Бриллиантовая уха

– Заснешь тут, – проворчала Настя и сползла с дивана.

Она заснула в неудобной позе, и теперь болело все тело, а во рту был неприятный привкус, как будто она жевала картон.

– Чего тебе надо?

Она открыла дверь. На пороге стоял сосед, хмурый тип со странным именем Анкидин.

– Спала, что ли? – неодобрительно осведомился Анкидин. – Трудящемуся человеку по ночам спать положено.

– Чего надо? – повторила Настя.

– Двадцать рублей дай, – произнес тот требовательным тоном. – Трудящемуся человеку здоровье поправить надо.

– С какой радости?

– А с такой, что я есть трудящийся человек и основа всему, а ты нетрудовой элемент, и у меня душа горит! А значит, надо принять для начала холодного пива, так что двадцати рублей пока хватит.

– Что-то я не видела, чтобы ты, трудящийся человек, когда-нибудь на работу ходил. Только и знаешь, что рубли сшибать и квасить со своими дружками.

– А это не важно, – Анкидин повысил голос. – Я по жизни трудящийся человек, по своему исключительному происхождению, и значит, ты мне по жизни завсегда должна. А если не хочешь, так я могу кому следует про твое местоположение сообщить. Тебе это предпочтительно?

– Гнида ты, а не трудящийся человек, – проговорила Настя, но тем не менее полезла в карман.

Она не могла отделаться от постоянного гнетущего страха, и слова Анкидина снова подлили масла в огонь.

«Откуда он знает, что я прячусь, что я кого-то боюсь, что я дрожу, как овечий хвост? Да по моему виду, по моему лицу. Я сама себя выдаю с головой».

Анкидин выхватил у нее из руки две мятые десятки, победно взглянул и потащился восвояси, вместо благодарности хрипло проговорив:

– Вот то-то! Помни, кто есть ты и кто есть я!

И громко, с чувством запел:

– Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути…

В эту комнату Настю пустил старый приятель, школьный еще знакомый Васька Гринбаум, который на днях уехал по делам в Штаты. Он честно предупредил, что сосед Анкидин – редкостная гнида, алкаш и вымогатель, но у Насти других вариантов не было. Дома она не могла появиться, пока все не закончится, ни к кому из друзей тоже не могла сунуться. Так что приходилось терпеть Анкидина как неизбежное зло.

Закрыв за ним дверь, она вытащила мобильник и снова включила его.

Она включала телефон очень редко, всего на несколько минут, чтобы никто ее не засек, и набирала один и тот же номер. И теперь она снова набрала его. Номер своего бывшего сослуживца Андрея Званцева.

Снова безразличный механический голос сообщил, что абонент временно недоступен.

Она слышала этот ответ уже несколько дней и больше не могла выносить неизвестности. Может быть, Андрея уже нет в живых?

Понимая, что очень рискует, она набрала его домашний номер.

– Можно попросить Андрея? – проговорила Настя, услышав женский голос, старый и какой-то бесцветный.

– Андрея? – переспросила женщина, и Настя вдруг испугалась, что ее собеседница сейчас закричит. Но та все таким же ровным голосом продолжила:

– А кто его спрашивает?

– Знакомая, – ответила Настя, сглотнув комок. – Сослуживица.

– А если сослуживица, ты должна все знать! – выкрикнула женщина срывающимся голосом.

– Что знать? – переспросила Настя, холодея от ужасного предчувствия. – Вы понимаете, я была в командировке.

– Андрей в больнице, – голос в трубке снова стал ровным и бесцветным, – в тяжелом состоянии.

– Что? Что с ним случилось?

– Попал в аварию.

Настя хотела еще что-то спросить, узнать, в какой больнице лежит Званцев, но из трубки уже доносились короткие гудки.

Итак, он в больнице.

Наверняка его тоже пытались убить. Тот же самый человек, из-за которого Настя несколько дней дрожит, прячется, вскакивает от каждого шороха. Значит, ей нечего ждать.

Она надеялась, что Андрей поможет ей, передаст кассету своему знакомому в правоохранительных органах, и тот разберется с киллером. И все будет закончено, Настя сможет вернуться домой, заживет прежней жизнью. Теперь на этих надеждах можно поставить крест. Андрей ничем ей не поможет, он себе-то не смог помочь. Авария, в которую он попал, наверняка подстроена. Если он еще жив – это чистая случайность, недоработка киллера, которую тот не преминет устранить. И флешка, на которую Настя возлагала все такие надежды, наверняка уже у него в руках.

Добиваются больших успехов в жизни только те, кто делает то, что по-настоящему умеет. Те, кто занимается не своим делом, так навсегда и остаются на вторых ролях.

Николай Альбертович Гранатов лучше всего умел делать вид. Он был в этом, можно сказать, профессионалом.

Эта замечательная способность проявилась у него еще в раннем детстве, когда маленький Коля Гранатов ходил в детский сад. Там Коля так умело делал вид милого, послушного, дисциплинированного ребенка, что воспитательнице Анне Григорьевне и в голову не приходило, какие каверзы он потихоньку устраивал.

– Дети, – говорила Анна Григорьевна, ласково гладя Колю по аккуратно причесанной головке, – кто выкрасил шерстку Мурзика? Признайтесь, и я не буду вас наказывать! Только подумайте, как неприятно бедному котику ходить с зеленой шерсткой!

Коля сочувственно всхлипывал и смотрел на воспитательницу честными глазами, окончательно убеждая ее, что уж он-то совершенно не причастен к возмутительному происшествию.

– Какой у вас добрый, чувствительный ребенок, – говорила Анна Григорьевна Колиной маме. – Он просто физически не способен на плохие поступки!

– Дети, – говорила через несколько лет учительница Валентина Михайловна, – признайтесь, кто разбил окно в кабинете физики? Кто вылил соляную кислоту в горшок с редким кактусом? Кто нарисовал усы на портрете Екатерины Великой в кабинете истории? Кто потушил сигарету о наглядное пособие? Дети, имейте смелость открыто признаваться в своих проступках!

Коля Гранатов смотрел на нее так искренне, так проникновенно, с таким глубоким сочувствием, что всегда оставался вне всяких подозрений.

Когда весь Колин класс, за исключением закоренелого двоечника и хулигана Слепнева по кличке Слепень, был дружно зачислен в комсомол, ни у кого не возникло сомнений в том, кто должен стать комсоргом: честное лицо, искренний взгляд и активная жизненная позиция Коли Гранатова склонили всех в его пользу.

Позже, когда большие люди решали вопросы о его новых назначениях, им было достаточно взглянуть в его глаза, чтобы увериться в надежности и преданности Николая, в том, что на него можно положиться, ему можно доверить самую ответственную работу. Главное, что каждый новый начальник ни минуты не сомневался, что Николай будет предан только ему. Лично ему, и никому другому.

И Коля уверенно двигался от назначения к назначению, неуклонно поднимаясь по карьерной лестнице. Каждый следующий кабинет становился просторнее, каждая следующая секретарша – сообразительнее и привлекательнее, каждое новое поле деятельности – перспективнее. Вместе с карьерным ростом увеличивалась площадь его квартиры, улучшалась марка служебной машины, возрастали и прочие сопутствующие блага.

Правда, Николай Альбертович предпочитал трудиться на ниве не слишком конкретных свершений. Он держался ближе к идеологии, отлично понимая, что ответственность здесь несколько меньше, а пирогов и пышек перепадает даже больше, чем в любой другой области. Кроме того, именно здесь особенно полезным был его врожденный талант – умение делать вид.

Ведь если тебе поручено запустить новый завод, или новый самолет, или современную телефонную станцию – делай вид или не делай, а конечный продукт раньше или позже придется предъявить. В идеологической же области все результаты настолько неуловимы, настолько неконкретны, что умело сделанный вид вполне может сойти за блестяще проделанную работу.