса:

– Я не понимаю, о чем ты. Какой дом? Какой плач? Я не собираюсь комментировать эту чушь.

– И правильно делаешь, – раздался жесткий голос Петра Ивановича. – Я вообще удивляюсь, почему мы, известные, уважаемые в городе люди, вот уже два часа слушаем это словоблудие. Я не понимаю ваших намеков, сударыня, но подозреваю, что вы хотите каким-то образом скомпрометировать нас.

– А я думаю, вы поняли, о чем речь, – спокойно произнесла Эмма, отправляя в курильницу очередную порцию ароматических трав. – Иначе вы не реагировали бы так бурно.

– А нельзя ли конкретней, мадам гадалка? – влез Константин. – Признаюсь честно, я ни черта не понял. Нельзя ли сказать просто, в чем виновата эта милая женщина?

– Я сказала все, – твердо ответила Эмма. – Может, теперь коснемся вас? Я надеюсь, вы проявите большее мужество?

– Лара, идем отсюда сейчас же! – потребовал чиновник.

– Черта с два! – окрысилась супруга. – После того, как меня обвинили в каких-то непонятных грехах, я уйду отсюда и позволю трепать мое имя в досужих вымыслах? Я хочу узнать, что эта самозванка скажет о других. Я так поняла, что все должны получить свою порцию дегтя. Не стоит отказывать себе в удовольствии послушать, что она припасла для наших друзей.

– Лара! – умоляюще произнес чиновник, но, поняв, что сдвинуть жену с места не сможет даже бронетранспортер, махнул рукой.

Тем временем Эмма повторяла ритуал. Ее лицо в сизой завесе дыма казалось страшным, словно в эту даму, немного экстравагантную, но все же здравомыслящую, вселился не то дух, не то бес. Если в этом, конечно, есть разница. Это была уже не та хохотушка и выдумщица, какой ее обычно привыкли видеть друзья. Откуда взялось хотя бы это выражение злобного торжества на ее лице? Возникало впечатление, что ей доставляло удовольствие рассуждать о двуличии близких ей людей.

– …Можно ли опуститься ниже того уровня, где ты находишься сейчас? Возможно все. Возьми в руки хлыст и выпусти беса наружу! Тебя заводит вид крови? А может, стоны и плач будят твое воображение? Сними свою маску, стань на минуту самим собой. Кого ты увидишь в зеркале? Животное? Нет! У тебя нет необходимости убивать ради пищи. Тобой движет инстинкт зверя, но ты сыт. Вспомни, что такое боль. Ощути ее на себе. Быть может, она тебе укажет путь к спасению…

– Все ясно, Константин, – резюмировал хирург. – Ты – законченный садист в лучшем случае. В худшем тебе грозит срок за убийство.

– Что за туфта? – возмутился бизнесмен. – С чего бы мне кого-то убивать? И почему это я похож на животное?

– Ты плохо следишь за нитью повествования, дорогой, – не унимался врач. – Если я правильно понял нашу предсказательницу, тебя опустили куда ниже жирафа. Так что, если вспомнить теорию эволюции, ты находишься сейчас где-то на уровне простейших.

– …А ты, ловкий портной, закройщик новых лиц, ты можешь оперировать совесть? – продолжила Эмма.

– Вот и до тебя добрались, – с удовлетворением заметил Константин. – Сейчас и ты получишь по полной программе.

– …Ты можешь почти все. Что стоит тебе выкроить безупречную фигуру или греческий нос; обмануть время, убрав ненужные десятки лет. Ты идешь вопреки божьему замыслу, творя новую наружность для нового человека. Ты почти всесилен. Но так думаешь только ты. Есть то, что ты не в силах изменить. Душу перекроить невозможно. Убийце ты не сможешь пришить доброту и сострадание, не получится убрать клеймо с его души. А кровь на его руках испачкала и твои руки. Разве ты не видишь эти пятна?

Павел слушал откровение предсказательницы, иронически улыбаясь. Он только поменял позу: прислонился к перилам, причем руки убрал за спину. Вроде ничего странного, но в свете обвинений Эммы это выглядело почти символично.

В курильнице продолжали тлеть засушенные травы, вот только аромат их стал терпким. Дубровская почувствовала трепет. Подходила их очередь, и, хотя для беспокойства не было решительно никаких оснований, Лиза ощутила холодок в груди. Ничего особенного. Но он рос, ширился, заполнял все ее естество, так что стало больно дышать. Она разумом понимала, что это глупо, но ничего не могла с собой поделать.

– …Ты боишься своих снов? Как ты относишься к кошмарам? Ты кричишь по ночам? Тебя можно понять. Кровавая река, текущая среди скал, кого угодно сведет с ума. И ничего уже нельзя изменить. Тот мостик был так же шаток, как и твоя память. Твое прошлое рухнуло вниз, на острые камни. Все ли разбилось? Поспешу тебя удивить: нет, не все. Кое-что осталось. Надеюсь, сегодняшней ночью тебе приснится кошмар…

Елизавета не видела лица Андрея, но почувствовала, что его рука сжала ей плечо. Она побоялась оглянуться, хотя внутренний голос навязчиво шептал ей: «Ну же! Ты должна видеть его глаза. Тебе все сразу станет ясно». Но она сидела как ни в чем не бывало и смотрела вперед сквозь завесу дыма. Она не стремилась знать правду. Ее устраивала призрачность. Слова Эммы звучали так обтекаемо…

Тем временем новоявленная колдунья достала из очередного пакетика какой-то порошок и бросила его в тлеющую траву. Лица присутствующих озарила вспышка. Дамы невольно отшатнулись от стола. Но никто не покинул беседку. Никто не ушел.

—…Я силы колдовские призываю в час полночный,
Средь нас есть дьявол в человеческом обличье.
Он гладок речью и статью вышел,
Вот только метит шельму бог, гласит поверье,
Он носит метку сатаны с рожденья,
Кровавый шлейф за ним течет рекой,
Из душ загубленных наживы ради,
И вряд ли он найдет себе покой
В земле, на небе или на водной глади…

Огонь погас. Эмма обвела всех долгим взглядом.

– Это достойно аплодисментов, – саркастически заметил хирург и даже несколько раз демонстративно хлопнул в ладоши. – Наша вещунья перешла на поэзию. Еще немного, и мы услышим пение.

– Ну, лично я этого дожидаться не собираюсь, – резко заметил Петр Иванович. – С меня довольно! Ты остаешься?

Вопрос был адресован, разумеется, супруге. Лара пожала плечами, но все-таки встала. Она нетвердо держалась на ногах.

– Чертовы каблуки, – проворчала жена чиновника, стараясь сгладить неловкость в глазах окружающих. – Но все-таки, Эмма, ты была неконкретна. Что ты имела в виду?

Бедный Петр Иванович пошел пятнами. Он дернул супругу за руку так, что она едва не потеряла равновесие.

– Вам нужна конкретика? – подняла брови Эмма.

– Оставьте ее при себе! – разозлился чиновник.

– Меня интересует только последний пункт. Насчет дьявола, – подал голос Грек. – Я так понимаю, что одного из нас вы обвинили в убийстве. Это, милая, серьезная вещь. Надеюсь, у вас есть к этому основания?

– У меня есть доказательства! – отозвалась Эмма. – Кассета… И я могу ее показать…

– Ну а кто это? – задал вопрос Андрей. – Полагаю, что женщин вы из этого списка исключаете.

– Разве я что-то говорила про пол?

– Но в ваших стихотворных экзерсисах звучало конкретное местоимение – «он»?