Яшенька

Не знаю, что было бы с Яшенькой при таком неожиданном признании, если бы в это время не вошла в комнату Наталья Павловна.

– А я думала, что Прасковья Семеновна сделает мне честь… и вместе с Марьей Петровной! – сказала она несколько сухо, потому что Табуркина приходилась внучатной племянницей статскому советнику Хламидину и на этом основании держала себя относительно соседей довольно строго.

– Maman поручила мне передать вам, многоуважаемая Наталья Павловна, что у нее мигрень… Вы знаете, что она еще в коронацию простудилась, бывши на бале у английского посланника, и с тех пор ужасно страдает.

– Это очень жаль…

– Да, эти дамы… с ними всегда ужаснейшая возня! Вы не поверите, почтеннейшая Наталья Павловна, сколько мне стоит трудов!.. клянусь честью, что зимой, – ведь вам известно, что по зимам мы живем в Москве, – я положительно не знаю, куда деваться от приглашений!

– Это должно быть очень приятно… однако ж, вы меня извините, я должна вас оставить; да вам и свободнее будет с Яшенькой, чем со мною.

Наталья Павловна вышла.

– Пойдемте ко мне в комнату, – сказал Яшенька, – мы с вами там покурим… вы, может быть, думаете, что маменька мне не позволяет курить, так ошибаетесь… маменька у меня прекраснейшая женщина, и я могу курить сколько хочу…

– Пойдемте… но я вас предупреждаю, что могу курить только тютюн…

– Гм… тютюн… так уж я, право, не знаю… Маменьке очень этот запах противен… еще намеднись кучера Митьку высекли за то, что он тютюн курил…

– Ну, в таком случае, мы пойдем в сад, а еще лучше на конюшню!

– Нет, уж лучше в саду… в конюшне еще как-нибудь заронишь, а в саду есть у нас такая беседочка… там мы покурим… и выпьем!

– Ну, и отлично! Я выпить люблю… да нельзя ли пенного? эти виноградные вина, по-моему, только жажду производят… Вы согласны со мной?

Пришли в сад, и Яшенька не утерпел, чтоб не похвастаться перед Базилем и домом и липками.

– Не правда ли, какой у нас отличный дом! – сказал он, – и как хорошо подстрижены липки! о, маменька у меня женщина с отличнейшим вкусом!

– Ну, об маменьке мы поговорим после, а теперь сходите-ка за вином… ах, жаль, что у меня нет с собой гривенника… Вчера последние с Алехой в питейный снес! – а то я непременно дал бы вам медных, и мы в складчину купили себе косушку вина!

– Помилуйте, зачем же… позвольте мне, Василии Петрович, на первый раз на свой счет вас угостить!

– Ну, валяй! я, брат, полюбил тебя, потому что ты славный малый! ты меня извини, что я тебе «ты» говорить буду… я без этого не могу!

Яшенька пошел за вином, но тут же рассудил, что операцию эту надобно совершать умненько. Поэтому он сначала пошел в дом, посмотреть, где маменька, и, узнавши, что она в своей комнате, заглянул к ней. Цель этой рекогносцировки заключалась в том, чтобы таким образом обделать дело, чтобы сама маменька предложила ему сходить в погреб. Очевидно, что в нем уже сразу обнаружилась замечательная наклонность к лукавству.

– Я надеюсь, милая маменька, – сказал он, – что вам угодно будет сделать распоряжение, чтобы обед был сегодня приличный!

– Ах, Яшенька, неужели я своего дела не знаю?

– Я совершенно уверен, милая маменька, что вам неугодно будет сконфузить меня перед моим товарищем, и пришел к вам единственно как искренно любящий вас сын…

– Ну, хорошо, хорошо, душечка… я знаю, что ты любишь меня… Ступай же, займи гостя…

– Я бы желал еще, бесценная маменька, чтобы у нас было за обедом вино, потому что спрашивал об этом Василия Петровича, и он отвечал, что выпьет с большим удовольствием…

– Ну что ж, сходи в погреб и выбери… только я бы тебе не советовала, друг мой, самому пить: для тебя это не здорово!

– Позвольте мне поблагодарить вас, милая маменька, за ваши родительские попечения обо мне, – сказал Яшенька, целуя у Натальи Павловны руку.

И действительно, он выбрал в погребе четыре бутылки вина, из которых две отдал Федьке отнести в дом, а другие две пронес под полой прямо в сад.

– Вы меня извините, Василий Петрович, – сказал он, – водки у нас нет; зато я принес рому… самого крепкого… знаете, соболевского?

И он поставил обе бутылки на стол.

– Я даже и принес под полой, – продолжал он, детски улыбаясь, – потому что этак как-то приятнее… наш кучер Митька всегда под полой водку носит, а так как вам угодно было изъявить желание, чтобы мы на сегодняшний день были ямщиками, то я…

– Браво! теперь, стало быть, надо только откупорить. Чем же, однако ж, мы откупорим?

Яшенька сконфузился, потому что идти в дом за штопором ему не хотелось, чтобы не возбудить подозрения.

– Я думал, что так… можно бы просто горлышко отбить: у нас в гусарах часто так делывали…

– Что ты, что ты? а посудина-то как же? Ведь за посудину, брат, на разгуляе крючок водки выпить дадут… Ах ты, Аким-простота!

– Так мы, Василий Петрович, пальцем-с…

– Вот это дельно! выпьем! и с этих пор чтоб было у нас все пополам!..

– Слушаю, ваше б-ла-городие! – отвечал Яшенька, представляя ямщика и выпивая прямо из бутылки.

– Отлично! из тебя будет прок! Только уж ты, сделай милость, матерью своей мне не надоедай… что ж ты не пьешь? ты гляди на меня, у меня вот уж целая половина бутылки… фю!

Но Яшенька хотя и немного еще выпил, однако ж сразу опьянел.

– Я кутила, – говорил он, – я, в-ваше б-лагородие, еще в гусарах был известен… я, коли раз сказал, что мы выпьем… и выпьем!

– Так нагруби же ты ей сейчас!

– Кому? матери-то?

– Ну да; конечно, ей.

– Что ж, и нагрублю! ты думаешь, что не нагрублю… сейчас пойду и нагрублю!

Но тут Яшенька онемел, вскочил с скамьи и быстро спрятал бутылку под поддевку. Дело в том, что на дорожке, ведущей в беседку, показалась Наталья Павловна, за которой Федька нес на подносе завтрак для молодых господ. Наталья Павловна, увидев помутившиеся глаза Яшеньки, который старался раскрывать их как можно более, сразу поняла, в чем дело.

– Ты пьян? – отрывисто сказала она, побледнев и пристально смотря в глаза сыну.

Яшенька молчал.

– Говори же: ты пьян? – приставала Наталья Павловна.

– Помилуйте, маменька… я ничего… я с Васильем Петровичем так разговариваю! – пролепетал Яшенька.

– Что ж, брат, на попятный двор, кажется! – подзыкнул Базиль, – ну, груби же!