Слова в дни памяти особо чтимых святых. Книга первая. Март, апрель, май

Тяжкая пытка – оказаться полунагим на морозе. Мышцы содрогаются, стучат зубы, живая плоть примерзает ко льду, стынет кровь. Каждая клеточка истязаемого тела словно кричит: больно! страшно! жить хочу! Как беспомощны казались эти каппадокийцы, некогда грозные в сражениях, на заледеневшей озерной глади. Но нет! Сам Господь помогал им. Еще в темнице слышали они глас Божий: «Верующий в Меня, если и умрет, оживет. Дерзайте и не страшитесь, ибо восприимете венцы нетленные». Перестав быть солдатами империи, Севастийские страдальцы пополнили непобедимое воинство Христово. Ранее облекались они в ратные доспехи, теперь облеклись в броню веры и укрепились оружием правды. «Что может быть удивительнее этой победы, когда враги не смогли победить тех, которых держали и имели в своей власти, связывали и терзали, как хотели, а, напротив, самым жалким образом были побеждены ими? Потому что они вооружались не против мучеников, но против обитающего в них Бога; а всякому известно, что восстающий против Бога непременно подвергнется крайнему поражению», – говорит святитель Иоанн Златоуст. Так воины Христовы не кровью врагов, а своею честною кровью утверждают победу Святой Церкви.

Для Севастийских мучеников коварные палачи воздвигли еще один соблазн. Длилась ночь стояния на льду, все истошнее завывала метель, все пронзительнее становился холод, а рядом топилась банька, заманивая в свое теплое нутро, суля избавление от мучений и смерти. И вот вера одного из каппадокийцев дрогнула. Земная жизнь вдруг показалась ему такой сладкой, а Небесное Царствие – таким далеким, что он не выдержал и побежал к бане. Несчастный! Минутная слабость лишила его вечной награды, а что он получил взамен? Даже срок земной жизни своей не продлил он, ибо соблазнивший его диавол – лжец и отец лжи. Обманутый беглец, ступив на порог бани, тут же упал замертво – плоть его распалась, не выдержав мгновенного перехода от мороза к жаре.

Остальные мученики вздохом скорби проводили несчастного беглеца, а сами продолжали с твердостью превозмогать пытку. Стража, приставленная следить за страдальцами, уснула, бодрствовал лишь один стражник по имени Аглаий. Он не спал, потому что взору его открылась чудесная картина – над головами замерзающих каппадокийцев все ярче разгорались невыразимой красоты венцы. Аглаий видел, как один из венцов погас, – это был ореол над воином-беглецом. И стражник вдруг понял все величие подвига мучеников Христовых, всем сердцем возжелал он вместе с ними приобщиться Божественной славы. Аглаий разбудил стражу, а сам, сбросив с себя одежду, воскликнул: «И я – христианин!» – и присоединился к доблестной мученической дружине, встав на место беглеца.

Поступок Аглаия вселил в сердца Севастийских страстотерпцев новую бодрость, новый порыв ликования о Господе охватил их. Их снова стало сорок, и их отряд, не умалившись в числе, по-прежнему устремлялся в Горняя. Палачи же ужаснулись, увидев на рассвете, что мученики еще живы, более того, – один из стражников вместе с ними славит Христа Спасителя. Жестокий Лисий теперь думал только о том, как бы побыстрее покончить с исповедниками. Он приказал сжечь их заживо, и Севастийские мученики взошли на костер, воспевая осанну призвавшему их Господу. Это произошло, по некоторым сведениям, в 320 году, то есть уже после принятия святым Константином Миланского эдикта в пользу христианства.

«Святый лик! Священная дружина! Непоколебимый полк! Общие хранители человеческого рода! Добрые сообщники в заботах, споспешники в молитве, самые сильные ходатаи, светила вселенной, цвет Церкви! Вас не земля сокрыла, но приняло Небо: вам отверзлись врата рая. Все, воздвигнув один победный памятник, за благочестие украсились одним венцом правды о Христе Иисусе, Господе нашем», – восхищается подвигом Севастийских мучеников святитель Василий Великий. Блаженные небожители, ныне они внемлют молитвам христиан, превозмогающих земные скорби, и предстательствуют за них перед Престолом Всевышнего.

Имена множества древнехристианских мучеников и исповедников история не сохранила, они ведомы только увенчавшему их подвиг Небесному Отцу. Но всю доблестную Севастийскую дружину мы знаем поименно и можем взывать – да молят Всемилостивого Творца о нас, немощных, святые мученики Кирион, Кандид, Домн, Исихий, Ираклий, Смарагд, Евноик, Валент, Вивиан, Клавдий, Приск, Феодул, Евтихий, Иоанн, Ксанфий, Илиан, Сисиний, Ангий, Аетий, Флавий, Акакий, Екдит, Лисимах, Александр, Илий, Горгоний, Феофил, Дометиан, Гаий, Леонтий, Афанасий, Кирилл, Сакердон, Николай, Валерий, Филоктимон, Севериан, Худион, Мелитон и Аглаий, – да звучит в день их памяти в наших молитвах спасительная для нас священная музыка их имен!

В день памяти сорока Севастийских мучеников на Святой Руси соблюдался обычай: благочестивые хозяйки пекли сорок булочек в форме птичек с глазками из изюма, их называли жаворонками. Это было прекрасным символом легкокрылого полета в Горняя Севастийских страстотерпцев. В дни Великого поста, на который выпадает память сорока мучеников, такой обычай окрылял христиан в несении великопостного труда.

В XX столетии эстафету мученического подвига восприняла от древних христиан Русская Православная Церковь. Ярость римских язычников померкла в сравнении со злобой новейших богоборцев, вновь по наущению диавола пытавшихся уничтожить христианство пытками и казнями. Но мудрования теоретиков рая на земле были посрамлены так же, как древле потуги языческого мира. Непобедимо дело Божие! Как и первохристианские воины-мученики, тысячи российских исповедников доблестно претерпели смерть за Христа Спасителя и вошли, торжествуя, в Отчее Царствие. Их святыми молитвами выстояла наша Церковь-Мать, ныне поднимающаяся из руин.

Подвиг, подобный Севастийскому, в 1919 году совершили сорок два русских священника, замученных палачами в снегах под Пермью. Там же претерпел кончину за Господа святитель Феофан Соликамский. Мучители раздели святого старца донага и опускали его в прорубь, пока тело не покрылось коркой льда. Таким примерам кончины наших страстотерпцев несть числа – и несметная дружина российских новомучеников собрана в Царствии Небесном, готовая по зову проснувшегося народа изгнать силы зла из пределов России. Они ждут нашего единодушного зова. Но когда же, наконец, пробудится ко Господу народ русский?

Сейчас на Русскую Православную Церковь клевещут со всех сторон, подобно тому как обвиняла ее в невежестве, бесхребетности и соглашательстве интеллигентская образованщина накануне переворота 1917 года – в канун вселенского мученического Торжества Российского Православия. В авангарде сегодняшних наветчиков – режиссеры, снимающие кощуннические фильмы о русских святых, журналисты, писатели, музыканты. Но нет! Воин, бежавший с севастийского льда в теплую баньку, лишился небесного венца – так же и эти «радетели о народном благе» не унаследуют русскую славу. Да, история оставшихся на родине сынов и дочерей Русской Православной Церкви – это история непрекращающихся гонений: казни двадцатых и лагеря тридцатых годов, неистовства хрущевской оттепели, поругания и унижения последующих десятилетий, теперешняя экономическая петля кризиса и санкций и нашествие еретиков-сектантов, раскольников, клеветников. Но не к «сладким коврижкам» западного либерального «рая», а в объятия Русской Православной Церкви, делившей с Родиной испытания страшного века, стремится ныне прозревающий русский народ Божий.

Возлюбленные о Господе братья и сестры!

Увы, десятилетия вседозволенности настолько расшатали волю многих из нас, что даже малый христианский подвиг кажется нам тяжким. Колени наши подгибаются от усталости во время церковных служб, утробы тоскуют о мясе в дни поста, распухшие от празднословия языки ленятся произносить слова ежедневных молитв. Таковы ли должны быть чада Церкви, освященной кровью Христа и подвижников Его, претерпевших пытки и казни? «Мученики в скорбях, в искушениях, в истязаниях, в страшных муках любили Бога всею душою; искушения и тяжкие истязания не могли отлучить их от любви Божией, а мы, живя в покое и неге, не любим Бога, Благого Владыку», – говорит преподобный Ефрем Сирин, и его слова звучат горьким упреком нам, нынешним христианам.

Все наши невзгоды – лишь булавочные уколы, комариные укусы по сравнению с тем, что довелось перенести доблестным страстотерпцам Господним. Пусть же великий их пример подвигнет нас, малодушных, на борьбу с низкими страстями, на ревностное исполнение установлений Святой Церкви, терпеливое перенесение испытаний. Прибегнем же в земных трудах к предстательству святых мучеников и Благости Небесного Отца. Если мы будем усердны в делах благочестия, то Любящий Господь не замедлит послать нам благодатную помощь – тогда крепость и радость наши соделаются нерушимыми. Как учит святитель Иоанн Златоуст: «Таковы блага души – они не исторгаются страданиями телесными, когда душа твердо хранит их, но хотя бы кто растерзал самую грудь и разорвал сердце на мелкие части, и тогда она не выдаст сокровища, однажды вверенного ей верою. Это – дело всеустрояющей благодати Божией, которая и в слабых телах может совершать дивное».

Ее же Подателю Богу – Дивному во Святой Троице, Отцу и Сыну и Святому Духу, подобает всякая слава во веки веков.

Аминь.

Слово в день памяти святителя Григория Двоеслова, Папы Римского

(12/25 марта)

Яже от Бога свыше Божественную благодать восприем, славне Григорие, и Того стою укрепляем, евангельски шествовать изволил еси.

    Кондак святителю Григорию Двоеслову

Во имя Отца и Сына и Святого Духа!

Дорогие во Христе братья и сестры!

Старый Рим – как много говорит он сердцу христианина! Сюда со всех концов империи свозили на пытки и казнь исповедников и мучеников Христовых. Здесь изверги императоры в Колизее тешились зрелищем страданий христиан, разрываемых когтями диких зверей, падающих под мечами палачей, терзаемых огнем и железом. Здесь подвигом мучеников, чистою их кровью утверждалась Святая Церковь Христова. И пока в роскошных римских дворцах обреченное язычество упивалось негой и развратом, из подземных храмов-катакомб верные возносили славословие Богу Вселюбящему. В Старом Риме мировое зло зримо противостояло Высочайшему Добру: здесь умножался грех и преизобиловала благодать (ср. Рим. 5, 20).

Рим первых веков христианства стал городом свидетелей веры, ревнителей благочестия, великих святителей. Здесь строго хранили священные догматы – словно бы воинская дисциплина Римской империи преобразилась в благую дисциплину духовную. Из Старого Рима порой звучали обличения ересей, рождавшихся в греческой среде: там долго не могли избавиться от соблазна эллинских лжемудрований, склонности к умственному блуду. В языческом прошлом Рима скрывался страшный соблазн: превращение земных владык в идолов, культ обожествленных императоров. Величие города, в котором им выпала честь святительства, ослепило разум некоторых римских епископов. Начиная со Средних веков они потянулись к мирской власти, одновременно пытаясь захватить единоличную власть во Вселенской Церкви. Объявив себя наместниками и заместителями Бога на земле, Римские Папы силились – страшно сказать! – подменить собой Христа Спасителя. В XIX веке папство дошло до таких самовольных утверждений: «Мы во славу Бога, Спасителя нашего, к возвышению католической религии и ко благу христианских народов, с согласия Священного Собора, учим и определяем как Богооткровенное учение, что, когда римский первосвященник говорит со своей кафедры, то есть когда, исполняя свое служение как пастырь и учитель всех христиан, он в силу своей высшей апостольской власти определяет учение о вере или нравственности, которое должна содержать вся Церковь, он через Божественную помощь, обещаемую ему в лице блаженного Петра, обладает тою непогрешимостью, которою Божественный Спаситель благоволил наделить Свою Церковь, для определения учения относительно веры и нравственности, и что поэтому такого рода определения римского первосвященника сами по себе, а не с согласия Церкви неизменны. Если же бы кто дерзнул противоречить этому нашему определению, от чего да хранит Господь, то да будет анафема».

Еще на заре христианства западные отцы Православной Церкви, среди них – святитель Киприан Карфагенский, предостерегали римских епископов от соблазнов гордыни. Духоносные учители христианского Запада блаженный Августин и святитель Амвросий Медиоланский утверждали догмат соборности Апостольской Церкви.

В VI веке святой Папа Римский Григорий Двоеслов (540–604), за духовную мощь прозванный Великим, отверг предложенный святым императором Юстинианом титул Римского Патриарха «Вселенский», заявив: «Если бы кто-нибудь получил такое имя, которое сделало бы его судьей над всеми, в таком случае Вселенская Церковь (чего да не будет!) поколеблется в своем основании». Увы! По прошествии четырех столетий Римские Папы презрели завет великого своего предшественника.

Великий раскол, учиненный римскими епископами в XI веке (1054 г.), действительно поколебал основы Вселенской Церкви. Гордый Рим уподобился Деннице, падшему с Небес в адскую бездну, заразившему своим безумием и часть ангельских Сил: в римскую ересь было вовлечено большинство Поместных Церквей Запада. И как страшно исказило отпадение от Неразделенной Церкви лик некогда святого города! От славы древнего мученичества Рим перешел к позору мучительства, бывший оплотом Святой Церкви – стал жестоким и коварным врагом Православия. Среди Римских Пап начали появляться люди, весьма далекие по своей нравственной жизни от христианского идеала, а то и просто преступники: Сикст IV, Александр VI, Лев X, Иоанн XXIII Косса. (Не случайно знаменитый поэт-католик Данте Алигьери в своей поэме вывел целый ряд римских первосвященников, томящихся в самых страшных кругах ада.) Инквизиция, насаждение веры огнем и мечом, чудовищный крестовый поход детей, разрушение православного Константинополя – вот деяния средневекового Рима. В 1870 году на I Ватиканском Соборе католический епископ Иосиф Штроссмайер, отказавшийся голосовать за догмат о папской непогрешимости, заявил: «Всей воды в реке Тибр не хватит, чтобы смыть грязь даже с самой маленькой странички постыдной истории папства».

И в Новейшие времена Рим углубляет пропасть своего отпадения. Но Православный Восток хранит память о былом величии христианского Запада. Вечным сиянием светит христианскому миру слава Старого Рима. И для русского православного народа с древности любимыми небесными заступниками явились блаженный человек Божий Алексий, преподобный Сампсон Странноприимец, святые Римские Папы – священномученик Климент, святитель Григорий Великий (Двоеслов) и святой папа Мартин Исповедник.

Вселенская Православная Церковь особо чтит святителя Григория Двоеслова – его имя связано с богослужениями Великого поста. Каждый, кто причастился Святых Таин за Литургией Преждеосвященных Даров, обращается с теплою молитвою к святителю Григорию – ревнителю церковного благочиния, сочетавшему в себе великие дарования с великим смирением.

Святой Григорий, яркий светоч Римской Церкви VI века, происходил из очень знатной семьи, из рода сенаторов. Но не земной знатностью дорожил благочестивый этот род, а тем, что из него выходили ревностные служители Божии, благотворители и молитвенники. С юности святого Григория привлекало иноческое поприще. Он получил блестящее светское образование, стал известным оратором, достиг высокой служебной должности – чина префекта города Рима. Но ничто мирское не удовлетворяло высокую душу святого Григория.

Когда скончался его отец, святой Григорий снял с себя златотканые одежды римского сановника и облекся в монашескую власяницу. Доставшееся ему огромное состояние он тратил на устройство больниц и странноприимных домов, создал шесть монашеских обителей. В собственном доме в Риме основал он монастырь в честь святого апостола Андрея Первозванного. Здесь бывшему владельцу, святому Григорию, досталась скромная комнатка-келья.

По Промыслу Божию духовное становление и обогащение святого Григория произошло на Православном Востоке. В 577 году Римский Папа Пелагий II направил его послом в Константинополь к Патриарху – за советом по поводу возникших в Риме церковных нестроений, и к императору – за помощью против угрожавших древнему городу завоеванием варваров-лангобардов (в борьбе против этого мощного военного союза, включавшего в себя германцев и придунайских славян, выстояли в Италии только отдельные области, среди них – Рим и Равенна).

В Царьграде святой Григорий провел восемь лет. Здесь он получил доступ к сокровищнице апостольских преданий. В те времена христианский Запад страдал от нашествий язычников-варваров, среди постоянных смут утрачивались многие традиции в церковной жизни. А в Византии древнее благочестие хранилось неприкосновенным. Здесь святой Григорий начал составлять свой «Сакраментарий» («Таинник») – свод завещанных Апостольской Церковью обрядов, в том числе забытых или полузабытых на Западе, хранившихся в первоначальной чистоте только на Востоке.

В келье одного из константинопольских монастырей святой Григорий предавался самосовершенствованию, размышлениям о том, как может человек приблизиться к Богу. Так было положено начало его богословским творениям, создан знаменитый труд «Моралии на книгу Иова» – вдохновенный гимн христианскому смирению и терпению среди земных невзгод и испытаний.

Когда святой Григорий вернулся в Рим, он изумлял всех красотой своего духовного облика. Иноки основанного им Свято-Андреевского монастыря избрали его игуменом. В 590 году умер Римский папа Пелагий II. Тогда духовенство и народ древнего города единодушно пожелали видеть святого Григория своим Первосвятителем. Но он, считая себя недостойным, в ужасе бежал от этой высокой чести.

Семь месяцев скрывался святой Григорий в окрестностях Рима, страшась уготованного ему первосвятительского достоинства. В это время Римская Церковь сиротствовала без архипастыря. Наконец весь народ взмолился ко Господу, да явит Всевышний угодника Своего. Тогда появился с небес огненный столп, сходивший на место, где укрывался святой Григорий. Клир и народ нашли его там и против его воли возвели на Римскую первосвятительскую кафедру.

Став Римским Папой, святой Григорий остался смиренным и кротким. Неустанно заботился он об обездоленных. Всех сирот, вдов, калек, всех неимущих людей Рима переписал по именам в особую книгу и ежедневно давал им средства на пропитание. А если случалось так, что бедного человека находили мертвым на городских улицах, святой Римский Папа одного себя считал виновником его смерти и накладывал на себя строгое покаяние.

Еще во времена своего игуменства святой Григорий сподобился явления Ангела Божия. Небесный гость пришел к нему под видом нищего морехода, разоренного кораблекрушением. Милосердный игумен подал просившему все бывшие у него деньги, не пожалел отдать ему и серебряное блюдо – подарок матери. Когда святой Григорий стал Папой Римским, тот же небесный вестник явился ему и засвидетельствовал: Господь предназначил ему престол святительский в тот самый миг, когда он творил милость нищему корабельщику. Потрясенный, святой Григорий воскликнул: «Если ради столь малой милостыни Господь воздал мне столько благ, что сделал меня и Папою Своей Святой Церкви, и приставил ко мне Своего святого Ангела, чтобы охранять меня, то что же он воздаст пребывающим в Законе Его и творящим правду?»

Свою трапезу святитель Григорий постоянно делил со странниками и бедными, сам прислуживая им за столом. Однажды, когда он собирался подать одному из сотрапезников воду для омовения рук, этот гость таинственно исчез. В ту же ночь святому Григорию явился Господь наш Иисус Христос и сказал ему: «Прежде ты угощал друзей Моих – нищих, теперь принял Меня Самого».

Титул «Папа», происходящий от греческого слова «паппас» – «отец», первоначально принадлежал всем епископам. По прошествии нескольких веков христианства это почетное имя осталось лишь за Римским Первосвятителем и Патриархами древнейших Восточных Церквей, прежде всего Александрийской. Святой Римский Папа Григорий не по титулу только, но по деяниям своим являлся отцом паствы. Часто и тяжело болевший, он превозмогал телесную немощь, усердствуя в исполнении долга архипастыря – совершении богослужений, утверждении чина церковного, научении верующих истине Божией.

Перу святого Григория принадлежат вдохновенные богословские труды. Благочестивым сподвижникам святителя доводилось видеть Духа Святого в образе голубя, сходившего на него, когда он создавал свои творения. По одной из этих книг, «Диалогам о жизни и чудесах италийских отцов», святитель Григорий получил прозвание Двоеслова – то есть «диалога».