Убийственная осень

– Да она с ума сойдет. Может, тебя кто украл.

– Ну ладно. Тогда я позвоню ей и наговорю на автоответчик, что я уехала отдохнуть на три недели и пусть она мне не звонит, все равно не отвечу. И не смотри на меня так.

– Как?

– Как будто ты – моя совесть.

– А что делать, если ты совесть в детстве на конфетку променяла?

– Ничего я не променяла. Я упертая и вредная, это я знаю. Но совесть у меня есть. Вот что, послушай, а куда же ты Катьку денешь?

– Одолжу ее свекрухе.

– Ну и хорошо. Твоя свекруха – просто идеальная бабушка. Возится с ней все время. Вот моя мать знаешь что говорит? «Ты если родишь, на меня не рассчитывай. Хоть я и бабушкой буду, но все силы на ребенка ты должна класть». По-твоему, это правильно?

– А что, нет? Твоя мама очень привлекательная женщина. Ей еще для себя пожить хочется. Да я думаю, это она шутит. Еще ведь и ребенка никакого нет. Вот погоди, родишь, она тебе его и не отдаст.

– Да не хочу я вообще рожать! Я поняла: все люди делятся на тех, кто читает журналы, и тех, кто пишет в них всякий бред. Ни тем ни другим не позавидуешь. Чего я ребенка буду на все это обрекать. Ну ладно, кроме шуток. Ты берешь билеты и звонишь мне. Обговорим, что брать. Раз у нас намечается экстремальный отдых, я одолжу у своего парня бинокль. А как там с едой?

– Нормально. Там есть столовые и даже кафе. А вот на дорогу запасайся.

На том они и расстались. Всю неделю у Овчарки было чемоданное настроение. Она с большим трудом доработала три последних дня.

Они уезжали в ночь со среды на четверг. С самого утра среды однокомнатная квартира Овчарки была перевернута вверх дном. Посреди коридора лежала дорожная сумка цвета хаки. Овчарка решила, что возьмет только самые необходимые вещи. На дно сумки она запихала куртку, запасные джинсы, пару теплых свитеров, кроссовки. Она сложила в пакет шесть пар трусов, майку и футболку. Потом забыла, куда же задевала этот пакет, и бегала по квартире как ненормальная, разыскивая сначала его, потом другой пакет, с мылом, расческой и зубной щеткой. На всякий случай она прихватила цивильные брюки в полоску и белую блузку с отложным воротничком. Она застегнула сумку, только усевшись на нее верхом.

«Васса меня засмеет, – подумала она, – скажет, собралась на год на Северный полюс».

Пакет с продуктами, конечно, в сумку не влез. В сумочку-банан на поясе Овчарка запихала фотик – «мыльницу», маленькую цифровую камеру, паспорт и деньги. Бинокль в чехле уже лежал на дне сумки.

В двенадцать ночи Овчарка вошла в метро. Как водится, в такой поздний час дремали алкаши да целовались обдолбанные малолетки. Овчарка воспрянула духом, когда увидела, что сумка у Вассы такая же большая, как у нее. Они встретились на выходе из метро у площади трех вокзалов.

– Держи кошелек, – посоветовала Васса, – самое воровское место.

И Овчарка положила руку на сумочку-банан на поясе. Они прошли по подземному переходу, где адски воняло мочой, и оказались на платформе. Встали у нужного вагона и стали ждать, когда будут пускать.

– Слушай, – сказала Васса, – ты посторожи сумки, а я пойду куплю книжку. А то совсем нечего в дороге читать.

И она вошла в здание вокзала. Через две минуты объявили посадку. Уже все, кто собрался у вагона, предъявив билеты, вошли внутрь, а Вассы все не было. Овчарку уже начали терзать самые ужасные страхи: Вассу похитили надравшиеся вокзальные сутенеры, ее напоили клофелином и обобрали и т. д. Она поднатужилась и занесла в вагон обе сумки – и свою, и Вассы. Потом вернулась за пакетом. Снова вышла на платформу. Поезд должен пойти через пятнадцать минут. А поскольку у нас никто ничего вовремя не делает, то, пожалуй, только через полчаса и тронется. Она решила постоять еще десять минут, а потом бежать и искать Вассу.

Между тем к вагону скорым шагом шла высокая женщина. Овчарка за время работы в журнале научилась отличать дешевые шмотки от дорогих. Она могла бы поклясться, что белый брючный костюм на ней – от Дольче и Габбаны, что коричневый кожаный плетеный пояс вместе с кожаными бежевыми ботинками тоже из какого-нибудь крутого бутика, и если бы Овчарка вздумала себе купить такие же, то ей пришлось бы отдать всю свою зарплату за два месяца. Коричневая сумка точно настоящий «Гуччи». Такие дамочки спокойно могут себе позволить летать каждый день «конкордом» на край света и обратно. Зачем ей этот грязный поезд, где вода для чая всегда с ржавчиной, нет биде и простыни вечно рваные? Хотя все богатые с причудами. Захотелось, может, экстрима.

Но где же Васса? Пусть только явится, Овчарка даст ей в глаз, честное слово. Овчарка смотрела, как женщина, стоя к ней спиной, предъявляет билет проводнице. Вернее, не билет, а билеты. Потому что она предъявила четыре билета. Ого, дамочка купила для себя целое купе. Создала себе хотя бы подобие комфорта. Где Васса, черт бы ее побрал. Уже десять минут прошло. Дама уже прошла в вагон. Она за что-то зацепилась сумкой и, чтобы отцепить ее, оглянулась. Овчарка очень удивилась, потому что узнала дамочку.

Где Васса? Овчарка давно уже сбегала бы за ней, но подумала, что, когда она уйдет, Васса может вернуться и, не увидев Овчарки, в свою очередь побежит ее искать. И тогда поезд уедет с их вещами и едой и будет совсем весело. Дикторша сыпала соль на рану, постоянно напоминая, что поезд Москва – Кемь отправится в час тридцать с третьего пути. Овчарка дорого бы дала, чтоб она заткнулась. Ну, Васса! Не похоже это на нее, она всегда такая пунктуальная, Овчарка вечно твердила подруге, что она слишком серьезно ко всему относится. И вот тебе раз. Наконец она увидела, что Васса преспокойненько идет к вагону с книжкой Акунина в руках.

– Где тебя носит? – разворчалась Овчарка. – Вот жаль, что поезд не отходит. Я бы с удовольствием поглядела, как ты за ним бежишь метров сто, чтобы на подножку прыгнуть, как в фильмах. Прыгаешь, промахиваешься, и тебя увозят в больницу с переломами средней степени тяжести.

– Киоск был закрыт, – оправдывалась Васса, – я пошла искать другой, но он тоже закрылся на пять минут, так было написано на табличке. Я решила, что пять минут подождать можно. Но они растянулись на двадцать. Потом пришла продавщица, ворчливая, как ты, все бурчала, что ей не дают спокойно чаю попить.

Они прошли в купе и проверили, на месте ли вещи.

– Чур я на нижней полке, – заявила Васса.

– Ни фига себе. Сначала чуть на вокзале не осталась, а теперь «чур». Нижняя полагается мне за моральный ущерб.

Но Васса уселась на полку с ногами, и Овчарка только рукой махнула. Соседями у них были женщина лет сорока, издатель детских книжек, и ее четырнадцатилетний сын, который сразу забрался на верхнюю полку и почти не слезал оттуда, слушая плеер и разглядывая порножурналы. Васса и Овчарка запихали сумки под нижнюю полку.

Когда поезд тронулся, они стояли в коридоре у окна. Опустили верхнее стекло, и теплый ветер ерошил им волосы.

– Ты не поверишь, – сказала Овчарка, – мне кажется, я видела, как в наш вагон села Шура Каретная.

– Телеведущая? Лесбиянка всея Руси?

– А что, есть другая?

– Что ей в этой дыре делать?

– Не знаю, может, раз в жизни решила проехаться на поезде, как простые смертные.

Шура Каретная вот уже десять с лишним лет вела на одном кабельном канале передачу «Другая любовь», которая выходила каждую пятницу с часа до двух ночи. Там всякие зоофилы, нимфоманки и эксгибиционисты рассказывали всей стране трогательные истории о своей нелегкой жизни. На заре перестройки передача и в самом деле была скандальная. Отправив детей спать, добропорядочные россияне жадно приникали к экрану. Однако со временем «Другая любовь» потеряла налет скандальности. И шоу превратилось в подобие «Спокойной ночи, малыши». Овчарка привыкла засыпать по пятницам под голос Шуры Каретной, которая неизменно говорила: «Любите по-другому. С вами была Шура Каретная». Про саму ведущую ходило множество слухов. Конечно, теперь, когда бум пятничного шоу миновал, бульварные листки пережевывали ее личную жизнь гораздо реже, чем раньше. Овчарка считала ее личностью потому, что она ни разу не задала героям своей передачи ни одного глупого вопроса, а ее советы им были действительно полезными и, главное, выполнимыми. К тому же она не проповедовала свой взгляд на вещи, что нечасто встречается у ведущих. Ее мораль была очень привлекательна, и она умела быть искренней.

«Не важно, какая это любовь и к кому, но раз уж это любовь, за нее не жалко отдать жизнь», – сказала она в каком-то интервью. У нее было море поклонниц и поклонников. Овчарка не сомневалась, что видела сегодня именно ее. Ведущая обладала примечательной внешностью. Смуглокожая, говорили, что ее мать – испанка, с миндалевидными глазами, высокими выдающимися скулами, узкими, но красивыми губами, с уголками опущенными вниз. От природы вьющиеся волосы были всегда разделены на прямой или фигурный пробор и перевязаны черными или блестящими шнурками. Своего стиля она не меняла вот уже десять лет.

– Наверное, едет на остров, – сказала Овчарка, – подцепить себе друга или подружку. Я читала, что она бисексуалка.

– Вопросы ориентации – самые трудные на свете. Вот ты, например, как относишься к лесбиянкам?

– Я к ним не отношусь. Но если кроме шуток, то они мне не слишком нравятся. То, чего не понимаешь, не может нравиться.

– Вот видишь. А был бы тут психоаналитик, он бы знаешь что сказал? Что ты скрытая лесбиянка и у тебя к ним неприязнь потому, что ты втайне такая же.

– Я не похожа на своих читательниц, чтоб слушать бред, который несут всякие там психоаналитики, – фыркнула Овчарка.

Мимо них прошла проводница. Она велела сдать деньги на белье. Сначала стелились мать с мальчиком, а Васса и Овчарка ждали в коридоре.

– У тебя наволочка на подушку налезает? – спросила Овчарка.

– Пожалуй, она даже слишком великовата для нее.

– Давай поменяемся.

Мальчик и его мать сразу легли, а Овчарка стояла в коридоре. Она любила смотреть в окно, но сейчас темно и нечего даже надеяться увидеть что-нибудь интересное. В два часа ночи Васса сходила в туалет умыться.

– Послушай, дай свое полотенце, – сказала Овчарка, – а то они там уже легли, неохота копаться.

Овчарка умылась тоже и пошла спать.

– А ты что же? – спросила она Вассу, которая стояла в коридоре.