Слова в дни памяти особо чтимых святых. Книга третья. Июль

Наконец, спустя полтора года перевод Толковой Псалтири был готов. Преподобный Максим представил его великому князю и митрополиту Московскому Варлааму со словами: «Надлежало бы книге, исполненной таких достоинств, иметь и переводчика более опытного в словесном искусстве, который бы мог не только глубокомысленные речения Богомудрых мужей достойно передать, но и временем похищенное вознаградить, и невежеством переписчиков поврежденное исправить. Ибо хотя мы и сами греки и учились у знаменитых учителей, но еще стоим негде долу, при подошве горы Фаворской, с девятью учениками, как еще не способные, по грубости разума, быть участниками боголепных видений Просветителя Иисуса, которых удостоиваются только просиявшие высокими добродетелями. Говорю это потому, что греческий язык, по изобилию в значении слов и в разных способах выражения, придуманных древними риторами, довольно представляет трудностей в переводе, для побеждения которых нужно бы нам было еще много времени и усилий. Однако же, сколько Бог нам свыше даровал и сколько мы сами могли уразуметь, не оставили потрудиться, чтобы сказанное нами было переведено ясно, правильно и вразумительно; а поврежденное писцом или от долговременности, где возможно было при пособии книг, или по собственной догадке, старались исправить. Где же не могли мы ничего сделать, оставили так, как было».

Преподобный Максим признавал, что в его переводе также могли встретиться неточности и ошибки, заранее предупреждал об этом князя и просил по возможности исправить найденные огрехи, с тем лишь условием, чтобы исправитель также хорошо владел греческим языком, грамматикой и риторикой.

Преподобный просил награды своим русским помощникам и писцам, для себя же не просил ничего, кроме позволения возвратиться на Святую Гору вместе с сопровождавшими его в Москву афонскими иноками Нифонтом и Лаврентием. «Избавь нас, – писал преподобный Василию Иоанновичу, – от печали долгой разлуки, возврати безбедно честному монастырю Ватопедскому, давно уже нас жаждущему. Даруй нам совершить обеты иноческие там, где мы их произнесли пред Христом и страшными Его Ангелами в день пострижения. Отпусти нас скорее в мире, чтобы нам возвестить и там находящимся православным о твоих царских доблестях, да ведают бедствующие христиане тех стран, что есть еще на свете царь, не только владеющий многими народами, но и цветущий правдою и православием, подобно Константину и Феодосию Великим. Да дарует Господь некогда царствовать и нам, освобожденным тобою от рабства нечестивым».

Перевод Толковой Псалтири был высоко оценен и князем, и митрополитом, и всем московским духовенством. Но желанию преподобного Максима не суждено было сбыться в полной мере: щедро наградив его помощников, Василий Иоаннович не отпустил его самого обратно на Афон, повелев ученому монаху продолжить свои труды и приняться за перевод толкования святителя Иоанна Златоуста на Евангелия от Матфея и Иоанна.

Успешно переведя эти книги, преподобный Максим взялся за Правила святых апостолов и Правила Вселенских и Поместных Соборов, толкования на пророческие книги и житие Пресвятой Богородицы, составленное святым Симеоном Метафрастом. Кроме того, Максиму было поручено исправлять русский перевод богослужебных книг, прежде всего Триоди, в которых накопилось немало грубых ошибок. Преподобный ревностно принялся за этот благой труд и, по его собственному выражению, обеими руками вычищал плевелы из Священных текстов.

Чем дальше, тем больше находилось работы ученому афониту, все отдаленней и призрачней становилась надежда на скорое возвращение на Святую Гору Афон. Впрочем, хотел ли еще этого и сам преподобный? За несколько лет пребывания в Москве, в совершенстве овладев русским языком и вникнув в жизнь нашего народа, Максим проникся глубокой, подлинно христианской любовью к нашей стране и населяющим ее людям. Искренне печалясь о том, что «присноименитые люди российские» еще недостаточно научены подлинному, живому, деятельному, богоспасительному христианству, преподобный постепенно приходил к пониманию того, что Господь призывает его послужить русским братьям во Христе, как некогда послужили им его соотечественники – святые равноапостольные Кирилл и Мефодий, великие «учители словенские».

XVI век был тяжелым временем для духовной жизни Руси. Преподобный Максим с горечью замечал, что, как и на Западе, на Руси он нашел мало истинных плодов правой Христовой веры. Но если на Западе это происходило от увлечения языческой философией и отступления от основ христианства, то на Руси духовные нестроения были следствием неучености. Русские люди были по-прежнему преданы Православной Церкви, но не были наставлены в вере и потому не могли вести истинную христианскую жизнь. Плохо зная Священное Писание и основы православного учения, они готовы были верить любому шарлатану, который, напустив «словесного тумана», с умным видом рассуждал о вере. Поэтому вера во Христа зачастую сочеталась у русских православных христиан с откровенно языческими верованиями, наряду с молитвами в народе использовались языческие заговоры, бытовали апокрифические и подчас богохульные «сказания» о Спасителе, Богоматери и святых и т. д. В низших слоях общества было широко распространено колдовство, в высших – астрология и различные гадания. Кроме того, само представление о духовной жизни было у народа во многом языческим: вера сводилась к набору обрядов – телесным постам, посещению богослужений, чтению канонов, – ревностного исполнения которых, в представлении людей, было достаточно, чтобы считаться «истинным христианином» и заслужить спасение. Исполнение заповедей при этом не считалось обязательным, и во всех слоях общества процветали самые различные пороки: разврат, немилосердная жестокость, лихоимство…

Все это немало печалило преподобного Максима. Будучи человеком ревностным, благочестивым и горячо верующим, он не мог безучастно взирать на то, как народ Божий все глубже погружается в пучину греха. Поэтому, не оставляя своего основного занятия – перевода Священных книг, – преподобный начал составлять небольшие «слова»-поучения на русском языке, в которых изобличал пороки и суеверия и разъяснял православное вероучение. Вопросы в этих «словах» поднимались самые разные: от простых, бытовых до сложных богословских. Но общими для всех «слов» были прекрасный слог, простой и понятный, без лишней витиеватости язык, глубокая духовная мудрость и пламенная любовь к Богу и людям. Благодаря краткости и несложному языку афонская святоотеческая духовность «слов» преподобного Максима становилась доступна не только ученым мужам, но и простому народу.

Многие из этих «слов» звучат весьма злободневно и в наше время. Вот, например, что пишет преподобный в «Слове к тем, которые живут во грехах неисправимо, но ежедневно исполняют каноны и молитвы, установленные святыми отцами, и этим надеются спастись»:

«Святые и преподобные отцы составили много различных молитв, и все они имеют одно содержание и одну цель: ими мы исповедуемся Владыке всех в прежде содеянных нами грехах и просим в них прощения себе и чтобы нам отстать от них, и на будущее время утвердиться страхом Господним, и жить благоугодно пред Ним, по Его святым заповедям, а которые достигли совершенства, и пришли в меру возраста Христова, как говорит апостол: доколе все придем в единство веры и познания Сына Божия, в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова (Еф. 4, 13), – те просят получить силу и просвещение Божественного разума. Да будет же известно нам, благочестивым, что пока мы пребываем во грехе, то есть в преступлении Божественных заповедей Христа Бога, то, хотя бы и все молитвы преподобных, и тропари, и кондаки, и молебные каноны ежедневно и во все часы прочитывали, – мы этим ничего не достигли. Ибо Сам Владыка Христос, как бы укоряя нас и поношая, говорит нам: Что вы зовете Меня: Господи! Господи! – и не делаете того, что Я говорю? (Лк. 6,46), то есть “пока живете в преступлении Моих заповедей, до тех пор вы напрасно призываете Меня многими и продолжительными молитвами”. Одна только есть благоприятная Ему и благоугодная молитва, это молитва деятельная, заключающаяся в том, чтобы всей душой отстать навсегда от всякого нарушения святых Его заповедей и утверждаться затем в страхе Его, творя всякую правду, с радостью духовною и нелицемерною любовью».

В «Слове к намеревающимся оставить своих жен без законной причины и поступить в иночество» преподобный говорит: «Не в перемене одежды и не в воздержании от некоторых блюд заключается и похваляемо бывает христианское благочестие, но в изменении от злых языческих нравов и в воздержании от… душевредных страстей плоти и духа… Вы, которые законно живете с женами и воспитываете детей… не ищите развода с ними вопреки заповеди божественного Павла, который говорит: соединен ли ты с женой? Не ищи развода (1 Кор. 7, 27), ибо брак честен и ложе нескверно (Евр. 13, 4)… но отрешите себя самих от всякого зла…»

В специальном поучении о царском достоинстве преподобный афонит возвещал великому князю и окружавшим его вельможам (в том числе и удельным князьям): «Благолепным украшением для неба днем служит… светлое солнце, которое ежедневно проходит по нему и освещает всю подсолнечную; ночью же украшением для него служит луна, когда находится в полноте своей. Для благочестиваго же царя боголепным украшением и светлым венцем для царской его главы служит самое незаходимое Солнце правды (Мал. 4, 2) – Иисус Христос, Который постоянно просвещает и освящает царский ум и душу лучами милости и всякой правды и кротости, ради чего он всеми подчиненными ему прославляется, восхваляется и любим бывает, как отец своими детьми, и утверждается молитвами, возсылаемыми о нем к Вышнему, и во всем, что бы он ни делал или замышлял доброго, получает помощь от Бога… И что может быть лучше сего, потребнее и нужнее для благочестивых царей и государей?»

Наставления преподобного Максима нашли отклик во множестве сердец. К мудрому афониту стали обращаться за духовным советом и простые люди, и ученое духовенство, и высокопоставленные вельможи. Впрочем, нашлось немало и таких, кто, узнавая себя в обличительных словах преподобного или же не будучи в силах расстаться с собственным невежеством и пороками, негодовали на ученого грека. Таким людям, не умевшим отличить Православие от привнесенных в него предрассудков, казалось, что, обличая суеверия, обрядоверие, подложные сказания и пороки, сочетающиеся с внешней набожностью, преподобный Максим посягает на самую сущность Православной веры. Недовольство среди невежественного народа вызывали и труды преподобного по исправлению богослужебных книг. Все чаще раздавались злобные голоса: «Можно ли исправлять книги, по которым столько святых мужей угодили Господу? Максим не исправляет, а портит Святые книги и наносит великую обиду русским чудотворцам!»

До поры враги не могли повредить преподобному Максиму: ведь к нему с уважением относился не только великий князь, но и сам митрополит Московский Варлаам. Но пришло время, когда афонский инок лишился своего высокого духовного покровителя.

Митрополит Варлаам был человеком добродетельной жизни и истинным пастырем, не боявшимся обличать порок даже в государевых палатах, и за это христианское мужество ему пришлось пострадать. Произошло это следующим образом: на службе у великого князя Московского состоял князь Василий Иванович Шемячич, перешедший в Российское государство из Литвы вследствие начавшихся там гонений на Православие. Недоброжелатели Шемячича написали на него донос, обвиняя князя в изменнических сношениях с Литвой. Василий III вызвал Шемячича в Москву для разбора дела, причем подозреваемому князю была обещана полная безопасность. Но по прибытии в Москву Шемячич был заключен в темницу. Митрополит Варлаам и игумен Свято-Троицкой Сергиевой Лавры Порфирий возмутились подобным вероломством, и великий князь, не любивший, когда ему перечили, сослал Порфирия в Белозерскую обитель, а Варлаама – в Спасо-Каменный монастырь. Московский митрополичий престол занял Даниил, человек умный, но до крайности честолюбивый. Ради того чтобы сохранить за собой высокий сан и заслужить милости великого князя, он во всем угождал государю, даже если для этого приходилось идти против Христовых заповедей и голоса совести.

Митрополит Даниил с самого начала невзлюбил преподобного Максима, увидев в нем то, чего многие зачастую не могли найти в нем самом: поставление верности Господу и Его учению выше земного благополучия и почета. Вскоре появилась и еще одна причина для недовольства: преподобный Максим, как и прежде, прямо и непосредственно обличал дух стяжательства, проникший тогда во многие монашеские обители (в этом вопросе Максим был согласен со взглядами преподобного Нила Сорского, считавшего, что все помыслы иноков должны быть сосредоточены на духовной жизни, а не на владении и управлении многочисленным имуществом). Даниил же принадлежал к числу тех, кто в вопросе о монастырском имуществе придерживался взглядов преподобного Иосифа Волоцкого, считавшего, что монастыри могут владеть имуществом, дабы всегда иметь средства на дела благотворительности. Конечно, в поучениях преподобного Максима не было ничего несогласного с такими взглядами – ведь ученый афонит обличал не монастырское землевладение (всегда бывшее одним из источников существования афонских монастырей) и тем паче не монашескую благотворительность, а недостойное христианина стяжательство – но Даниил, в силу особенностей собственных взглядов, не мог или не хотел отличить одно от другого.

И новый митрополит, и прежние враги Максима Грека принялись оговаривать преподобного перед великим князем. В ход пошли и старые обвинения в «посягании на веру», «непочтении к Русской Церкви» и «умышленной порче книг». Но причиной окончательного разрыва с великим князем послужила повторная женитьба Василия III. Здесь преподобный Максим, как ранее его покровитель митрополит Варлаам, пострадал за верность христианским нравственным убеждениям.

Василий Иоаннович более двадцати лет состоял в браке с Соломонией Сабуровой, добродетельной христианкой, верной и доброй супругой. Однако все эти годы Соломония оставалась бесплодной, а великий князь хотел иметь наследника, чтобы после его смерти Московский престол перешел к его потомкам, а не к потомкам его родных братьев (ослепленный этой жаждой власти, он даже запрещал братьям жениться и иметь законное потомство, что впоследствии сыграло роковую роль для династии Рюриковичей). Потеряв надежду на рождение наследника от законной супруги, Василий Иоаннович решил развестись с ней и жениться повторно. Такое решение, в общем, было бы вполне естественно в языческом обществе, где главной целью и смыслом брака считалось деторождение. Но ведь Василий Иоаннович был государем христианского народа…

Митрополит Даниил, во всем потворствуя великому князю, одобрил его решение о разводе, хотя оно было противно православному учению о браке и словам Самого Господа Иисуса Христа: Что Бог сочетал, того человек да не разлучает… Я говорю вам: кто разведется с женою своею не за прелюбодеяние и женится на другой, тот прелюбодействует (Мф. 19, 6–9). Но преподобный Максим не мог молчать при виде столь явного беззакония, причем творимого самим государем, который должен был служить примером для подданных. Преподобный написал великому князю письмо, в котором разъяснял ему несогласие развода с христианским учением и призывал государя не покоряться плотским страстям (к каковым относилось и безумное желание ради земного деторождения пренебречь Таинством Брака). «Того почитай истинным самодержцем, о благовернейший царь, – писал преподобный князю, – кто управляет подданными по правде и по закону, а бессловесные похоти своей души старается преодолеть в себе. Кто же побеждается ими, тот не есть одушевленный образ Небесного Владыки, а только человекообразное подобие бессловесного естества».

Столь прямое и смелое возражение не могло не вызвать гнев великого князя. Прежде не обращавший внимания на многочисленные доносы врагов преподобного Максима, теперь он дал полную волю его обвинителям. Состоялся суд. Максиму припомнили и обличение русских нравов, и «порчу» книг. Обвинили его также в изменнических сношениях с турецким послом (незадолго до того умершим, что для клеветников было весьма удобно – ведь мертвый не может ничего ни подтвердить, ни опровергнуть). Были даже обвинения в ереси.

Преподобный Максим решительно отверг обвинения в измене, а за возможные ошибки в переводах (о которых, заметим, он сам неоднократно предупреждал великого князя и духовенство) смиренно просил прощения, объясняя, как и раньше, что русский язык не родной для него и он мог ошибиться единственно по этой причине, но никак не умышленно. Кроме того, многие «ошибки», вменявшиеся ему в вину, были на самом деле более точным переводом греческого оригинала, на что преподобный также пытался указать в совершенном смирении. Но слушать его оправдания никто не стал: ведь суд над ученым старцем был вовсе не правосудием, но местью за оскорбленное самолюбие и обличенный порок. Преподобного Максима, этого благочестивого и строго православного монаха, осудили как еретика и приговорили к заточению в Иосифо-Волоцком монастыре, отлучив его от приобщения Святых Христовых Таин и посещения церковных служб. Такова была благодарность Руси своему любящему, искреннему и бескорыстному просветителю…

Шесть лет провел преподобный Максим в Иосифо-Волоцком монастыре, заточенный в сырой и тесной келье, в темноте, смраде и холоде, полностью лишенный своих привычных ученых занятий, так как писать ему было запрещено, а все книги были у него отобраны. Не мог он утешиться и общением с братьями во Христе: игуменом монастыря был один из последователей митрополита Даниила, в силу чего и братия, в большинстве своем, крайне враждебно относилась к узнику. Но самым тяжелым было для преподобного Максима лишение Причастия. Впрочем, хотя люди несправедливо лишили его внешнего приобщения Святых Таин, Сам Господь не лишил праведника общения с Собой и не оставил его без утешения. Однажды, когда преподобный Максим молился в своей темнице, ему явился Ангел Господень и утешил его, говоря: «Терпи, старец: этими временными страданиями ты избавишься вечных мучений». Ободренный этими святыми словами, преподобный вознес хвалу Господу и не впадал более в уныние. На стене его кельи впоследствии нашли начертанный углем канон Пресвятому Духу Утешителю, составленный Максимом в заточении. Строки этого канона (ныне принятого в литургическое употребление) дышат неколебимым упованием на Господа и благодарностью Ему за все, в том числе и за испытания.

В 1531 году состоялся новый суд над преподобным Максимом (судя по некоторым косвенным историческим свидетельствам, причиной этому могло послужить ходатайство афонского Протата за невинно осужденного узника). Но этот суд не оправдал Максима: ведь у власти по-прежнему находились его враги. Единственным облегчением его участи стал его перевод из Волоколамской обители в Тверской Отроч монастырь, под надзор Тверского епископа Акакия, человека доброго и сострадательного. Он хорошо обходился с узником, приглашал его к своей трапезе и, что было особенно важно для преподобного, разрешил ему читать книги и писать. Но снять с узника запрет на Причастие и участие в церковных службах епископ не мог.

Преподобный Максим принимал свою участь с прежним смирением и упованием на Господа. Вот что писал он в дни заключения для увещания и утешения собственной страждущей души: «Не тужи, не скорби и не тоскуй, любезная душа, о том, что страждешь без правды от руки тех, от которых следовало бы тебе принять все блага, так как ты питала их духовною трапезою, исполненною Святаго Духа, то есть толкованием Богодухновенных песнопений Давидовых, которые и перевел с греческого на русский язык; а потому благодари твоего Владыку и прославляй Его, что сподобил тебя в нынешнем житии, временными скорбями, заплатить с прибылью весь долг. И так внимай себе, да не помыслишь, что время сие есть время сетования; напротив, признавай, что это время Божественной радости, да не постраждешь, окаянная, сугубою нищетою, мучимая за свою неблагодарность в настоящем и в будущем веке. Если так вооружаешь себя всегда, радуйся и веселись, ибо награда твоя многа на небесах, как об этом говорит Небесная Истина».

Так прошло еще три года. В 1534 году скончался великий князь Василий Иоаннович, и преподобный Максим надеялся, что с кончиной прогневавшегося на него государя кончится и опала. Он написал московским боярам, правившим за малолетнего наследника, письмо, в котором просил снять с него клеветнические обвинения и отпустить его на свободу. Но бояре, занятые интригами и борьбой за власть, оставили без всякого внимания просьбу невинного страдальца.

В 1539 году один из главных гонителей преподобного Максима, митрополит Даниил, был отправлен на покой в монастырь. На митрополичий престол взошел благочестивый игумен Свято-Троицкой Сергиевой Лавры Иоасаф. Узнав об этом, преподобный направил новому митрополиту просьбу о помиловании и освобождении. Иоасаф и до восшествия на митрополичий престол был уверен в невиновности Максима, но не мог единолично оправдать его: для этого нужно было согласие светских властей, а правившие в ту пору боярские группы по-прежнему не желали замечать прошений невинно осужденного просветителя. Однако митрополит своей духовной властью снял с Максима все прещения, допустив его к Причастию и службам. Невозможно описать словами великую радость, которую испытал преподобный, впервые за долгие тринадцать лет приступая к Божественным Телу и Крови!

Удивительно, но за годы несправедливого заточения любовь преподобного Максима к столь неблагодарно обошедшемуся с ним народу нисколько не уменьшилась. Он по-прежнему искренне болел душой за Русь и русский народ. Слыша о том, какие нестроения начались в землях Москвы из-за алчности и властолюбия правителей-бояр, преподобный немало скорбел сердцем и, рискуя навлечь на себя новую опалу, составил аллегорическое сочинение-увещевание, в котором Русская земля изображалась в виде прекрасной благородной женщины, дочери Царя, окруженной дикими зверьми – дурными правителями. Когда же в 1541 году, благодаря заступничеству Божией Матери, русским войскам удалось обратить в бегство полчища крымского хана, преподобный Максим вознес Богу благодарственную молитвенную песнь за спасение Русской земли.

Время шло, и наследник Василия III – Иоанн Васильевич, в 1545 году обрел, наконец, самодержавную власть, избавившись от опеки «коллективного регента» в лице соперничавших между собой боярских клик. Надеясь, что политические перемены благоприятно скажутся на судьбе преподобного Максима, восточные православные Патриархи – Константинопольский Дионисий и Александрийский Иоаким – обратились к будущему грозному царю с ходатайством за невинного узника. Однако это ходатайство по неизвестным причинам осталось без ответа. Даже ставший в 1542 году митрополитом Московским святитель Макарий (1542–1563) не смог тогда помочь опальному страдальцу и вынужден был написать святому исполненные скорби слова: «Узы твоя целуем, яко единаго от святых, пособити же тобе не можем». Преподобного Максима освободили лишь через шесть лет, в 1551 году, после двадцати пяти лет заключения, когда за него вступились перед царем игумен Свято-Троицкой Сергиевой Лавры Артемий и несколько благочестивых бояр.

Преподобного Максима с прежним почетом встретили в Москве и поселили в Лавре. Здесь преподобный, находившийся уже в преклонном возрасте и изможденный тяготами многолетнего заключения, мог бы доживать свой век в полном покое. Но не покоя жаждал этот неутомимый труженик нивы Христовой, главным желанием которого было служить Богу и людям: едва оправившись от прежних страданий, он принялся за перевод Псалтири с греческого на славянский язык.

Испытания не сломили духа преподобного Максима, его верность Христу была все так же неколебима, и он по-прежнему был готов говорить сильным мира сего правду в глаза, если это было необходимо для их собственного вечного спасения и для блага подвластного им народа. Кроме того, Господь удостоил Своего верного раба дара прозорливости. Так, в 1553 году, через год после взятия Казани, Максима в его келье посетил сам царь Иоанн. Царь направлялся в паломничество в Кириллов монастырь, в благодарность за свое недавнее исцеление от болезни. Услышав об этом, преподобный Максим со свойственной ему прямотой посоветовал монарху вместо паломничества призреть вдов и сирот воинов, погибших в Казани, потратив предназначенные для монастыря деньги на их обеспечение. «Если не послушаешь меня, советующаго тебе по Боге, – прибавил старец, – и презришь крови избиенных от поганых, ведай, что умрет сын твой новорожденный Димитрий». Иоанн, однако, как это и впоследствии часто бывало в его жизни, не послушался «словес преподобных». Вскоре печальное пророчество преподобного Максима исполнилось, заняв свое место в чреде предвестий грядущих бедствий, ожидавших Россию под властью Иоанна Грозного.

Святой Максим мирно отошел ко Господу 21 января 1556 года в Лавре преподобного Сергия, после тридцати восьми лет тяжких трудов и страданий на благо Русской Православной Церкви и русского народа. Ко гробу его начало стекаться множество людей, желая почтить память своего святого просветителя и наставника. В месте погребения преподобного на протяжении столетий совершались многие чудеса.

В 1833 году над гробом преподобного Максима была построена часовня, где чтившие память подвижника православные христиане совершали по нем панихиды. В конце 1930-х годов, во время большевистских гонений на веру, часовня была разрушена, и следы гробницы преподобного совершенно затерялись.

В 1988 году на Поместном Соборе Русской Православной Церкви состоялось общеправославное прославление преподобного Максима в лике святых. А 26 июня 1996 года, после совершения молебна преподобному Максиму, были начаты археологические раскопки у северо-западной стены Лаврского Свято-Духовского храма, где должна была находиться гробница подвижника. Поиски эти увенчались успехом: честные мощи преподобного Максима были обретены 3 июля 1996 года и ныне почивают в Троице-Сергиевой Лавре.

Будем же, отцы, братья и сестры, учиться у преподобного Максима искренней и деятельной христианской любви ко всем людям, без различия национальности, будем учиться его смирению, незлобивости и вместе с тем – христианскому мужеству и непреклонности в вопросах веры, взывая вместе со всей Святой Православной Церковью:

«Богодухновенным Писанием и богословия проповеданием неверствующих суемудрие обличил еси, всебогате, паче же, в Православии исправляя, на стезю истиннаго познания наставил еси, якоже свирель Богогласная, услаждая слышащих разумы, непрестанно веселиши, Максиме досточудне, сего ради молим тя: моли Христа Бога грехов оставление низпослати верою поющим всесвятое твое успение, Максиме, отче наш», ибо Ему подобает слава вместе с Его Отцом и Всесвятым Духом во веки веков.

Аминь.

Слово на Собор Владимирских святых

(23 июня / 6 июля)

Днесь светло красуется Пресвятыя Богородицы избранный град и с ним еси концы земли Владимирския торжествуют, память совершающе богопрославленнаго великаго лика святых, в подвизех Православныя веры издревле во уделе сем Богу угодивших.

    Тропарь Собора Владимирских святых

Во имя Отца и Сына и Святого Духа!

Дорогие во Христе отцы, братья и сестры!

Сегодня мы восхваляем Собор Владимирских святых, то есть празднуем память всех святых, просиявших своими подвигами во имя Христово в древнем русском городе Владимире и во всей Владимиро-Суздальской епархии. Праздник этот был установлен Церковью сравнительно недавно – в 1982 году, но включенные в собор святые угодники уже давно почитаются всеми православными христианами мира. Это праведники из всех сословий и званий: благоверные князья Борис и Глеб († 1015), Константин и Ирина Муромские († 1129), Михаил и Феодор Муромские (XII), Борис Туровский († ок. 1160), Изяслав († 1165), Мстислав Киевский († 1172), Андрей Боголюбский († 1174), Глеб Владимирский († 1174), Михаил Владимирский († 1176), Мария (в иночестве Марфа † 1206), Петр и Феврония Муромские († 1228), Георгий (Юрий) Владимирский († 1238), Василько Ростовский († 1238), Всеволод, Мстислав, Владимир, Димитрий, Агафия, Феодора, Мария и Христина Владимирские († 1238), Феодор Владимирский († 1246), Евфросиния Суздальская († 1250), Святослав Владимирский († 1253), Александр Невский († 1263), Димитрий Владимирский († 1269), Димитрий Александрович Владимирский († 1294), Евдокия Владимирская (XIV), Феодор Стародубский († 1330), Васса (в иночестве Феодора) Нижегородская († 1378), София Суздальская († 1542); святители Феодор Ростовский († 1023), Иоанн Ростовский († 1214), Симон Печерский († 1226), Серапион Владимирский († 1275), Феодор Ростовский († 1286), Василий Рязанский († 1295), Максим Киевский († 1305), Алексий Московский († 1378), Кирилл Ростовский († 1384), Дионисий Суздальский († 1385), Иона Московский († 1461), Арсений Элассонский († 1627), Софроний Суздальский († 1654), Митрофан Воронежский († 1703), Иларион Суздальский († 1707); преподобные Никита Переяславский († 1186), Илия Муромец Печерский († ок. 1188), Пахомий и Феодосий († 1237), Даниил Успенский († 1238), Феодосия (в иночестве Евфросиния † 1244), Михаил-верижник Вязниковский († 1333), Сергий Радонежский († 1392), Роман Киржачский († 1392), Пахомий Нерехтский († 1384), Евфимий Суздальский († 1404), Стефан Махрищский († 1406), Никон Радонежский († 1426), Косма Яхромский († 1492), Иов Владимирский (XV), Аркадий Вязниковский († 1592), Прохор и Вассиан Ястребские († 1592), Феодосия Муромская (XVII), Дионисий Переяславский († 1645), Лукиан Александровский († 1654), Корнилий Александровский († 1681), Зосима Александровский († ок. 1713); мученик Авраамий Болгарский († 1229), священномученик Митрофан († 1238), священномученик Патрикий († 1411), праведные Савва Мошокский († 1592), Георгий и Иулиания Муромские († 1604), Карп Медушский, Ковровский (XVII), блаженные Парфений († 2-я пол. XVI в.), Киприан († 1622), Евдокия († 1776). И все они – мужчины и женщины, священнослужители и миряне, монахи и люди семейные – независимо от времени и обстоятельств жизни дают нам замечательные примеры подлинной жизни во Христе.

Первые по времени из числа святых угодников Собора Владимирских святых – благоверные князья-страстотерпцы Борис и Глеб – в то же время и одни из первых православных святых, прославленных в Русской земле. Эти молодые князья на первый взгляд не успели совершить ничего великого, значимого для своей страны; однако их житие и особенно страдальческая кончина являют нам удивительный пример любви к ближнему и поставление этой любви выше любых политических соображений и даже собственной жизни.

Борис и Глеб были сыновьями первого христианского князя Руси – святого равноапостольного Владимира (960-1015). Креститель Руси, по-видимому, желал видеть Бориса, юношу умного, талантливого и весьма благочестивого, своим преемником на великокняжеском престоле. Но, внезапно скончавшись, Владимир так и не успел объявить свою волю, и власть в Киеве захватил его приемный сын, жестокий и властолюбивый Святополк. Борис, княживший тогда в Ростове, не желая становиться причиной братоубийственной войны и связанных с ней народных бедствий и людских смертей, признал власть брата, даже несмотря на то, что войско готово было поддержать самого Бориса в борьбе за престол. Примеру его последовал и его младший единоутробный брат Глеб, князь Муромский. Однако подозрительный Святополк не удовлетворился этим и, желая обезопасить себя, решил уничтожить всех своих братьев как возможных претендентов на Киевский стол. Подосланные им убийцы предали злой смерти братьев Бориса и Глеба. Нашлись, правда, люди, успевшие в последний момент предупредить молодых князей о коварстве Святополка; но даже и тогда, уже зная о своей грядущей гибели, эти благочестивые христиане не согласились начать междоусобную брань. Святополк же недолго радовался столь неправедным путем приобретенной власти – вскоре он был изгнан из Киева, и на престол взошел другой сын Владимира, святой Ярослав, впоследствии получивший прозвище Мудрый за свое поистине мудрое многолетнее правление Русской землей. А святые страстотерпцы на долгие годы стали примером для многих поколений русских князей. Неслучайно в Ростовской, Владимирской, Суздальской и Муромской земле просияло такое множество святых благоверных князей и княгинь.

Как не хватает в наше время таких же правителей и государственных мужей, какими были страстотерпцы Борис и Глеб, – думающих прежде всего не о собственных власти и славе, но о благе родной земли, родного народа! Да и в нашей с вами жизни, отцы, братья и сестры, разве не бывает случаев, когда необходимо пожертвовать собственным благом ради блага ближних? И ведь очень редко это бывает нечто по-настоящему великое – жизнь, свобода, здоровье, все наше состояние… Чаще всего от нас требуется совсем небольшая жертва – может быть, даже просто несколько минут нашего времени, которое мы в других ситуациях с готовностью «убиваем» без пользы в пустых разговорах и занятиях… Но как часто мы оказываемся готовы пожертвовать даже такой малостью? Увы, гораздо чаще мы видим только себя и собственные интересы и находим тысячи оправданий, чтобы не делать этого…

Но не устоять благочестивым правителям без Церкви и благочестивых пастырей и наставников. И такими пастырями, такими наставниками тоже всегда богата была Владимирская и Суздальская земля. Замечательный пример тому подал, например, святитель и священномученик Митрофан, епископ Владимирский и Суздальский, – истинный пастырь Христов, положивший жизнь свою за овец (Ин. 10, 11).

Игумен Рождественского Владимирского монастыря Митрофан взошел на епископскую кафедру Владимира в страшное для Руси время. Шел 1227 год; на Русскую землю, раздробленную, обескровленную постоянными междоусобицами, надвигались полчища доселе неведомого русичам народа – кочевников-монголов.

В 1236 году начался так называемый Западный, или Кипчакский, поход монголов, и уже в 1237 году, разгромив булгар, монгольское войско под предводительством хана Батыя вторглось на Русь и в феврале 1238 года осадило Владимир, не пожелавший добровольно сдаться захватчикам.

Архиепископ Митрофан, как и подобает пастырю, все это время был рядом со своей паствой, молясь за нее, ободряя ее, поддерживая в людях решимость оборонять родную землю и не пятнать душу предательством. Когда же в неделю мясопустную, 7 февраля, вскоре после заутрени, началось наступление татар, святитель вместе с великокняжеской семьей и горожанами заперлись в Успенском соборе. Собравшиеся приняли от архиепископа Митрофана иноческое пострижение, исповедались, причастились Святых Таин и приготовились к смерти. Татары завладели городом и, придя ко храму, в котором находился святитель с князьями и народом, взломали двери, разложили костры вокруг храма и в самом храме и разожгли огонь. Тогда святитель Митрофан, воскликнув: «Господи, простри невидимую руку Свою и приими в мире души рабов Твоих!», благословил всех на неизбежную смерть. Все бывшие в соборе умерли от дыма и неприятельских мечей. В том числе погибли, не сдавшись врагу, все домочадцы великого князя Владимирского Юрия Всеволодовича: его супруга Агафия и дети Всеволод, Мстислав, Владимир, Димитрий, Феодора, Мария и Христина.