Сибирский папа

– Зря ты так мало вещей с собой взяла! – совершенно нелогично посетовала мама, которая вообще может приехать на отдых без вещей – как было однажды зимой, когда мама с папой решили отдохнуть в подмосковном доме отдыха для восстановления сил очень пожилых и уставших людей – в центре геронтологии, иными словами.

Почему они выбрали именно такой вид отдыха, до сих пор для меня остается загадкой. Но мама приехала туда совсем без вещей, потому что пока мы собирались, она читала необыкновенно интересную книгу, которую папа ей купил на каком-то книжном развале.

Книга называлась «Биофизика для студентов вузов», и была переводом японского учебника на русский язык. Мама то и дело хваталась за голову, смеялась, возмущалась, говорила: «Так-так-так…», теребила папу: «Вадик, ты только послушай… Нет, ну надо же, ведь вообще-то это наоборот… Что, они по потолку там ходят, что ли? Это – липид, ты понимаешь? Он что, сам себя так нарисовал? Автопортрет? Ничего не понимаю, почему ион магния вдруг не участвует в аутодефосфорилировании? Может, перевод неправильный?» И в результате приехала в дом отдыха в январе в осенних сапожках и трикотажной толстовке с голубым зайцем. Папа не проследил за ее одеждой, потому что все-таки не удержался, подсел к ней и тоже стал удивляться, смеяться, восхищаться и возмущаться тем, как японцы излагали привычные для моих родителей вещи.

И сейчас, стоя на перроне, мама вдруг пеняет мне, что я взяла мало вещей.

– Мам, я же не на отдых еду, на конференцию. И тащить много не хочу.

– Но ты же… – Мама осеклась, украдкой взглянув на папу. – Ты же там вроде…

– Моя электричка! – увидела я приближающийся красно-серый поезд, аэроэкспресс, который должен был отвезти меня в аэропорт с Павелецкого вокзала.

Мама кивнула.

– Давай мы все-таки тебя в аэропорт проводим, а, Мань? – Папа обнял меня. – Ну что ты одна потащишься с большой сумкой! Надо было на машине тебя отвезти, пробок уже нет…

– Не одна, пап, вон ребята с факультета, – кивнула я на группу ребят, стоящую поодаль, в которой с ужасом разглядела… Гену-баритона. А он-то что здесь делает? Он никогда не интересовался экологией. Пришел меня провожать? С таким огромным чемоданом? Гена не любит экологию, но зато Гена очень любит сюрпризы!

Гена как раз лихо сдвинул ярко-зеленую кепку с надписью «Грин.ру» и, увидев меня, разулыбался своим огромным ртом так, что его большая челюсть задвигалась во все стороны. Понятно, что Гене для пения нужна такая крупная и подвижная челюсть, звук лучше проходит, но для жизни это большая проблема. Иногда челюсть у него заедает, во время хохота или зевка, и тогда Гена вправляет ее руками.

– Это тебе машет вон тот мальчик? – вдруг заинтересовалась мама. – Какой некрасивый…

– Почему? – неожиданно для самой себя вступилась я за Гену.

– Потому что урод, – вздохнула мама. – Генетические уродства передаются по наследству, запомни.

– Он хорошо поет, мам!..

– Пение может не передаться, а челюсть передается.

– Конечно, – кивнул, посмеиваясь, папа. – Человечество деволюционирует, деградирует то есть. Поэтому скорее уродство передастся, чем талант.

– Да вы что, вообще, что ли! – Я посмотрела на озабоченно переглядывающихся родителей. – Я уезжаю на три дня, а вы взялись мне лекции по генетике читать! Я не собираюсь с Геной детей заводить, не переживайте!

– Я очень переживаю, дочка, – сказал папа, поправляя мне волосы и крепко держа за плечо.

Мама обняла меня с другой стороны, а я увидела, как от группы студентов отделился высокий стройный молодой человек и, отбросив назад красивые пепельные волосы, направился прямиком к нам. Не хочет же он сказать, что он тоже едет? Вот папа как в воду смотрел… Или это вообще не он? И зачем он подходит к моим родителям?

– Здравствуйте, – лучезарно улыбаясь, сказал Кащей. – Вам Маша про меня говорила?

– Я говорил тебе – какой же он наглый! – шепнул мне папа.

– Нет, ничего не говорила! – искренне воскликнула мама. – А вы с Маняшей учитесь на одном курсе?

– Мам… – Я остановила ее. – Привет, ты чего хотел? Ты что здесь делаешь?

– Видите, как она со мной? – обратился он к моим родителям. – Всегда так. Да, я еду руководителем группы на экологический форум молодежи. Мне в последний момент сказали, и я, разумеется, согласился. Машенька ведь едет! Ее оберегать нужно! Она еще совсем ребенок! Вы не переживайте! С Машенькой всё будет хорошо, я постараюсь за ней уследить!

От возмущения и от идиотизма всей ситуации я даже не знала, что сказать. А Кащей (это был именно он) подхватил мою сумку, пожал руку моему папе (точнее, папа безо всякой охоты пожал протянутую ему руку), слегка поклонился моей маме и, взяв меня за руку выше локтя, потащил к электричке.

– Пусти меня, – прошипела я.

– Сядешь в поезд и отойдешь от меня. Ты опоздаешь на самолет.

– Сама всё знаю! – пробормотала я, оглядываясь на родителей.

А их уже и не было. Ушли решать самые красивые уравнения, не помахали, ничего толком не успели сказать. Мне обидно. Мне всегда обидно, что я хуже, чем их формулы и теории. И когда маленькая была, было обидно. И сейчас тоже. Может быть, поэтому я так хочу увидеть того человека и посмотреть ему в глаза. Чтобы убедиться, что есть кто-то, кто относится ко мне по-другому. Ведь он сказал мне по телефону: «Ты даже не представляешь, как я по тебе скучаю». Он по мне скучает, хотя видел меня последний раз восемнадцать лет назад. А мои любимые родители, Валюша и Вадюша, ускакали домой, не оглянувшись, не дождавшись, пока отъедет поезд. Папа, главное, такой ревнивый, ушел и ничего. Идея какая-то пришла в голову, значит.

– Ты такая свеженькая, как обычно, а я не выспался, – улыбнулся Кащей, подсаживаясь ко мне.

– Ты плохо выглядишь, потому что куришь, – пожала я плечами.

– Я почти бросил, – виновато кивнул он.

И это вранье. И виноватая улыбка, и то, что он почти бросил. Как можно бросить «почти»?

– Вранье, – так и сказала я.

– Ну, вы видите, видите… как она со мной… – проговорил Кащей, хотя никто не смотрел на нас и не интересовался тем, как я с ним разговариваю. Той девушки, которую я видела на фотографии, в нашей группе не было. А кому еще может быть интересно, как я отвечаю Кащею? Никому!

Хотя нет… Я вдруг почувствовала, как кто-то просто жжет меня взглядом. Кто!.. Кто, как не Гена-баритона! Он же не думал, что и Кащей тоже поедет! Он ведь хотел наконец расставить все точки над «и», как он собирается сделать с самого первого дня нашего случайного (или неслучайного) знакомства! А тут на тебе!

– Как ты меня зовешь в мыслях? – близко склонившись ко мне, так, что я видела его третье веко и чувствовала запах табака и горьковатого одеколона, тихо спросил Кащей.

– Давай пересядем, – попросила я. – Вон туда, за китайцами, подальше от того мальчика, который сейчас на нас смотрит.

– Куролесов? Пусть смотрит, его вообще брать не надо было, он не имеет отношения к экологии, напросился. Взяли из-за концерта, который там будет. Почему он, кстати, так на тебя смотрит?

– Надеется на взаимность, – спокойно сказала я.

– Хм! – нахмурился Кащей. – А у него есть надежда?

– «Надежды юношей питают», как говорила моя бабушка, – засмеялась я.

– Да? – Он покосился на Гену-баритона. – Можно с ней познакомиться? С такой мудрой женщиной…

– Бабушка умерла. А если бы была жива, тебе бы от нее не поздоровилось.

– М-м-м… извини… – довольно равнодушно проговорил Кащей. – Да, черт, я так и чувствовал, что с этим Куролесовым что-то не так… Всё уточнял, уточнял, кто едет, кто где жить будет, я говорю – тебе какая разница, кто с кем в номере… Ладно, разберемся, домой отправим, если что… Тебя, кстати, я в отдельном номере поселил. Как раз девочек нечетное количество, тебе достался номер на одного. Здорово, правда?

– Здорово, – пожала я плечами, хотя уже присмотрела себе девочку с химфака, с которой с удовольствием оказалась бы в одном номере, мы с ней на собрании перед отъездом сидели вместе и разговорились.

– У тебя стипендия повышенная? – без перехода спросил Кащей.

– Да, – немного удивилась я.

– В следующем семестре я могу устроить так, чтобы ты получала еще одну стипендию, федеральную. У тебя вообще как с деньгами?