Почтовый ящик

– Послушайте, я сам из милицейской семьи, про жуликов много знаю. Куличенко – не жулик. Вы бы посмотрели, как он работает! Жулики так не работают.

– Как не жулик, когда есть люди, которые свои подписи в ведомости не признают. Кто деньги получал?

– Ну, не знаю… Небось, на банкеты нужны были деньги, или подмазать кого-нибудь… – невпопад ответил Сережа.

– Ты мне этого не говори, это еще хуже, – усмехнулся следователь.

– Говорю вам, Куличенко не воровал, – снова уверенно сказал Сережа.

– Да что ты мне это говоришь? Мне пришло поручение из Читы вас опросить. Я вопросники заполню и назад отправлю.

– Тогда можно я свое мнение напишу?

– А что ты напишешь? – спросил следователь.

– Что знаю товарища Куличенко как честного человека, много сделавшего для телефонизации Забайкалья. Честного человека и научного работника.

– Бери свой вопросник и пиши, пожалуйста, – закончил допрос свидетеля следователь.

Следствие тянулось долго, даже на какой-то период Куличенко отпускали домой. Потом все-таки судили и дали десять лет за хищение в особо крупных размерах.

Глава 5

Третий курс кончился, стройотряда больше не было, а домой хотелось нестерпимо. Сережа сдал сессию, отработал практику на радиозаводе и поехал домой.

Поселок Аргунск построили на месте старого маленького поселения с гуранским названием Цурухайтуй. Приняли решение воздвигнуть мощную тепловую электростанцию для питания электроэнергией прилегающих районов братского Китая. Цурухайтуй снесли начисто, правда, чтобы не потерять название, недальнюю деревеньку, куда переселили часть жителей, назвали Новый Цурухайтуй. К Аргунску подвели железную дорогу – уголь возить на ТЭЦ, построили несколько десятков двух– и трехэтажных домов, посадили тополя по обочинам прямых улиц, замостили центральную площадь около исполкома и других советских и партийных учреждений, разместили поблизости от поселка штаб погранотряда. Получился не райцентр, а загляденье. Имелись все атрибуты настоящего города: районная газета «Аргунская заря», интеллигенция – инженеры с ТЭЦ, офицеры, учителя, врачи. Мужские развлечения: охота в степи, рыбалка на Аргуни, пикник с барашком – не проблема для уважаемых людей…

Потом отношения с Китаем испортились, силовые кабели, по которым электроэнергию гнали в Китай, на границе обрубили. ТЭЦ стала работать на четверть мощности, но все равно нагрузка для гиганта была маловата – главного потребителя не стало. Теперь станция обслуживала в основном поселок и прилегающие населенные пункты. Напряжение в сети поднималось по ночам до 250 вольт, ТЭЦ распирало от собственной не используемой силы. Поселок немножко захирел, но не слишком: укреплялась погранслужба, были собственные функции столицы района, кое-какая промышленность, овцеводство – все это не давало Аргунску совсем завянуть. Областное начальство выделило даже средства на телефонизацию. За несколько летних сезонов Аргунск связали со всеми окрестными поселками, в самом райцентре появились полсотни домашних телефонов, а на улице были установлены пять монетных автоматов. Действительно – центр, за «двушку» с улицы можно было позвонить любому абоненту районной АТС.

* * *

На вокзале в железнодорожной милиции Сережу ждал заказанный отцом билет на поезд Чита – Аргунск. Купейный, балует батя! Сережа забрал билет и через пять минут уже лежал на своей верхней полке и смотрел в окно. А еще через десять минут поезд тронулся и побежал сперва по городу, а потом между сопками, поросшими багульником. Чтобы лучше было видно, Сережа подогнул матрац и уперся подбородком в лакированную полку. Подбородку было не очень-то приятно, даже больно. Но эта боль нужна была Сереже, потому что немного отвлекала, притупляла волнение. Кто бы мог подумать, что он, взрослый парень, будет так волноваться перед встречей с родителями и сестрой! Вся московская жизнь улетучилась, стала нереальной, как будто не имела к Сереже никакого отношения. Танька, папаша ее, Москва, общага… Все ненастоящее, игра. Он в нее хорошо играет, но ведь играет, а не живет. Домой, домой. Отец, такой родной, такой верный и чудный. Мама, такая любящая, такая любимая. Райка, она как дочка, такая своя, дружок маленький. Ей, наверное, больше всех его не хватает. Не в том смысле, что скучает больше родителей, скучает-то она поменьше, помнит меньше, ребенок все-таки. Нет, а вот так, в жизни. Всегда на Сережу оглядывалась, и в школе, и во дворе, знала, что старший брат за спиной. А теперь как живет одна? Слезы выступили у Сережи на глазах, полка под подбородком стала скользкой, теплой и противной. Как-то в голове зашумело, затошнило слегка. Сережа слез с верхней полки и вышел в коридор. Голова закружилась сильнее, в глазах потемнело, и Сережа стал падать на пол, машинально уцепившись рукой за поручень внизу окна. Упал на пол, на спину. Наверное, даже сколько-то полежал, пока очнулся. Надо же, обморок. Первый раз в жизни! Хорошо, в коридоре – никого, только девчонка вылупилась из-за стеклянной двери в конце коридора. Рука болела, наверное, в поручне защемил, когда уцепился, и головой немного приложился. Чудеса. Скорей, привести себя в порядок, умыться, просморкаться.

* * *

Сережа с отцом сидели у костра на острове на Аргуни и ждали рассвета. Вообще-то, ловить рыбу на островах пограничники не разрешали. Иногда позволяли сено косить и давали сопровождающего. А так, как они, вдвоем поехать на рыбалку, на ночь – только отец мог договориться. С вечера расставили жерлицы на щуку, пару верш и три маленьких сеточки-«телевизора», а с рассветом собирались половить на удочку и на спиннинг. Настоящей сетью отец никогда не ловил, считал, что раз нельзя, то никому нельзя.

– Серега, хочу с тобой поговорить в общефилософском, что ли, плане, – отец лежал у костра и курил, а рядом на земле стояла кружка с крепким чаем. – Оглядываю я свою жизнь, в сорок пять лет нужно уже такие оглядки делать, и что вижу? Стыдиться особенно нечего. Служил честно, начальству задницу не лизал. Взяток не брал. И жил по совести. Рыбу, видишь, динамитом не глушу, хоть и рыба есть, и динамит есть, и ничего мне за это не будет. Совестно это все говорить, но без вступления такого не обойтись. Так вот, результат не особенно хорош. К тому же – география. Ты посмотри на наши достопримечательности: в каждом городе или поселке какой-нибудь известный человек сидел. Родился здесь один Емельян Ярославский. Блюхер и Уборевич здесь служили, белых и интервентов били, так их самих потом расстреляли. Эта земля не для рождения талантов, а для их смирения… А засел я тут плотно. Справляюсь, и слава Богу. Подполковника, вот, только дали. А я же вижу, кто наверх скачет: ни образования, ни послужного списка настоящего, ни рожи, ни кожи, ни собственного мнения. Бывает, что и в анкете не все чисто, выговор какой-нибудь нехороший по партийной линии, аморалка и прочее. Но умеют как-то втереться в доверие, могут достать чего или устроить. Стало мне, Серега, казаться, что высоковато я планку держу, моральный кодекс, по-старому, заповеди Христовы, слишком буквально понимаю. Но моя жизнь – это моя жизнь. А с тобой этими мыслями счел необходимым поделиться. Мое мнение такое, что ты должен подумать, как в Москве остаться. Если эту высоту взять трудновато, то ты планочку опусти, чтобы легче прыгать было. Ничего, потом отмолишь… или отработаешь. Может, Татьяна эта твоя… Если хорошая девушка, то не грех ускорить… Но тут тебе решать. И Райку нужно будет перетащить. Чтобы и ты, и сестра там были. Держи, сынок, это в голове. Время есть, Раиска только на тот год школу кончит.

Сережа увидел слезы у отца на глазах и тут же потупил взгляд. Сережу лихорадило: никогда отец так с ним не разговаривал. Никогда Сережа не видел, чтобы отец плакал.

– Пап, ну что ты разволновался, честное слова, – заговорил Сережа, опустив глаза. – Ведь все хорошо!?

– Да, хорошо. Но то, что я сказал, то сказал, – отрезал отец.

Навсегда Сережа запомнил этот последний серьезный разговор с отцом. Что это было? Неужели папа предчувствовал то страшное, что ждало их семью, ощутил дуновение смерти, знал, что прощается с сыном навсегда?

Три недели, проведенные с родными, освежили, омыли Сережину душу, какое же счастье иметь таких родителей, такую семью.

Вернулся Сергей отдохнувшим, бодрым. Вот это каникулы!

Глава 6

– Знаешь, Сереж, я хочу тебе прочитать свои стихи… – сильно смущаясь, сказала Таня.

– Валяй! – ответил Сергей, недоверчиво посмотрев на подругу: какие она может стихи написать?

– Ну, вот, послушай, только учти, для меня это очень важно, – Таня прикрыла глаза и стала читать.

Тополь мой опавший, весь заледенелый,
Что стоишь, смущаясь, под пургою белой?…

Сергей изо всех сил старался не улыбаться, ведь Танька предупредила о серьезности момента. Только искорки в глазах не смог погасить, поэтому старался на поэтессу не смотреть.

– Тань, по-моему, я это где-то уже слышал…

– А где? – спросила Таня.

– «Клен ты мой опавший…» – ведь это Есенин, – сказал Сережа.

– Но у него же клен, а у меня тополь, есть и другие отличия, нужно только внимательно слушать, – сформулировала выношенный аргумент Таня.

– Тань, но ведь речь идет не о породе дерева. Музыка стиха, чувства – все есенинское.

– А если я так же чувствую, то что? – со слезами на глазах возразила Таня.

– Знаешь, я в поэзии плохо разбираюсь. Сказал, как подумал. Если хочешь получить настоящую консультацию, то тебе нужно не мне свои стихи показывать, – продолжал сдерживать себя Сережа.

– Да, я тоже так думаю, – с раздражением согласилась Таня. – А куда, по-твоему, мне нужно обратиться?

– Тань, ну я же сказал, что я не по этой части.

– А… Ну, ладно… – сказала Таня.

«Нет, Танька, точно, сдвинутая, нельзя на ней жениться», – уверенно подумал Сережа, когда Татьяна отстала от него со своими стихами.

* * *

Существуют в технических вузах студентки и студенты, которые не понимают вообще ничего. Степень их невежества потрясающа. Ни в одном предмете они не видят сути. Ни одну лабораторную работу они не могут выполнить сами, ни одной задачи не в состоянии решить, ни на один вопрос ответить. Как они сдали вступительные экзамены – загадка. Как они переползают с курса на курс, невозможно объяснить. Конечно, попади они в элитный вуз, их вышибли бы после первой сессии. Но в обычном техническом вузе отчислять в общем-то не принято, если студент – не прогульщик.

Таким студентам часто помогают родители, переписывая и растолковывая лекции. Немного помогают товарищи, выполняя за соседа по бригаде лабораторные работы, или натаскивая на экзамен. Часто преподаватели, будучи не в силах объясняться с придурком, ставят, в конце концов, тройку.

Есть, конечно, и взятки, то есть тройки и четверки, поставленные незнающему студенту за деньги, если преподаватель берет. Есть и приказы не снижать успеваемость, и просьбы знакомых преподавателей поставить хорошую отметку. Но чаще никаких денег такие студенты не дают, потому что полагают, что и так сойдет. И попросить за них тоже некому, а все равно сходит.

Помолчав перед экзаменатором, помычав в деканате и списав у товарищей все (курсовые, лабораторные, контрольные и, наконец, дипломный проект), эти студенты становятся инженерами.

Татьяна была из этой серой команды.