Лис

Через три минуты из застекленных витражными розами дверей ресторана вышел мужчина – высокий, аккуратно постриженный, с седыми усами и взглядом, отливающим оружейной сталью. Мужчина был одет в голубую тенниску и отменно выглаженные брюки. Эдуард Васильевич Федоусов руководил лучшей в городе и в целом крае гостиницей уже пятнадцать лет, его знали все сколько-нибудь значительные люди на Кавказе, и он знал этих людей, да и не только их. За годы работы Федоусов научился с первого взгляда понимать, что за человек перед ним, какова сила и власть этого человека и на что, собственно, он может претендовать в его гостинице. Он принимал здесь членов ЦК, министров, иностранные делегации, встречал народных артистов, олимпийских чемпионов, героев соцтруда и патриарха Константинопольского. Если в «Советскую» заезжал ансамбль Моисеева, Эдуард Васильевич за пять минут решал, куда поселить руководителя, куда администраторов, куда прим, а куда рядовых танцорок с плясунами. Недовольных не было. То есть не было таких, от недовольства которых зависело бы размещение самого Эдуарда Васильевича. Кому надо – довольны. А значит, довольны все.

Увидев у стойки крупного мужчину в военной форме, Федоусов почувствовал раздражение. В ресторане – в его ресторане – пришлось бросить двух миллионеров из Баку и одного из Сухума. Миллионеры пока таились, но уже не слишком старательно. Свои иномарки прятали в гаражах до особого случая, ездили на такси, но дворцы по берегам двух морей строили открыто, с размахом, и золота на себе каждый носил чуть не по килограмму. Кооперативы в Ставрополе только начали открываться, но у бакинцев и сухумцев, подпольных цеховиков, нюх: скоро все будет по-другому. Эдуард Васильевич с его связями и возможностями чрезвычайно интересовал гостей, которые, в свою очередь, интересовали Эдуарда Васильевича. И тут этот мужлан – тоже мне маршал Жуков. Обычный полковник.

Заметив Федоусова, Петр Александрович щедро разулыбался:

– Здоровеньки булы, Эдуард Васильевич! Вижу, вижу: крепчаете день ото дня. Дочка в десятом классе?

«Откуда он знает?» – по спине просеменил неприятный холодок.

– На будущий год поступать в институт, – продолжал румяный посетитель. – В Москву отпустите или пусть дома, у отца под крылом?

Эдуард Васильевич кашлянул, но так коротко и твердо, словно дал выстрел в воздух, первый, предупредительный:

– Извиняюсь, товарищ. У меня гости, огласите, так сказать, цель посещения.

Одобрительно прогладив Федоусова взглядом с головы до ног, Петр Александрович оставил нетерпеливый вопрос вместе с огнестрельным покашливанием без ответа.

– Вы с Зафиром Абдусаламовичем Гаджибековым, уроженцем города Гянджа, давно знакомы?

Директор хотел еще раз кашлянуть, но поперхнулся. Зафир был один из миллионеров, с которым они только что пировали в кабинете ресторана.

– Друзья – это, конечно, святое, Эдуард Васильевич. Друзьям все можно простить. Но вот поговаривают, Зафиру обвинение в контрабанде и незаконном хранении оружия предъявят со дня на день, а он в вашей гостинице поселился. Пожалуй, ведь и оружие при нем могут найти? Вы тут, конечно, ни при чем…

– Я… я вас не понимаю, – сбивчиво возражал Федоусов. – В «Советской» гостинице все законно, все по-советски.

Ему показалось, что посетитель сделался выше. «Черт не разберет, кто ты такой, но управа и на тебя сыщется», – подумал Эдуард Васильевич, но полковник неожиданно положил теплую тяжелую ладонь ему на плечо:

– Вот и хорошо, товарищ. Я до тебя с малой просьбой. Тут ошибочку твои сотрудники допустили – не по злому умыслу: они у тебя все тут хорошие. Но ты бы на их месте так не махнул, конечно. Два дня назад заселялся к тебе большой человек. Новый ректор общесоюзного вуза. В нашем филиале у него половина городского начальства учится. Исполкомовские, МВД, пожарные в чинах, профсоюзники, короче, не последние люди в Ставрополе. А этого Игоря запихнули в номерок – тьфу! – для командировочного из Салехарда. Но уж никак не для ректора общесоюзного вуза, понимаешь?

Эдуард Васильевич ничего не знал о высоком госте, но показать этого не хотел. Подумаешь, ректор. Селились и повыше. Он успокоился. Полковник своего дружка хочет пристроить – знакомая ситуация, бояться нечего. Он пригласил Петра Александровича в свой кабинет на втором этаже, предложил чайку.

– Не по чину мне чаек, – хохотнул Матросов.

Извинившись, Эдуард Васильевич метнулся вниз, узнал у дежурной, что за ректор из Москвы заселился и что с директорским фондом. Оказалось, что все номера директорского фонда заняты, причем один – как раз Зафиром. Еще раз помянув черта, Эдуард Васильевич спросил, что есть из приличного.

– Двухкомнатный на третьем генералят[1 - Делают генеральную уборку (жарг.).], – отвечала дежурная дрожащим голосом. – Телевизор там только полосит, Эдуард Васильевич. Плюс на балконе рыбкой отдает.

– Телевизор из моего кабинета пусть Пашка с Афанасьичем через полчаса в двухместный поставят. Балкон хоть с мылом, хоть с порошком мойте прямо сейчас. Без моего слова ни один человек не уходит, понятно?

Выстрелив очередью распоряжений, Эдуард Васильевич оставил бледную дежурную и вернулся в кабинет. Поднимаясь по застеленным ковром ступенькам, он вспомнил, что даже не знает имени посетителя.

Через час бакинский миллионер с извинениями и новым телевизором «Рубин» переехал в двухместный номер на третий этаж.

– Зафир, дорогой, хочешь, переезжай ко мне домой, только не обижайся! Мы с семьей на время сюда въедем. Но с учреждением ссориться боюсь и тебя ссорить не буду.

Зафир Абдусаламович, плотный мужчина с одной бровью, черным бруствером отделяющей глубоко посаженные глаза ото лба, согласился переехать удивительно легко: опытный человек, мудрый человек. Сверкнул золотой улыбкой, потрепал пухлыми пальцами по плечу:

– Главное, друг, что койкэм нэ двухэтажный, так говорю?

Золотой человек!

Трехкомнатные, украшенные туркменскими коврами и каслинскими статуэтками апартаменты из директорского фонда, предназначающиеся для членов Политбюро, иностранных гостей монаршего звания или, на худой конец, звезд эстрады, были молниеносно «отгенералены», а багаж ни о чем не подозревавшего профессора Водовзводнова с почестями перевезен на новое место. Петр же Александрович, сердечно простившись с директором гостиницы, вернулся в маленькую свою квартиру, снова переоделся и направился в бывший особняк купца Климушина на улице Мира, где уже пять лет располагался филиал ОЗФЮИ.

•

Только графитные доски, которые там и здесь виднелись за приоткрытыми дверями, напоминали об учебном заведении. В коридорах и холле Петру Александровичу не встретился ни один человек моложе сорока, которого можно было бы принять за студента. Филиал походил на государственное учреждение – звуками электрической пишущей машинки, истертым паркетом, телефонными звонками и духотой. Водовзводнов, сказали Петру Александровичу, принимает в директорском кабинете и сейчас у него совещание.

Минут через сорок из дверей появились несколько мужчин в костюмах и дама в голубом платье и кудрявом парике. Вид у мужчин был хмурый и озабоченный. Дама, напротив, светилась лукавой улыбкой. Наконец Матросова пригласили в кабинет. Ректор встречал его у самых дверей.

– Собираемся открывать дневное отделение – и в Москве, и в Перми, и здесь. Хлопот хватает, сами видите. – В голосе Водовзводнова слышались извиняющиеся нотки. – Через год открываемся, а у меня уже список абитуриентов – двести душ. Но давайте о вас поговорим.

Переезд Петра Александровича в Москву предполагал решение десятка непростых вопросов. Самыми тяжелыми были: разрешение центрального аппарата и московское жилье.

– С этим затруднений не будет, – сказал Водовзводнов. – Позвоню.

Это «позвоню» Петр Александрович отметил, как бы подчеркнул в уме двойной чертой. Такие вопросы решались на уровне, который для самого Матросова недоступен, по крайней мере пока.

– С жильем сложнее, – продолжал Игорь. – Такое, как у вас здесь, город выделит сразу. Дальше будем работать. Пару лет потерпеть – и переедете в квартиру, которая вам по размеру.

Петр Александрович почувствовал жаркий прилив благодарности. Конечно, ему придется доказать, насколько правильный выбор сделал Водовзводнов. И он докажет, уже начал доказывать.

– Я тут немного ваш квартирный вопрос порешал в «Советской», – сказал Петр Александрович с гордым смущением. – Наш Эдуард совсем нюх потерял.

Водовзводнов не показал удивления, как приятного, так и иного. Он поблагодарил Петра Александровича, но и попенял легонько: для чего было так беспокоиться и других беспокоить? Чтобы не расстраивать Матросова, пригласил вечером поужинать в «Советской»:

– Отметим сразу два новоселья: ваше будущее и нынешнее мое.

•

К вечеру жара смилостивилась, запахи перешли с крика на пение, и только где-то на городских окраинах прозрачными голосами лаяли псы. Подходя к гостинице, Петр Александрович наслаждался неспешностью: задуманное на сегодня сделано, впереди Москва, новые люди, новый кабинет, другая жизнь – прекрасная. Вдыхая курортный запах акаций, Матросов думал, что будет скучать по тихому Ставрополю, по ранней весне, по горячему хашу в часы рассвета, по звукам южной ночи. Он даже вздохнул, хотя удовольствия во вздохе было больше, чем сожаления, и вдруг услышал, что его зовут.

– Петр Александрович! Товарищ Матросов!

На широком крыльце гостиницы «Советская» рядом с двумя командированными курильщиками стояла молодая женщина резкой, южной красоты, одетая в гостиничную униформу. Просительно улыбаясь, женщина спустилась навстречу Матросову по ступенькам:

– Велели вас проводить к вашим друзьям, – нежно прошептала красавица.

– Кто просил? – настороженно спросил товарищ Матросов.

– Ваши друзья, Петр Александрович! Пойдемте, я покажу.

Оглядываясь по сторонам, Матросов вошел в «Советскую». Женщина взяла было Петра Александровича под руку, но почувствовала, как гость напрягся, шагнула вперед и предупредительно открыла дверь гостиничного ресторана. Матросов успел заметить, что в холле находятся трое мужчин, один из которых одет в милицейскую форму.

Из дверей ресторана в лицо входящим хлынули праздничный зной, состоявший из запахов жареного мяса, табачного дыма, зелени, духов, винных паров, а также припев «В каждой строчке только точки после буквы “Л”, / Ты поймешь, конечно, все, что я сказать хотел», бодро исполняемый ВИА «Соловьи Кавказа». Хорошенькая провожатая кивнула Матросову и плавным хореографическим жестом пригласила следовать за ней, а заодно считать все встречные картины личным подарком ему, Петру Александровичу.

В полумраке, освещенном неяркими разноцветными бра и настольными светильниками, Матросов профессионально выделял лица посетителей. Некоторые были ему знакомы: вон директор овощебазы номер четыре Аркадий Тойбин с двумя спутницами, там Гамлет Меликьян, худрук филармонии, держит на отлете руку с дымящейся сигаретой, у окна – Рудик Джигоев, тренер юношеской секции карате и, говорят, по совместительству вор в законе. С ним за столом отдыхают еще трое в спортивных костюмах. Начальник санэпидстанции, какие-то комсомольцы в костюмчиках вокруг женщины в вечернем платье. Водовзводнова в окоеме не наблюдалось. Прекрасная, как фея, провожатая, поманила Петра Александровича пальчиком и указала на стену, задрапированную тяжелыми гранатовыми портьерами. Потянув за одну из них, женщина открыла перед Матросовым помещение, похожее на пещеру разбойников из сказок «Тысяча и одна ночь».

До сего дня Петр Александрович не подозревал, что в ресторане гостиницы «Советская» имеется приватный кабинет с персидскими коврами на стенах, гэдээровской мебелью и чешской хрустальной люстрой. Но поразил его вовсе не секретная роскошь обстановки и не богато накрытый стол. Петр Александрович не верил глазам: на диване и в креслах вокруг царского стола сидели Игорь Анисимович Водовзводнов, ректор ОЗФЮИ, Эдуард Васильевич Федоусов, директор гостиницы и Зафир Абдусаламович Гаджибеков, тайный миллионер, подозреваемый в контрабанде и незаконном хранении оружия. Все трое не без труда приподнялись навстречу новому и, судя по сиянию трех улыбок, самому дорогому гостю. Каждая улыбка имела свою предысторию и свой, если дозволено так выразиться, химический состав. Шире всех улыбался тайный миллионер. Можно сказать, златозубая улыбка как бы приоткрывала дверь в его сокровищницу. Зафир Абдусаламович был невысокий, лысый мужчина с тяжелыми чертами лица, похожий на ассирийского военачальника, только гладко выбритого и одетого в летнюю клетчатую рубашку. При свете чешской люстры тени на лице Зафира казались сизыми.