Неудобные вопросы о религии и Церкви

17. Вера в дьявола – не что иное, как пережиток древних суеверий. В XXI веке эту веру невозможно воспринимать всерьез. А когда при Крещении заставляют дунуть и плюнуть на сатану, это вообще отдает каким-то средневековьем

И Библия, и христианская литература свидетельствуют о наличии диавола и демонов – падших ангелов, которые вредят человеку. В Евангелиях описаны случаи изгнания Иисусом Христом бесов из одержимых. И в наши дни в некоторых религиозных общинах практикуется экзорцизм – изгнание бесов из человека.

Мне приходилось в начале 1980-х годов бывать в Псково-Печерском монастыре, где известный духовник игумен Адриан (Кирсанов) практиковал так называемую отчитку – изгнание бесов из одержимых. Бесноватые в больших количествах стекались к нему со всего тогдашнего Советского Союза. Их поведение очень напоминало то, как вели себя бесноватые, описанные в Евангелиях: они падали на землю, бились в судорогах, испускали пену. Женщина могла говорить или кричать мужским голосом, так что создавалось вполне реальное впечатление, что ее устами говорит кто-то другой. Особенно активными бесноватые становились в тот момент, когда появлялся игумен Адриан: они вели себя непредсказуемо и агрессивно, кричали на разные лады, бросались на священнослужителя.

Современный человек редко видит подобные картины. У многих складывается впечатление, что одержимость либо вообще не существует, либо является феноменом далекого прошлого: соответственно, обилие одержимых в Евангелиях объясняют либо фантазией евангелистов, либо особенностями культурной среды, в которой жил и действовал Иисус. Беснование, описанное в Евангелиях, в настоящее время воспринимается прежде всего как социокультурный феномен: во времена Иисуса люди искренне верили в то, что окружены злыми духами, а потому воспринимали различные психические болезни как проявления злых сил.

Между тем в Церкви сохраняющаяся очевидность этого феномена не подвергается сомнению, о чем свидетельствуют случаи экзорцизма, происходящие в наши дни. Точнее, сохраняется та социокультурная интерпретация этого феномена, которая имела место во времена Иисуса и утрачена в современном секулярном обществе.

С другой стороны, наше время характеризуется повышенным спросом на разного рода экстрасенсов и целителей, нездоровым интересом к гороскопам, гаданиям и прочим суевериям. Интерес к «бесовщине» характерен и для популярной культуры, в частности для кинематографа, в котором изображение паранормальных явлений, имеющих, с религиозной точки зрения, демоническую природу, стало обычным явлением.

Главным противником «бесовщины» в современной социокультурной среде является, как ни странно, не рационалистическое мировоззрение, не атеизм или агностицизм, а Церковь. На протяжении веков Церковь боролась с суевериями, предостерегая людей от них именно потому, что видит в них пространство для действия демонических сил, представляющих реальную угрозу не только духовной жизни человека, но и его психике.

Для Церкви наличие в мире диавола и бесов является такой же очевидной и неоспоримой реальностью, как наличие в человеке души. При этом Церковь (в отличие от популярной культуры) не только не запугивает людей диаволом и бесами, но, наоборот, призывает не бояться их.

Характерным в этом смысле является обряд отречения от сатаны, предшествующий таинству Крещения в Православной Церкви: готовящийся принять Крещение должен отречься от «сатаны, и всех дел его, и всех ангел его, и всего служения его и всея гордыни его», а затем символически дунуть и плюнуть на диавола. Этот обряд имеет глубокий символический смысл: он указывает на то, что принимающий Крещение объявляет войну диаволу, но одновременно демонстрирует свое презрение к нему, уверенность в его бессилии перед лицом той силы, которую верующий получает непосредственно от Христа.

Известный христианский богослов, отец Александр Шмеман, комментируя этот обряд, говорит: «Правда о современном человеке заключается в том, что… он, прежде всего, есть существо, полное гордыни, сформированное гордыней, поклоняющееся гордыне и ставящее гордыню на первое место в своей шкале ценностей. Таким образом, отречься от сатаны не значит отвергнуть мифическое существо, в чье существование даже не верят. Это значит отвергнуть целое мировоззрение, сотканное из гордыни и самоутверждения, из той гордыни, которая похитила человека у Бога и погрузила его во тьму, в смерть и ад… “Дунь и плюнь на него!” Война объявлена! Начинается битва, исход которой – либо вечная жизнь, либо вечная гибель. Именно в этом и состоит христианство».

Глава II. О Христе и христианстве

18. Откуда известно, что Иисус Христос существовал? Может быть, это просто литературный персонаж? В книге Булгакова «Мастер и Маргарита» утверждается, что Иисус Христос никогда не существовал, а «все рассказы о нем – простые выдумки, самый обыкновенный миф»

Михаил Булгаков писал свою книгу в те годы, когда господствующей идеологией в СССР был воинствующий атеизм. Процитированные слова он вложил в уста одного из героев романа, при этом посвятив целую главу описанию суда над Иисусом, что было по тем временам смелым поступком. Именно из этой главы многие граждане страны, в которой Евангелие было запрещенной книгой, узнавали об Иисусе Христе.

В словах булгаковского персонажа нашла отражение мифологическая теория происхождения христианства. Эта теория активно пропагандировалась в 1920–30-е годы в фашистской Германии. Среди ее активных деятелей был Артур Древс, автор книги «Миф о Христе». В ней он доказывал, что Иисус никогда не существовал и что рассказы о Нем – лишь перепевы древних египетских и греческих мифов об Осирисе, Адонисе и других умиравших и воскресавших богах и героях.

Услугами Древса воспользовались идеологи Третьего рейха, когда была поставлена задача создать новую «арийскую религию», основанную на вере человека в самого себя. В Советском Союзе книги Древса переводились и издавались в 20-х годах, но идеи его жили гораздо дольше: на них воспитывались несколько поколений борцов с религией. Известно, что, работая над своим романом, Булгаков завел специальные тетради, в которых делал выписки из произведений, посвященных Христу, в том числе из книги Древса.

Мифологическая теория происхождения христианства, в свое время использовавшаяся в идеологических целях, умерла вместе с теми идеологиями, ради обслуживания которых она создавалась. Тем не менее и в наше время есть авторы, упорно отрицающие историчность Иисуса. При этом главным аргументом по-прежнему выступает якобы отсутствие доказательств пребывания Иисуса на земле. Американец Ричард Прайс, бывший баптистский пастор, ставший атеистом, говорил: «Может быть, и существовал некий исторический Иисус, но мы этого никогда не узнаем, если только кто-нибудь не обнаружит Его дневник или Его скелет».

Однако можно спросить: дошел ли до нас собственноручный дневник Гомера, Платона, Аристотеля, Александра Македонского и множества других исторических деятелей, о которых мы знаем из литературных произведений и существование которых никем не подвергается сомнению? Сохранились ли останки этих персонажей или хотя бы какие-то предметы их личного быта? Почему же по отношению к Иисусу должны применяться такие требования? Для тех, кто ищет доказательств реального существования Иисуса в подобной плоскости, найти их не представляется возможным. Останки Иисуса не могут быть найдены, потому что Он воскрес, а дневник – потому что Он не оставил после Себя никаких собственноручных писаний.

Главным доказательством историчности Иисуса являются, тем не менее, письменные источники, принадлежащие пусть и не Самому Иисусу, но Его ближайшим ученикам. Безусловно, до нас не дошло ни одного текста, написанного Его рукой. Но, как известно, единственным способом размножения письменных текстов вплоть до изобретения книгопечатания было их переписывание от руки. Именно таким способом на протяжении веков распространялись поэмы Гомера, трактаты Платона, Аристотеля и других древнегреческих философов, а также исторические книги и художественные произведения; таким же способом сохранялись и размножались книги Ветхого Завета. Ни одного автографа Гомера, Сократа, Платона, Аристотеля, Моисея, пророка Исаии или вообще кого-либо из древних авторов до нас не дошло. Дает ли это основания сомневаться в их существовании?

Более того, о некоторых из них мы знаем исключительно благодаря тому, что их образ запечатлел тот или иной автор. Сократ, например, не оставил никаких сочинений, и сведения о нем и его высказываниях мы черпаем из диалогов Платона, сочинений Аристофана, Ксенофонта и других авторов, причем сведения эти оказываются весьма противоречивыми и даже взаимоисключающими. Тем не менее мало кто сомневается в историчности Сократа, и еще меньше тех, кто стали бы утверждать, что Платон является вымышленным персонажем.

Если число дошедших до нас рукописей Гомера не превышает нескольких сотен и самые ранние из них отстоят от предполагаемого времени жизни поэта на десять веков, то греческих рукописей Нового Завета, находящихся на учете у современных исследователей, сегодня известно более 5600. При этом самые ранние из них датируются началом II века, то есть отстоят от времени описываемых в них событий всего на несколько десятилетий.

По количеству сохранившихся рукописей, а также по близости их создания ко времени описываемых событий Евангелия и другие книги Нового Завета несопоставимы с каким бы то ни было древним литературным памятником. Одно только количество имеющихся рукописей могло бы быть достаточным свидетельством историчности персонажей и событий, о которых рассказывается на их страницах.

Доказательством историчности Иисуса следует считать тот факт, что Евангелия достаточно четко позиционируют Его жизнь во времени. Евангелие от Луки, например, включает упоминания обо всех известных правителях, при которых происходили описываемые события, в частности об Ироде, царе Иудейском (Лк. 1:5), кесаре Августе и правителе Сирии Квиринии (Лк. 2:1–2). Выход на проповедь Иоанна Крестителя датирован евангелистом Лукой весьма точно: «В пятнадцатый год правления Тиверия кесаря, когда Понтий Пилат начальствовал в Иудее, Ирод был четвертовластником в Галилее, Филипп, брат его, четвертовластником в Итурее и Трахонитской области, а Лисаний четвертовластником в Авилинее, при первосвященниках Анне и Каиафе…» (Лк. 3:1–2).

Первосвященники Анна и Каиафа, царь Ирод и префект Иудеи Понтий Пилат упоминаются и в других исторических источниках. Если бы Иисус Христос не существовал в реальности, представлялось бы весьма затруднительным столь точно вписать вымышленную личность в столь четко очерченный временной и исторический контекст без того, чтобы мистификация не была быстро выявлена современниками или ближайшими потомками.

География евангельского повествования весьма конкретна: на страницах Евангелий описываются многие города и селения, сохранившиеся до сего дня, такие как Иерусалим, Назарет, Вифлеем и другие. По этим упоминаниям достаточно легко прослеживаются передвижения Иисуса и Его учеников по территории Палестины. Если бы Евангелия создавались значительно позже описываемых в них событий, а их персонажи были литературной фикцией, каким образом евангелисты могли бы столь точно вписать их в географическое пространство Палестины?

К многочисленным внутренним свидетельствам достоверности описываемых в Евангелиях событий следует добавить и ряд известных внешних свидетельств, в частности упоминания об Иисусе Христе у римских историков: Тацита, Светония и Плиния Младшего, а также у Цельса (в изложении Оригена).

Совокупность внутренних и внешних свидетельств с очевидностью доказывает тот факт, что Иисус Христос был реальной исторической личностью, жившей в конкретный период времени в конкретном месте. И хотя иные исследователи сравнивают рассказ о воскресении Христа с древним египетским мифом об Осирисе, а истоки других евангельских повествований видят в других древних мифах, разница между Христом и мифологическими персонажами достаточно очевидна. На самом деле, свидетельств о Нем сохранилось гораздо больше, чем о каком бы то ни было герое истории Древнего мира.

19. В четырех Евангелиях много противоречий, а потому Евангелия нельзя считать достоверными источниками информации об Иисусе Христе

В Евангелиях нет никаких существенных разногласий, но есть некоторые расхождения в деталях. Так, например, в Евангелии от Матфея (20:30–34) говорится об исцелении Иисусом двух слепцов, а в параллельном отрывке из Марка (10:46–52) об исцелении одного слепца. У Матфея (8:28–34) Иисус исцеляет двух бесноватых, а у Марка (5:1–16) и Луки (8:26–36) – одного.

Наличие разногласий между евангелистами в деталях при сходстве по существу говорит не против, а, наоборот, в пользу достоверности описываемых событий. Если бы речь шла о мистификации, авторы несомненно постарались бы сверить информацию. Расхождения свидетельствуют о том, что никакого сговора между евангелистами не было.

Патриарх Кирилл в книге «Слово пастыря» пишет: «Чтобы лучше представить себе механизм возникновения подобных расхождений в рассказах евангелистов, представим себе, например, дорожно-транспортное происшествие, свидетелями которого стали несколько человек. Естественно, что их показания неизбежно будут разниться – не по сути, но в частностях, просто в силу того, что каждый обладает собственным восприятием и видением дела. Будучи едины в том, что касается фиксации факта как такового, свидетели всегда привносят в рассказ о нем индивидуальное понимание происшедшего. Подобная вариативность свидетельских показаний ни в коей мере не ставит под сомнение реальность самого события, но, напротив, способствует объективной реконструкции истинной картины. То же самое можно утверждать и в отношении свидетельств евангелистов… Изредка встречающееся разноречие в их повествованиях лишь свидетельствует о подлинности текстов: ведь если бы последние были подделаны, то фальсификаторы в первую очередь озаботились бы устранением всех возможных несовпадений».

Ключевым в этом отрывке является слово «свидетель». Многие исследователи определяют жанр Евангелий как свидетельство очевидцев. Известный специалист по Новому Завету Ричард Бокэм, автор книги «Иисус глазами очевидцев», отмечает, что свидетельские показания отличаются от обычного исторического повествования: они представляют собой «разновидность исторического документа, важнейший признак которого как формы человеческого высказывания – то, что свидетельство требует доверия к себе». В контексте изучения Евангелия свидетельство дает возможность не только документировать жизнь Иисуса, но и видеть, «как в истории Иисуса раскрывает Себя Бог».

Отличие свидетеля от обычного историка, хронографа, летописца заключается в том, что свидетель совсем не всегда ставит перед собой задачу объективно, отстраненно, последовательно и исчерпывающе описать те или иные события. Он говорит о том, что видел, и его рассказ, окрашенный личным отношением к происходившему, не имеет той систематичности и последовательности, которой мы ожидаем от историков и летописцев. Беспристрастных свидетелей не бывает: как правило, свидетели либо сочувствуют своему герою, либо наоборот. Свидетели никогда не являются в полной мере сторонними наблюдателями: они воспринимают себя участниками события, даже если не участвовали в нем напрямую; вспоминая событие, человек переживает и вольно или невольно интерпретирует его.

В христианской перспективе свидетель – не просто очевидец. Он не только пересказывает события: он несет ответственность за истинность своих показаний. Не случайно греческое слово «мартис», буквально означающее «свидетель», в христианской традиции прочно закрепилось за мучениками. Свидетельство об Иисусе Христе во многие эпохи означало готовность не только говорить о Нем и жить по Его заповедям, но и пострадать и умереть за Него. Не случайно и то, что большинство апостолов, в том числе те, чьи свидетельства легли в основу евангельских рассказов, закончили свою жизнь мучениками.

Свидетельства похожи не столько на фотографии, сколько на портреты, в которых отражается не только модель, но и личность художника. Каждый евангелист описал одну и ту же личность Христа, одни и те же события Его жизни по-своему, придав этому описанию авторскую окраску. Но и это обстоятельство свидетельствует не против, а в пользу достоверности Евангелий.

20. По какому праву Церковь в древности приняла четыре Евангелия, но отвергла многие другие, объявив их недостоверными? И в наше время Церковь пытается монополизировать Иисуса, утверждая, что только ее толкование Его учения является правильным. А почему нельзя допустить многообразие толкований? Что в этом плохого?

Четыре Евангелия – это тот образец, по которому Церковь определяет достоверность других описаний Иисуса, созданных в последующие столетия. Именно на основе этого принципа Церковью были отвергнуты так называемые апокрифические Евангелия.

Церковь усвоила себе право отделять подлинную информацию об Иисусе от недостоверной по той же причине, по какой наследники распоряжаются имуществом умершего, опровергают различные недостоверные сведения о его жизни.

Сам Иисус избрал апостолов для того, чтобы доверить им передачу Своего послания; Сам Иисус создал Церковь, чтобы она была продолжательницей Его дела и хранительницей Его учения, передавая его из поколения в поколение. Именно в Церкви происходил процесс работы над составлением рассказов о жизни и учении Иисуса, отбора Евангелий и придания им канонического статуса, отвержения текстов неканонических и еретических. Именно Церковь была той лабораторией, в которой с самого начала – сперва в виде устного предания, а потом и в форме письменного текста – обрела жизнь евангельская история.

Многообразие толкований Евангелия вполне допустимо и даже необходимо. Церковь не ограничивает верующего в праве не только читать Евангелие, но и интерпретировать его по-своему. Но она предостерегает от ошибочных и неправильных толкований, призывая ориентироваться на свое понимание Евангелия в качестве нормативного. По мнению Церкви, только то толкование Евангелия легитимно, которое не входит в прямое противоречие с ее учением.

21. Современная наука утверждает, что на протяжении долгого времени история Иисуса Христа существовала только в устном виде и лишь впоследствии была записана. Разве это само по себе не свидетельствует о недостоверности Евангелий или, по крайней мере, некоторых описанных в них историй?

На раннем этапе предания об Иисусе должны были распространяться по преимуществу, если не исключительно, в устной форме. Это было связано с характерными особенностями той культуры, внутри которой происходил процесс создания Евангелий. Большинство людей в те времена вообще не умело читать, и информация передавалась главным образом «из уст в уста». Существенную роль при этом играла память, поскольку для того, чтобы передать тот или иной сюжет, его необходимо было запомнить.

Мое поколение стало свидетелем быстрого перехода от эпохи печатного слова к эпохе электронных средств информации и коммуникации. При этом переходе существенным образом изменились способы передачи информации. Еще тридцать или сорок лет назад среднестатистический человек должен был носить в памяти то, что сегодня зафиксировано в его компьютере или мобильном телефоне. Например, каждый помнил несколько десятков наиболее важных для него телефонных номеров, поскольку их приходилось постоянно набирать вручную. Сегодня человек не обязан помнить телефонные номера даже самых близких людей, потому что они «забиты» в мобильную телефонную книжку, которая всегда с ним, и номер воспроизводится одним нажатием на строку с именем адресата.

Даже на пространстве в несколько десятков лет мы можем увидеть существенную разницу в подходах к способам передачи информации. Эта разница оказывается гораздо более существенной, если сопоставить нашу эпоху с эпохой двухтысячелетней давности, когда большинство людей не имело в своем распоряжении письменных источников и вся основная информация воспринималась на слух.

Внутри устной культуры первостепенное значение имеет память. Человек, привыкший записывать все, что ему необходимо знать, не всегда заботится о том, чтобы зафиксировать это в памяти: бумага или компьютер представляются более надежным подспорьем. Отсюда недоверие у современного человека к устной традиции и к ее главному передатчику – памяти. Согласно распространенному стереотипу, то, что сохраняется в памяти, лишено достоверности и объективности, поскольку память человека, во-первых, изменчива (с годами тот или иной эпизод может обрасти различными подробностями, или, наоборот, многие детали могут стереться), а во-вторых, окрашивает любое событие прошлого в субъективные тона (основную роль играет не само событие, а то, как оно было воспринято человеком и как оно препарируется в его сознании).

Между тем даже в наше время многие люди запоминают тексты слово в слово. Так, например, наизусть заучиваются стихотворения или целые поэмы, и они хранятся в памяти человека именно в том виде, в каком он узнал их из первоисточника. При этом первоисточник может быть как письменный, так и устный. Дети чаще всего заучивают стихотворения на слух, и стихи, заученные в детстве, могут сохраняться в памяти пожизненно.

Кроме того, существуют такие понятия, как профессиональная память и коллективная память. Профессиональная память – это способность человека той или иной профессии хранить в голове огромный объем материала, кажущийся нереальным человеку иной профессии. Например, шахматный гроссмейстер, давая сеанс одновременной игры на 36 досках вслепую, должен держать в памяти всю последовательность ходов на каждой из досок и расположение на ней фигур в каждый конкретный момент. Профессиональный пианист или дирижер помнит гигантское количество музыкальных знаков (нот).

Что же касается коллективной памяти, то у нее тоже есть своя специфика. Если участниками какого-либо события или серии событий стала группа людей, то при воспроизведении этих событий одним из членов группы другие участники событий легко исправляют те неточности, которые могут вкрасться в рассказ. Если эти люди являются не просто группой случайных свидетелей, а кружком единомышленников, объединенных общими интересами и общим типом мышления, вероятность ошибочной передачи информации о событиях, участниками которых были прочие члены группы, близка к нулю.

Мы можем спроецировать эти наблюдения на ситуацию двухтысячелетней давности. Предания об Иисусе хранились внутри одной группы – Его учеников и последователей. Эти предания были зафиксированы как в памяти отдельных свидетелей, так и в коллективной памяти всей общины. Речи Иисуса и рассказы о Его жизни передавались из уст в уста слово в слово, подобно тому, как современный человек передает другим людям стихотворный текст. Память, тем более коллективная, была по-своему не менее надежным способом хранения информации, чем современные электронные средства.

Обладали ли апостолы «профессиональной» памятью? Как известно, многие из них были рыбаками. Однако продолжительное пребывание возле Иисуса, возможность увидеть то, что Он делал, и многократно услышать то, что Он говорил, сделала их «профессионалами» в деле, ради которого Он их избрал. Уже при Его жизни они знали, что им придется нести в мир слово, которое они слышали от Него, а после Его смерти и воскресения это слово приобрело для них совершенно особый смысл и значимость.

В силу этих обстоятельств у нас нет не только возможности, но и права подвергать сомнению достоверность информации, содержащейся в Евангелиях, на том лишь основании, что сначала Евангелия существовали лишь в устном предании.