Мышеловка для полковника

– Зато она, как я поняла, давно уже смотрит на тебя, – напомнила Джин. – Нельзя же быть таким ненаблюдательным на вашей службе, господин полковник.

– А то у меня дел мало кроме этой Марины, – Борис взял Джин за руку, притянув к себе.

Мягко прошуршав, двери лифта открылись. Они вышли в просторный, светлый холл, отделанный искусственным мрамором.

– Я оставил машину недалеко.

Не выпуская руки Джин, Борис повел ее за собой. Она не сопротивлялась. Темно-синий БМВ третьей серии стоял рядом с реабилитационным центром на стоянке. Они спустились по лестнице. Дул пронзительный холодный ветер, снег мелкой сухой порошей сыпал в лицо. Борис нажал кнопку сигнализации. Пискнув, машина открылась, он распахнул переднюю дверцу.

– Прошу, садись.

Протянув руку, он помог Джин сесть.

– Твоя машина пока постоит у меня в гараже, – сказал Борис, усаживаясь за руль.

– Я приеду за ней на такси, – ответила она.

– Я бы пригнал ее, но, во-первых, ты не дашь мне ключи, это все-таки дипломатическая машина, а во-вторых, тебе незачем ездить самой по Москве, пока я могу возить тебя куда угодно.

– А как же служба? – спросила Джин с иронией. – Отменяется?

– Пока подождет, – Борис повернул ключ зажигания. – Впрочем, и на нее у меня тоже хватит времени. Ты же уедешь, а служба останется. Только она у меня и останется. А еще Рейси, как всегда.

– Но вот Марина готова скрасить ваше одиночество, полковник. Вы приглядитесь к ней. Все-таки ваш товарищ рекомендует.

– Я оторву Хомскому язык. Для чего он сказал это? Чтобы ты теперь иронизировала?

Борис уже повернул руль, чтобы выезжать со стоянки, но отпустил его, выключил зажигание и повернулся к Джин, наклонился, глядя в лицо.

– Мне никто не нужен, кроме тебя, – сказал он, понизив голос. – Пусть ты Зоя, пусть ты Джин, мне все равно. Ты понимаешь? Все равно.

– Понимаю…

Она обвила рукой его шею, отвечая на поцелуй. В сумке настойчиво зазвонил телефон. Отстранившись от Бориса, она вынула мобильник.

– Опять Донна, – сказала она, взглянув на номер на дисплее, – они меня потеряли.

– Сейчас едем, – Борис снова включил машину, – скажи, скоро будем.

БМВ прокатилась по стоянке, вырулила в переулок, остановилась у светофора перед выездом на проспект.

– Я попросила Майкла, чтобы они забрали мою машину из твоего гаража, – закончив разговор с Донной, Джин спрятала мобильник и снова перешла на русский.

– Я понял, – кивнул Борис, глядя перед собой на дорогу.

– Предупреди консьержку, – попросила она.

– Да, конечно. Как ты нашла Милису? – спросил он, перестраиваясь в левый ряд перед поворотом. – Хуже, чем ожидала?

– Нет, совсем не хуже, – ответила Джин. – Я предполагала, что ее психологическое состояние довольно сложное. Последствия нервного потрясения, которое она пережила в Сирии, переживания по поводу изменившейся далеко не в лучшую сторону внешности, Москва, совершенно чужой, незнакомый ей город, где она абсолютно одинока и ей не на кого положиться. Люди, которые лечат ее, – она не может доверять им в полной мере, потому что по большей части не всегда даже понимает, что они говорят. Все это, конечно, имеет негативное влияние. К тому же чудовищная интоксикация, с которой нам едва удалось справиться, это тоже не проходит бесследно. Ее организм сейчас – это поле сражения после того, как битва утихла. Оно покрыто трупами, убиты вредные носители, но и полезных бактерий, очень важных для правильного функционирования всех систем жизнеобеспечения, тоже погибло немало, их едва хватает, чтобы поддерживать ее силы. Все это требует длительного восстановления. На все это потребуется время. Депрессия, конечно, не способствует ускорению этого процесса. Но я надеюсь, что мое появление теперь окажет положительное влияние. У нее появится надежда на лучшую жизнь, и силы мобилизуются.

– Безусловно, в Америке ей будет лучше, – заметил Борис.

– Тебе жаль, что она будет в Америке? – удивилась Джин.

– Нет, нисколько, даже напротив, – ответил он. – Америка куда более гостеприимна к иностранцам, чем мы. У таких, как Милиса, больше шансов устроиться там. Хотя бы получить вид на жительство. Но это временное жительство будет даже получше здешнего постоянного. Тем более, при твоей поддержке за нее можно не волноваться. Мне жаль, что ты будешь там. Далеко от меня.

– Но это случится не сегодня и не завтра, – она опустила голову ему на плечо, глядя на мелькающие по сторонам дороги дома. – Сегодня и завтра мы будем вместе, так что не надо об этом думать.

– Но случится, Джин, – он повернулся и поцеловал ее волосы.

– Давай не будем загадывать, – она стукнула пальцами по рукаву дубленки. – Может быть, мы поссоримся или так надоедим друг другу за эти несколько дней, что больше никогда не захотим видеться.

– Для меня это исключено, – ответил он. – Несмотря на ссоры. На твой характер. У меня было время подумать.

– Я не поверю, что ты рассчитывал снова увидеться с Зоей, – Джин подняла голову, с удивлением глядя на него.

– Не рассчитывал особенно, – признался он. – Но думал, как это сделать. Я думал о том, как уйти со службы, перейти в бизнес, куда меня давно зовут бывшие сослуживцы, и отправиться спокойно в Америку, чтобы попытаться найти тебя. Ведь я узнал твое имя, кто ты на самом деле, кто твои родители, узнал бы и где живешь, где тебя найти. Уже даже написал рапорт.

Он улыбнулся.

– Но отец ни в какую, у него чуть приступ не случился. Стало жалко старика, дал ему несколько месяцев, чтобы свыкнуться с этой мыслью. Но сказал, что все равно уйду. Он пока не согласен, но куда он денется? Он не может решать за меня. К тому же эти выборы. Вся эта вакханалия и болтовня. Бородинское сражение. Отец не согласен, чтобы я вышел из системы, когда эта система, как в лучшие времена СССР, держит в руках всю страну. Но мне не нравится, как это происходит, если говорить честно. Я не вижу перспективы, кроме конфронтации и застоя, это мне представляется порочным кругом, который возвращает нас в середину семидесятых годов. Надо как-то двигаться вперед, но все построено не для того, чтобы двигаться, а для того, чтобы стоять на месте. И при малейшем движении может рухнуть. Вот что плохо. Не хочется жить с мыслью, что ты тоже принимал в этом участие. Я говорил, мой отец – насквозь советский человек. Но сам он скорее теоретик, чем практик, он лично никогда не бывал под пулями. Никогда не командовал вверенными ему людьми в боевых условиях. Он писал статьи, изучал, теоретизировал в кабинете. А те, кто побывал в Афганистане, в Чечне, как я, те многое поняли, их убеждения изменились. Вот сейчас ваши уйдут из Афганистана, талибы придвинутся к нашей границе. Будут проблемы, и немалые. А они вопят про агентов госдепа, несут еще какую-то чушь, изображают Америку врагом, вместо того, чтобы хорошенько подумать, как сделать так, чтобы этого не произошло. Но уже поздно, раньше надо было дружить с госдепом, не трещать всякую ерунду. Но с моим отцом об этом говорить бесполезно. Для него Америка – враг, и баста. Его так научили в советское время. И не только его, многих моих соратников. Две супердержавы, непрекращающаяся борьба – вот смысл. По-другому они уже не умеют. А время изменилось, ты правильно сказала. Приехали.