Крик родившихся завтра

Ей захотелось схватить отца за руку, но он теперь ей не помощник. Ни в чем не помощник.

– Это нормально, – сказал отец.

«Что нормально?!» – чуть не закричала Наталья, не сегодняшняя, а на семь лет и девять месяцев моложе, сидящая в углу и неслышно воющая в подушку.

– Страх. То, что ты испытываешь страх, – нормально. Побочный эффект. Недокументированная способность, как говорят наши умники. Некоторые мочатся прямо в галифе, а кто-то и того хуже. Поэтому всем новичкам советуют давать успокоительное или пару стаканов водки выпивать, но я думаю, ты справишься, – он говорил, так и не повернувшись к ней, то ли из деликатности, чтобы не видеть возможные последствия страха, то ли из черствости той природы, которую в разной степени приобретают все, кто работают с людьми, – врачи, учителя, военные.

Самое дрянное, что страх был не абстрактным, а завернут в яркую картинку воспоминания весьма отвратительного пошиба, то, что она готова заглушить хоть водкой, хоть таблетками. Почему именно оно и почему именно теперь и здесь?! Как наяву она видит падающие в чашку капли – одна, две, три… Вполне достаточно, чтобы погрузить в сон, но не затормозить другие физиологические реакции. Та еще была задачка при разработке рецептуры. Волшебное снадобье, необходимое ей для эксперимента. А точнее – забора пробы. Назовем это так. И когда подопытный засыпает в кресле перед включенным телевизором, она дрожащими руками смахивает на пол «Красную звезду», стаскивает до колен спортивки, берется за резинку трусов, ощущая себя почти библейской героиней, той самой дочерью Лота…

Лифт, который не спускался, а полз улиткой по стене шахты, наконец остановился, и она шагнула вслед за отцом в узкую щель между потолком и полом, готовую сомкнуться, если бы не многочисленные колонны-подпорки. Хотелось вжать голову в плечи, чтобы не задеть сухую поверхность теменем, и именно в ее сухости имелось странное противоречие – от таких щелей ждешь промозглость, беспрерывную капель и плесень – отвратительную плесень черного цвета.

Ничего такого здесь нет. Даже колонны оказались не колоннами, а связками проводов, которые выходили из потолка, выбрасывали несколько горизонтальных побегов и вновь скрывались – теперь уже в полу. И еще – многолюдье. Столько народу одновременно Наталья не видела с момента прилета. Неимоверное количество рабочих станций, больше соответствующее какому-нибудь областному узлу ОГАС, за которыми сидели военные, все как один в белых халатах. А дальше разливался яркий свет, словно в этой щели включили солнце.

Появление генерала ничего не изменило в окружающей суете.

– Начинаем отсчет, – пошелестело в динамиках, – начинаем отсчет.

– Пойдем, – Николай Иванович дернул за рукав замершую от увиденного Наталью, – вон там наблюдательный пункт.

В наблюдательном пункте, оборудованном внутри выгородки из листов фанеры, стояли телевизоры, а перед ними – ряд кресел, как в кинотеатре, на одном из которых сидел человек в неизменном белом халате и грыз карандаш.

– Что у вас тут?

Но человек даже не повернул головы к Николаю Ивановичу, а только ткнул карандашом в ближайший экран:

– Курица.

– Когда проба?

– Сейчас подадут отсчет, – человек так и сказал – «подадут».

Динамики заговорили: «Всем приготовиться, всем приготовиться. Группа отправки, группа приема – полная готовность. Десять, девять, восемь…»

Почему-то Наталье показалось, что сейчас взорвется бомба. Атомная. Или даже водородная. Какая-нибудь «кузькина мать» или ее ближайшая родственница – «кузькина тетка», например. Но на экране показывали действительно курицу – самую обычную курицу, которая ходила по клетке и что-то склевывала с пола.

– …Ноль. Подача разряда! – Человек в кресле нагнулся, чтобы лучше видеть, наверное, но ничего не произошло – курица продолжала клевать.

– Докладывает группа отправки – объект без изменений, визуальная фиксация перемещения не отметила.

– Докладывает группа приема – объект не появился.

– Сам вижу, – сказал человек перед экранами, взял с пола микрофон и продолжил на всю лабораторию:

– Всем группам просмотреть автофиксацию, может, мы чего-то не заметили. Медики, как Кюри?

– Нужно увеличивать разряд, Филипп Рудольфович, хотя бы процентов на десять. Иначе реакции не будет.

– Хорошо, два деления, не больше. И «парацельса» закапайте.

– Опять не получается, – даже не спросил, а констатировал Николай Иванович.

Человек обернулся и вскочил с кресла. Наталья подумала, что он сейчас вытянется, возьмет под несуществующий козырек и гаркнет: «Так точно, товарищ генерал! Не получается!» И тот, кого называли Филиппом Рудольфовичем, действительно гаркнул:

– Какого черта посторонние в геофронте?!

Надо полагать, имелась в виду Наталья.

– Не шуми, – спокойно сказал Николай Иванович, – это моя дочь – Наталья Николаевна, о которой мы с тобой разговаривали.

– Здрасьте, – сказала Наталья, вполне понимая чувства Филиппа Рудольфовича, которому в самый разгар непонятного ей, но, судя по всему, очень важного эксперимента вдруг привели экскурсию. – Простите за вторжение, я сама не очень…

– Ах, оставьте! – Филипп Рудольфович схватил ее руку и потряс. – Тут наши проблемы. Тренд ухудшения. Признаки СУР подтверждаются, – он теперь обращался к Николаю Ивановичу. – Прошли болевой порог, дальше наращивать смысла не имеет – мы всё сожжем.

– Ты только комиссии это не скажи.

– Молчу, как таракан.

Наталья ничего не поняла и принялась разглядывать экраны. На одном курочка продолжала клевать, чья-то рука просунулась в клетку и осторожно пальцем провела по ее перышкам. На другом виднелся какой-то загончик – кусок бетонного пола, огороженный невысоким заборчиком. На бетоне нарисована координатная сетка, сложные линии и пятна, больше похожие на магические символы. Еще один экран показывал нечто белое, и пока оно не шевельнулось, казалось, что передачи никакой нет. На самом деле это был занавес, точнее – ширма, какой в больницах огораживают койки тяжелобольных.

– Еще одна проба, потом – перерыв на борщ, – сказал Филипп Рудольфович, – тогда и познакомитесь.

Он вновь уселся и рявкнул в микрофон:

– Пятая проба, всем приготовиться. Пять миллиграмм «парацельса», два деления разряда, минутная готовность.

Наталья села, отец продолжал стоять. На экраны он не смотрел. Он смотрел на нее, и когда их глаза встретились, он виновато улыбнулся.

– Смотрите на курочку, – страшным шепотом сказал Филипп Рудольфович, – смотрите внимательно.

Наталья стала смотреть, и когда отсчет закончился, изображение мигнуло и сменилось. Точнее, ей так показалось. Будто на долю секунды телевизионная рябь пробежала по курочке и унесла с собой. Клетка опустела.

– Группа отправки подтверждает уход, группа отправки подтверждает уход, – зашелестело в динамиках.

– Группа приема появление объекта не подтверждает. Отсчет в пределах нормы.

– Она могла отклониться, – проворчал в микрофон Филипп Рудольфович. – Физики, что у вас?

– Спектр дрянной, Фил, – отозвались, надо полагать, физики, – жди ту же бодягу. На твоем месте я бы поставил на уши ликвидаторов. Или трупоносов.

– Не кудахтай раньше времени.

– Сам не гавкай, – физики, судя по обмену репликами и тону, не испытывали к начальству надлежащего пиетета.

Наталья ощущала себя так, будто попала на заключительную часть спектакля из жизни физиков. Ничего не понятно, но чувствовалось – здесь творятся великие дела, хотя в роли подопытного и выступала самая прозаическая курица, точнее – курочка, как ее уважительно величал Филипп Рудольфович.

– Выходим из графика… Нет, не выходим… Группа прибытия фиксирует появление объекта!

Филипп Рудольфович опять соскочил с кресла и чуть ли не носом прижался к экрану с изображением загончика.