Белое солнце России

– Так ты же в пехоте служил? – удивился Степан.

– Я и тогда был в пехоте. А вот пришлось верхом прокатиться. На чем я только за три года не накатался! И в седле трястись приходилось, и на автомобиле ездил, и на велосипеде, и на самокате – велосипеде с мотором, и на катере. На черте разве не ездил. Хотя… тут тоже повспоминать надо.

– Вот этот ножик мне больше по вкусу, – сказал Никита Палыч, вертя в руках восточный кинжал.

– С Кавказского фронта. Компас тоже оттуда.

– Федя, – сказал Степан, – ты будь поосторожней. Спросят, откуда часики да портсигары, ты отвечай: у офицера отнял. Ныне награды от благородных не в чести.

– А это что за особые сокровища? – Тимоха потряс два полотняных мешочка, в которых что-то побрякивало.

– Вот в этом – моя начинка. Когда доктор вынул пулю в первый раз, то сказал: храни, счастье принесет. Я и храню, пополняя запас своего будущего счастья.

– А во втором чего?

– Георгии мои.

– А чего не на груди?

– Не всем они сейчас в России по нраву, – сказал Назаров, разливая по новой. – Пару раз даже выходили неприятности. Увидит какой-нибудь болван кресты на груди и кричит: «Не стыдно тебе в царских побрякушках щеголять!» А то не просто кричит – с кулаками лезет. Поэтому я и поснимал, чтобы людям зря морды не бить.

– Совсем непорядок, – покачал головой Никита Палыч.

– Мы люди по-мужицки темные, – сказал Степан. – Мы солдатских наград не стыдимся. Выпьем-ка за георгиевского кавалера Федора Назарова…

* * *

А в пяти верстах от села Зимино тоже шла гулянка, но была она злой и невеселой. Возле старой хибары, когда-то сколоченной лесорубами, горел костер, а вокруг сидели десятка полтора парней и пять мужиков постарше. Они пили самогон из одной большой кружки, отрывали куски пережаренной на костре баранины, с тоской глядели на раскинувшийся вокруг темный бор и недобрыми словами поминали тех, кто выгнал их из родного села на край болота. Особо был зол Василий Козин, ибо обидели его поболее других: лишился он земли, скотины и немудреного сельского почета, когда перед ним все ломали шапку. После пятого стакана злобушка совсем переполнила его. Ее надо было на ком-нибудь сорвать. Поэтому Козин, в очередной раз глотнув самогона и вытерев пальцы о рукав расстеленного на земле тулупа, крикнул во всю глотку:

– Гришка, подь сюды!

Немного погодя Гришка отважился подойти к костру. Вид он имел виноватый и всеми силами старался показать, что достоин командирского гнева.

– Явился, Василий Яковлевич.

– Явился. А где винтовка?

Гришка впал в задумчивость. Он переводил взгляд с костра на небесные звездочки, с небесных звездочек на темные верхушки елей и с них – снова на костер. Только на Козина он взглянуть не решался.

– Язык за зубами застрял? Где винтовка? – повторил Козин.

– Прохожий отобрал, – наконец выдавил Гришка. – Еще сказал, его Назаров зовут.

– А ты ему так и отдал?

Гришка снова начал усиленно озирать ночной пейзаж, но занимался этим недолго, так как Козин встал, размахнулся, и показалось Гришке, что звездочки с неба посыпались ему в глаза.

– Дядя Вася, – пролепетал парнишка, вылезая из кустарника, куда отбросил его мощный козинский удар.

– Дядя Вася тебя уму учит, – сказал Козин, замахиваясь опять. – Отберет у тебя в следующий раз какой голопуз винтовку, и не по роже ты получишь, а без башки останешься. А ну, не вертись!

Новая плюха, и опять трещат кусты под Гришкиной спиной.

– Василий Якич, может, хватит с него? – раздался голос от костра.

– Бог троицу любит, – ответил главный козинский помощник – Афоня-Мельник. – У нас винтовок мало, все запомнить урок должны.

В третий раз Гришке удалось немного увернуться – удар пришелся по лбу. Но все равно парень на ногах не устоял и больно накололся задом о сухие сучья. Вставать он не торопился и тихо завыл-захныкал о своей судьбе, которая забросила его из родной деревенской избы в сырую лесную чащу, где дурную водку приходится пить как чай, а от сырого жаркого то и дело проносит. Тут еще и командир со своим пудовым кулаком. Домой, что ли, податься? А там – свяжут ручки, на подводу, и в окаянную Красную армию, будь она неладна. Только что и выть.

– Не вой, – сказал Козин. – Умному мука – вперед наука. До свадьбы заживет. Это только пуля в башке никогда не заживает.

– Дядя Вася, – продолжал ныть Гришка, – когда мы домой вернемся?

– Когда краснопузых в селе не будет. Ты, Гришка, подумай, они, как пташки по осени, улетят? Или нам о них позаботиться надо?

– Надо позаботиться, – уже почти не плача, ответил Гришка.

Между тем к Козину подошел Афоня-Мельник, невысокий мужичонка с длинной, но тощей татарской бородкой.

– Вася, окончил учебу?

– На сегодня руку утомил.

– Пойдем покурим, а заодно и пост проверим.

Однако до часового – парнишки с берданкой, стоявшего в секрете шагов за двести от привала, приятели не дошли, а присели на недавно упавшую сухую березу.

– Гришка – дурак, – сказал Афоня, раскуривая самокрутку. – Но от его вопроса нам не отвертеться. Мы уже месяц то мотаемся с хутора на хутор, а то и в лесу ночуем. Не всем такая жизнь по душе. Кто-то уже шепчется: хоть в Красную армию, хоть в черную, лишь бы под нормальной крышей спать.

– Нам с тобой, Афоня, с армией все просто. Там над нами червь командир, а крыша в казарме – руку не поднять.

– Я это понимаю. Потому всегда и говорил – в село возвращаться надо. Комбед перерезать, а то и запалить, когда они самогоном перепьются – все едино. Мне плевать, кто там в Питере или Москве: царь, Советы, Учредилка. Все равно до нас не скоро доберутся. А над голопузыми душу отведем. Чтобы знали, как по нашим закромам шариться и над бабами изгаляться.

– На Зимино пойти можно хоть завтра. Сведения из села верные – Слепак и Комар со своей шайкой уже за полночь пьяны в стельку. Одно меня смутило. Гришка ведь не спьяну винтарь отдал. Он на Назарова напоролся. Ты же слыхал, небось, Афоня, что это за мужик.

– Знаю, – зло усмехнулся мельник.

– Назаров все дело меняет. Если он здесь подзадержится да с голопузыми споется, их после этого ночью, как курей, не возьмешь. Я о его подвигах на Германской слыхал. Считай, у комбеда свой полковник будет.

– Вряд ли. Он сегодня у дяди водки выпьет и дальше к своей бабе пойдет.

– Я тоже на это надеюсь. Так что до завтра дергаться не будем.

Приятели докурили и вернулись к костру, где усталые и подвыпившие мужики уже затянули тоскливую бурлацкую песню.

* * *

– А когда из госпиталя вышел, сразу же приказали явиться в штаб. Там я третьего Георгия из собственных рук командующего Юго-Западным фронтом Брусилова Алексея Алексеевича и получил, – закончил рассказ Назаров.