Темные воды Тибра

Поиграв желваками (оправдывались его худшие подозрения), суровый, по крайней мере на вид, воин решил, что его миссию можно начинать и без особого доклада.

Гранитный пол был усыпан валявшимися в беспорядке цветами, воздух был пропитан винным духом и дыханием аромагических жаровен. Доносились отзвуки характерного женского смеха. В общем, вооруженному до зубов «африканцу» стало ясно, куда он попал, – в лупанарий, то есть в обыкновенный бордель, скрытый за фасадом старинного дома.

С каждым шагом раздражение Публия Вариния усиливалось. Разбитые вазы, пятна извержений человеческого желудка, стонущие с перепою… Видимо, непросто будет разыскать хозяина в этом развале.

Вот, кажется, триклинум, пиршественная зала. На кое-как расставленных ложах – десятка полтора находящихся в абсолютно бесчувственном состоянии гуляк. Тоги разодраны, залиты вином и соусами. На низких квадратных столах – остатки вчерашней роскоши: жареные гуси, индейки, различные паштеты, фрукты и многое другое. Для человека, привыкшего в течение последних месяцев обходиться куском сухого хлеба и вяленой конины на обед…

– Луций Корнелий Сулла!!! – как гром прогремел голос пропретора.

В ответ он услышал только невнятный лепет кого-то из не совсем проснувшихся гостей.

– Луций Корнелий Сулла, я пропретор Публий Вариний!!!

Пропретор шумно, развевая свой красный плащ, шелестя шлемными перьями, повернулся кругом. Что-то лопнуло под подошвой калиги. Всего лишь перезрелая смоква.

– Луций Корнелий Сулла, я…

– Я уже слышал, что ты Публий Вариний и что ты пропретор, – сказал лежавший на покрытом шкурой леопарда ложе молодой человек. Глаза его были закрыты, а в позе выражались расслабленность и умиротворение. Шумный визитер не произвел на него никакого впечатления.

Консульский посланец ожидал несколько иной реакции на свое появление. У всего есть предел, даже у наглости. Не позднее как сегодня днем флот – тот, что должен был собрать этот сонный нахал, флот, груженный двумя тысячами апулийских всадников, – обязан был отплыть в Утику, к африканским берегам. Грудь гостя лопалась от возмущения, ярости и какого-то еще не вполне изъяснимого чувства.

– Не позднее как сегодня днем…

Лежавший открыл глаза – большие, голубые и, что было самое удивительное в этот момент, совершенно ясные.

– Ты ведь прямо с корабля, Вариний, да? Ты прямо с корабля прискакал ко мне, не навестив родных; твой конь храпит у моих ворот.

Так оно и было. Гай Марий не любил медлительности в подчиненных, квестор знал это, так что в его проницательности не было ничего сверхъестественного.

– Я жду, что ты мне скажешь. Мне, консульскому посланцу.

– Метробий, – громко позвал лежавший и тут же обратился к Варинию: – Ты удивишься, клянусь Гигией, нашей восхитительной богиней здоровья, я ждал твоего приезда и даже хорошо подготовился к встрече.

В триклинум вбежал высокий стройный юноша лет шестнадцати, из тех, про кого этруски говорили: «мальчик из бальнеума» (о тайном и скверном смысле этих слов догадывайтесь сами). Сулла мягко улыбнулся, взглянув на него.

– Горячи ли воды в моих термах, Метробий?

– О да, господин.

– Растерты ли благовония?

– О да, господин.

– Ну тогда иди и пришли сюда Семпрония с парой конюхов. Надо же как-то переправить этих жирных негодяев, изменивших мне с Бахусом, – рука Суллы лениво показала на лежавших, – из-за пиршественных столов на банные скамьи.

Публий Вариний честно старался понять, что происходит и какова его собственная роль в этом спектакле, пора ли оскорбиться и вытащить из ножен меч или имеет смысл подождать.

– Друг мой Вариний, – Сулла мягко вздохнул и потянулся, – согласись, было бы верхом неприличия не дать тебе после столь длительной дороги омыться.

– Ты издеваешься надо мной?!

– Боги тоже умеют гневаться, предупреждал Пиндар, а ты своими словами их сейчас гневишь. Где же это видано, чтобы приглашение в хорошо вытопленные термы, да еще в столь замечательной компании, могло означать желание оскорбить?

– Но флот…

– Неужели ты думаешь, что некому будет позаботиться о нем в те минуты, когда ты будешь сидеть в горячей благовонной ванне?

– Я…

– Ты Публий Вариний, это я уже запомнил, а теперь я представлю моих лучших друзей, с которыми готов делить не только здешние ночи, но и загробный мрак.

В триклинуме один за другим появились несколько дюжих молчаливых рабов – в коротких туниках, с очень серьезным, решительным выражением на лицах. С дальнего ложа они подняли обрюзгшего мужчину. Он, как кожаный мешок с простоквашей, висел на жилистых руках конюхов.

– Узнаешь, Вариний?

– Нет, не узнаю.

– Не может быть, это не кто иной, как Луций Апулей Сатурнин, да-да.

– Я…

– Ты слишком много времени провел в Африке. Несите, несите его в бассейн, но осторожнее опускайте в него, нехорошо будет, ежели он захлебнется.

Публий Вариний растерянно посмотрел вслед уплывающему телу и пожал плечами. Действительно, он слишком давно не был в столице, здесь все возможно – даже дружба между патрицием и народным трибуном.

– А вот этот хорош, правда?

Теперь перед лицом усталого воина предстал длинноносый, с выбитыми передними зубами старик, когда-то он, видимо, умел владеть собой, но ныне похмельные силы возобладали над ним полностью.

– Этого ты должен знать. Сульпиций Семпроний Котта. Вряд ли можно найти человека родовитее в Риме.

Пропретору почудился намек на низкое происхождение его господина и военачальника Гая Мария, родившегося в семье простого поденщика из Цереат, но он не сумел задержаться мыслью на этом подозрении, потому что представление высоких гостей продолжалось.

Публию Варинию представили трех именитых сенаторов, пару знаменитых богатеев – родовитых всадников. Одним словом, перед ним прошел, правда в самом неприглядном виде, весь цвет партии оптиматов.

– Ну что же, Вариний, идем, – весело сказал хозяин, – неудобно отказывать такому обществу.

Действительно, это было неудобно, и хотя всех этих полупьяных людей он должен был числить в ряду своих врагов, как римлянин, он не счел возможным отвергнуть их приглашение. Но каков все же этот Сулла! Он служит в армии Мария, главного популяра в государстве, превосходно осведомлен о его неприязни к нобилитету, ко всей этой патрицианской швали, которая только и умеет, что кичиться своим происхождением и красть государственные деньги, а сам проводит время с ними за чашей вина с хорошо прожаренным гусем.

Одним словом, душа простодушного вояки трепетала в переливах самых различных чувств. Может, все-таки отказаться? Но как тут откажешься, когда мягкие пальцы кудрявых, приятно пахнущих мальчишек развязывают ремни на доспехах и калигах. Но флот, он должен отплыть сегодня, именно сегодня! Но как одуряюще нежно поют арфы за ажурной виссоновой занавесью! Рев легионных букцин, конечно, приятнее, но иногда можно на краткий миг себе позволить…

К лицу пропретора поднесли бронзовое блюдо с дымящимися ароматическими палочками.

– Вдохни, вдохни, – ласково сказал Сулла, улыбаясь голубыми глазами.

Публий Вариний вдохнул и тут же придумал, каким образом он может избавиться от неприятных мыслей по поводу флота. Надо просто переложить вину на истинного виновника задержки. На любезного хозяина.

К уху хозяина наклонился Марк по кличке Карма, игравший роль домоправителя и секретаря: