22 июня. Окончательный диагноз

на 20.00 22.6. 1941 г.

1. В итоге боевых действий за день 22.6.1941 получили фактическое подтверждение имевшиеся на 20.6 данные о нижеследующей группировке противника, находящейся непосредственно на границе с СССР… (далее длинный перечень на семи страницах. – М.С.).

ВЫВОД: Противник за 22.6 ввел в бой значительные силы, а именно: 37–39 пехотных, 5 моторизованных, 8 танковых, а всего 50–52 дивизии. Однако это составляет лишь примерно 30 % сил противника, сосредоточенных к фронту».[100]

Да, именно так. Начальник Разведуправления ГШ Красной Армии генерал-лейтенант Голиков начинает сводку за 22 июня 1941 г. с чувством законной гордости за проделанную его ведомством работу («получили фактическое подтверждение имевшиеся данные…»). Причин для легкого смущения тов. Голиков в событиях дня 22 июня не видит. Реальную группировку противника он, к сожалению, тоже не видит. Даже по самой аккуратной и сдержанной оценке[30 - Напомню, что в традиционной версии советской историографии вероломное и внезапное нападение было совершено силами 190 дивизий Германии и ее союзников.], немцы в первый день войны ввели в бой 72 дивизии (59 пехотных, 11 танковых, 1 моторизованную и 1 кавалерийскую), что составляло порядка 60 % от общей численности трех Групп армий вермахта на Восточном фронте.

В следующей сводке Разведуправление ГШ несколько повысило оценку действующей группировки противника («общее количество введенных противником в действие сил к исходу 23.6 составляет 62–64 дивизии»), но закончило документ вполне оптимистичным выводом: «Учитывая подавляющее превосходство сил противника по сравнению с нашими дивизиями прикрытия на направлениях его главных ударов, необходимо оценить действия наших войск за 22 и 23 июня в целом как весьма положительные, а темп продвижения противника признать низким».[101] Такие оценки были даны в тот момент, когда немцы на широком фронте форсировали Неман, подошли к Вильнюсу, заняли Гродно, Кобрин и Пружаны, а от оказавшихся на направлениях главных ударов противника 11-й и 4-й Армий оставались уже только номера…

Для полноты картины следует, конечно же, вспомнить и Директиву № 2, выпущенную в 7 ч. 15 мин. 22 июня; формально документ был выпущен от имени Главного Военного совета, за подписями Тимошенко, Жукова и Маленкова, но все трое на тот момент находились на совещании в кабинете Сталина, который, надо полагать, и был ее реальным автором:

«22 июня 1941 г. 04 часа утра немецкая авиация без всякого повода совершила налеты на наши аэродромы и города вдоль западной границы и подвергла их бомбардировке. Одновременно в разных местах германские войска открыли артиллерийский огонь и перешли нашу границу. В связи с неслыханным по наглости нападением со стороны Германии на Советский Союз ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу.

2. Разведывательной и боевой авиацией установить места сосредоточения авиации противника и группировку его наземных войск.

Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить группировки его наземных войск. Удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100–150 км. Разбомбить Кенигсберг и Мемель.

На территорию Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать».[102]

Ни по форме, ни по содержанию Директива № 2 не соответствует уставным нормам. «Неслыханная наглость», «без всякого повода» – так боевые приказы не пишут. Есть стандарт, и он должен выполняться. Этот стандарт установлен не чьими-то литературными вкусами, а ст. 90 Полевого устава ПУ-39 («Первым пунктом приказа дается сжатая характеристика действий и общей группировки противника… Вторым пунктом указываются задачи соседей и границы с ними. Третьим пунктом дается формулировка задачи соединения и решение командира, отдающего приказ…»). С позиции этих уставных требований Директива № 2 есть не более чем эмоциональный выкрик. Но это вовсе не вопль отчаяния! Скорее – громовой рык разъяренного льва…

Вот так провел день 22 июня 1941 г. наш «коллективный Сталин». Это был день демонстраций. Сталин демонстрировал перед своим «ближним кругом» возмущение оскорбленной невинности. Демонстрировал перед теми, с кем десятки часов провел над оперативными картами планируемого вторжения в Европу, кто доподлинно знал, что «неслыханное по наглости» нападение Гитлера всего лишь опередило нападение Сталина. Генералы и маршалы демонстрировали бодрый оптимизм, тонко намекали на то, что все гениальные предвидения сбылись («получили фактическое подтверждение имевшиеся данные… противник ввел в бой лишь 30 % сосредоточенных к фронту сил…»), и обещали в ближайшие три дня исправить случившийся казус (перенести боевые действия на территорию противника).

План обороны и план прикрытия

В реальности же основания для оптимизма не было вовсе. Войск у границы было мало, и у них не было адекватного ситуации плана оборонительной операции. Последнее утверждение нуждается в чуть более подробном рассмотрении.

Плана отражения внезапного нападения у Красной Армии не было – потому что не могло быть никогда. Мобилизационная армия в принципе не способна к немедленному вступлению в бой (общая продолжительность процесса мобилизации составляла 30–35 дней; отмобилизование, сосредоточение и развертывание основной массы боевых частей требовало, в зависимости от их боеготовности в мирное время и места расположения, 5–10 дней). С таким же успехом можно спросить – был ли у Наркомата вооружений проект вечного танкового двигателя, и кто (Сталин или генералы-предатели) виноват в том, что такового проекта не оказалось… А вот для того, чтобы нападение противника не оказалось для армии и страны ошеломляющей «внезапностью», высшее военно-политическое руководство должно проделать большой объем разнообразной работы.

Постоянная и достоверная разведка намерений и действий потенциального противника – это только одна из (да и не самая главная) составляющих. Прежде всего необходимо выстроить такую внешнюю политику государства, такие экономические, дипломатические, военные взаимоотношения с соседями, при которых вопрос о нападении не возникает вовсе. В конкретных условиях 1939–1941 годов это означало, что если бы Сталин не увлекся мелким мародерством, а добился взаимопонимания с Финляндией, Польшей и Румынией, то «внезапное нападение» Германии на СССР стало бы совершенно невозможным.

Однако и после того, как Сталин на пару с Гитлером уничтожил польский «разделительный барьер», еще можно было существенно снизить вероятность и негативные последствия «внезапного нападения», и ни одна страна в мире не имела к тому такие возможности, какие имел сталинский СССР. Такая уж у нас была география. Это для Польши отступление на 250 км от границы с Германией означало потерю Варшавы, это для Франции отступление на 200 км от бельгийской границы означало потерю Парижа; Советский Союз мог позволить себе использовать 200–300 км западных областей в качестве огромного «предполья» главной полосы обороны[31 - Стоит отметить, что именно такой вариант действий противника германское командование считало самым невыгодным для себя; имеющиеся документы свидетельствуют, что зимой – весной 1941 г., на совещаниях в ходе отработки «плана «Барбаросса» постоянно высказывались опасения о том, что «русские, распознав наши оперативные цели, после первого поражения организуют отступление крупного масштаба и перейдут к обороне за каким-либо рубежом на востоке».].

Никакой нужды загонять войска в капкан Белостокского и Львовского «выступов» не было; с учетом естественных речных преград один из возможных оборонительных рубежей можно было создать по рекам Неман, Щара, Стырь, Серет, т. е. по линии Гродно, Слоним, Пинск, Луцк, Тернополь, Черновцы. К западу от этой линии не было ни одного сколь-нибудь значимого промышленного или сельскохозяйственного района, временная потеря которого могла бы ослабить оборонный потенциал страны; для межвоенной Польши (2-й Речи Посполитой) то была отсталая заброшенная окраина, для Советского Союза – «проблемный», еще не освоенный ни в политическом, ни в экономическом отношении регион. На его территории можно (нужно) было держать лишь малочисленные, но при этом полностью укомплектованные по штатам военного времени части прикрытия, которые с началом военных действий имели бы задачу перейти к подвижной обороне[32 - Полевой устав ПУ-39 определял этот термин так: «Подвижная оборона преследует цель – за счет потери пространства выиграть время, необходимое для организации обороны на новом рубеже… Войска, обороняющие промежуточный рубеж, должны нанести наступающему противнику потери, заставить его развернуться, потерять время на организацию наступления и, не вступая с ним в упорный бой, ускользнуть из-под удара».] и, отходя на восток от рубежа к рубежу, разрушать за собой дороги, мосты и переправы. При таком варианте развития событий вермахт не смог бы выйти к главной полосе обороны Красной Армии раньше, чем на 5–7-й день наступления, и вопрос о «внезапном нападении» был бы окончательно снят.

Удалось ли за 70 послевоенных лет найти хотя бы один документ, относящийся к такому плану стратегической обороны? Нет.

Можно ли обнаружить в реальных практических действиях «коллективного Сталина», в дислокации войск, в поставленных перед ними задачах следы чего-то подобного? Нет.

Все происходило точно наоборот. Оборонительные сооружения «линии Молотова» строились непосредственно в приграничной полосе. Войска западных округов уже в мирное время были сконцентрированы на территории «выступов», а те соединения, которые еще не успели попасть в западню, выдвигались к границе в последние предвоенные дни. Особенно впечатляет карта дислокации главной ударной силы Красной Армии, механизированных корпусов (тут еще надо принять во внимание, что на схеме показана именно предвоенная дислокация, а с началом развертывания все приходило в движение на запад). (Рис. 5.)

«Считаю своим долгом доложить о некоторых вопросах по обороне западной границы СССР на территории Западного ОВО… Очертание границы очень выгодно противнику и чрезвычайно невыгодно нам… создает условия охвата наших частей… в результате даже небольших успехов со стороны немцев сразу резались бы тылы 3-й и 4-й армий, а при большом успехе отрезалась бы вся 10-я армия… Все эти положения в более подробном виде докладывались и прорабатывались в Генеральном штабе, со всем этим соглашались, но реальных мер не предпринималось. Кроме того, всегда давались задания проработать варианты наступательной операции при явном несоответствии реальных сил…»[103]

Такую докладную записку 19 июля 1941 г. подал бывший ЧВС Западного фронта корпусной комиссар Фоминых начальнику Главного политуправления Красной Армии тов. Мехлису. Командующий Западным фронтом Павлов и начальник штаба фронта Климовских были на тот момент уже арестованы и ждали суда, приговор которого сомнений не вызывал; жизнь самого комиссара Фоминых висела на тонкой ниточке – вот почему не стоит удивляться интонациям «наивного изумления», с которыми он описывает дислокацию войск округа, «бездействие» Генерального штаба и постоянные задания «проработать варианты наступательной операции». Мехлис в последний предвоенный год был наркомом госконтроля, к разработке стратегических планов доступа не имел[33 - Начальником ГлавПУРа (что означало по должности статус заместителя наркома обороны) Мехлис был назначен 21 июня 1941 г. До этого за весь 1941 г. он лишь один раз (13 марта, на большом совещании с руководством промышленности) оказался в кабинете Сталина.], и Фоминых не стал усугублять свое положение разглашением самой главной военной тайны СССР.

Рис. 5. Дислокация мехкорпусов (размер значка пропорционален количеству танков)

Я понимаю возмущение, которое к этой странице должно уже переполнить начитанного читателя: «Как это не было планов обороны? А как же планы прикрытия, разработанные в каждом округе?» Вопрос, несмотря на наличие очевидного ответа, заслуживает обсуждения, ибо тема эта основательно затуманена многолетними усилиями фальсификаторов истории (без кавычек).

Операция «прикрытия отмобилизования, сосредоточения и развертывания войск» (именно так она называлась в Директивах наркома обороны, полученных в начале мая 1941 г. командующими западными приграничными округами) и стратегическая оборонительная операция – это разные операции. Разные по названию, по задачам, срокам и – что в данном случае самое важное – по масштабу привлекаемых сил и средств.

Операция прикрытия отмобилизования, сосредоточения и развертывания войск проводится всегда, с началом каждого развертывания, независимо от его (развертывания) задач и возможной (ожидаемой, предполагаемой, наиболее вероятной) реакции противника. Соответственно, план прикрытия неотъемлемой составной частью входил в общий перечень документов оперативного плана войны, и такой порядок был прямо предписан соответствующими директивными документами. [104] Точным аналогом этому может служить вооруженный караул, который каждый день и каждую ночь заступает на охрану военного городка – даже если этот городок находится в сибирской тайге, за тысячи миль до ближайшего вероятного противника.

Одним из характерных примеров может служить упомянутая в предыдущей главе апрельская (1941 г.) Директива наркома обороны на разработку плана оперативного развертывания войск Западного ОВО. Напомню, что левый (южный) фланг фронта в составе 13-й и 4-й Армий должен был наступать на Варшаву и Люблин, центр и правый фланг имели задачу на оборону. Так вот, Директива наркома предписывала разработать: «план прикрытия и обороны на весь период сосредоточения; план сосредоточения и развертывания войск фронта; план выполнения первой операции 13-й и 4-й армий и план обороны 3-й и 10-й армий». Как видим, составители (и исполнители) Директивы совершенно четко разделяют понятия «план прикрытия» и «план обороны».

Операция прикрытия имеет строго ограниченные временные рамки. В соответствии с директивами советского командования операция начиналась в первый день мобилизации (в документах это обозначалось как «М-1»)[34 - В довоенных документах цифра, обозначающая день, отделялась от буквы дефисом; соответственно, запись «М-3» обозначает «третий день мобилизации», а не «третий день ДО НАЧАЛА мобилизации». В вермахте система обозначений была другой, и запись «В-5» в немецких документах означает «пятый день до начала операции».]и продолжалась 15 суток (до «М-15»); после этого завершившие сосредоточение и развертывание войска приступали к выполнению основной (для войск Юго-Западного и левого фланга Западного фронта – наступательной) операции.

Операция прикрытия всегда оборонительная по своим задачам, но это никак не связано с характером и целями основной операции, в интересах которой проводится отмобилизование, сосредоточение и развертывание войск. Необходимость прикрытия развертывания предполагалась и на этапе подготовки к наступательным операциям.

Так, в плане разгрома Финляндии («Соображения по развертыванию вооруженных сил Красной Армии на случай войны с Финляндией») от 18 сентября 1940 г. решительным и недвусмысленным задачам («ударом главных сил Северо-Западного фронта вторгнуться в центральную Финляндию, разгромить здесь основные силы финской армии и овладеть центральной частью Финляндии; этот удар сочетать с ударом на Хельсинки со стороны полуострова Ханко») предшествует указание обеспечить «прочное прикрытие наших границ в период сосредоточения войск». [105]

Накануне ввода советских войск в Иран, т. е. одно-значно наступательной операции, причем против противника, сопротивление которого считалось маловероятным, Директива Ставки № 001196 поставила войскам Средне-азиатского ВО такие задачи: «До 27.08 1941 г. частями прикрытия обеспечить границу с Ираном, не допуская прорыва противника на нашу территорию (выделено мной. – М.С.). Особое внимание уделить направлениям… По окончании сосредоточения основных сил армии с утра 27.08 1941 г. перейти границу Ирана и к 1.09 1941 г. занять… В дальнейшем быть готовым к наступлению на Тегеран. В случае вооруженного сопротивления со стороны иранских войск уничтожить войска и материальную часть противника, не допуская отхода их на Тегеран».[106]

Необходимость прикрытия процесса сосредоточения и развертывания (и обусловленная этим постановка оборонительных задач) отражена и в документах германского командования – и это при том, что наступательный характер операции «Барбаросса» еще ни у кого не вызывал сомнений. Так же, как и в Красной Армии, единого общего плана прикрытия (ПП) для всей сосредотачиваемой у границы группировки вермахта не было, а необходимые планы и приказы составлялись на уровне армий, корпусов и дивизий.

Первые упоминания «плана Берта» удалось обнаружить в документах 6-й армии (ГА «Юг»), и они относятся к 23 апреля 1941 г. В документах 8-го Армейского корпуса (9-я армия, ГА «Центр») «план Берта» появляется 6 мая 1941 г. [107] В последующие дни документов на эту тему становится все больше и больше.

Так, в 4-й армии вермахта (самая крупная во всей группировке, развертывалась у южного обвода «Белостокского выступа» с задачей наступления через Брест, Барановичи на Минск и Бобруйск) 5 июня за подписью начальника штаба армии генерал-майора Блюментрита была выпущена Директива № 0355/41 «Относительно операции «Внимание, Берта». Предполагаемые действия противника описывались так: «По совпадающим данным русские и далее продолжают выдвигать свои войска в приграничную полосу. Несмотря на усиление находящихся вблизи границы русских соединений, нападение представляется маловероятным. Если же оно произойдет, то следует ожидать внезапной атаки русских с применением ВВС, парашютных десантов и десантов на планерах». После чего формулировалась задача собственных войск: «В связи с этим, по приказу Верховного командования сухопутных войск, должны быть предприняты все меры для безусловного прикрытия приграничной полосы и, прежде всего, армейских складов… Корпуса 4-й армии обороняются на немецко-русской границе и немедленной контратакой отбрасывают вторгшегося противника назад…»

15 июня 1941 г. за подписью командующего 4-й армией генерал-фельдмаршала фон Клюге выпущен приказ № 0450/41 «О мероприятиях против возможного наступления русских». Оценка ситуации стала более тревожной: «Общее положение, наши собственные приготовления и возрастающая [в связи] с этим напряженность не позволяют считать невозможным, что русские, имея в первом эшелоне авиацию (а также парашютно-десантные войска), а отчасти наземными атаками и внезапными диверсиями смогут помешать нашим приготовлениям и сорвать развертывание. В этом, все же возможном случае, усилия противника в наступлении будут направлены, в первую очередь, против крупных мостов через Вислу, Буг, Нарев, а также против складов обеспечения. Предполагаемые атаки могут быть проведены не только днем, но прежде всего ночью».[108]

Далее шли конкретные указания соединениям армии, изложенные на четырех страницах машинописи. Особое беспокойство, как можно судить по документу, было связано с возможными диверсиями и/или высадкой воздушного десанта на стратегически важных для развертывания вермахта мостах.

Ближе всех к разгадке намерений советского командования приблизилось командование 1-й Танковой группы (ГА «Юг»), которое 16 июня задумалось, наконец, над угрозой, которую создает наличие двух обращенных на запад выступов границы. (Рис. 6.) Впрочем, и на этот раз возможность упреждающего удара Красной Армии оценена как весьма сомнительная: «Выдвижение русских [войск] в нашу сторону дает возможность предположить, что готовится нападение на нас. Можно предположить наступление [противника] из района двух выступов западнее Львова и Белостока фронтом [в направлении] к Сану и Висле. Хотя и представляется маловероятным, что русские склонятся к такому решению, все же мы ничего не должны здесь упустить (прозевать)… В случае такого развития событий прибывающие [в настоящее время] подвижные соединения должны быть постоянно боеготовыми. В таком случае важно как можно быстрее иметь в распоряжении боеготовые воинские части. Они должны быть в состоянии выйти навстречу мобильным соединениям противника на главных дорогах, особенно на дороге Львов – Перемышль…»[109]

Примечательно, что если во множестве других документов открывать огонь по советским самолетам разрешается лишь в том случае, «когда однозначно видно их намерение атаковать бортовым оружием или бомбами», то в приказе по 1-й ТГр от 16 июня разрешено «открывать огонь по всем однозначно опознанным самолетам противника в 5 км к западу от границы».

Рис. 6. Приказ командования 1-й Танковой группы вермахта

При наличии определенного сходства с ПП советского командования, «план Берта» имел и существенные отличия. Отметим два из них. Во-первых, немецкий вариант ПП сугубо ситуативен, представляя собой реакцию на возможную атаку противника; если противник бездействует, то и действия немецких войск ограничиваются лишь усиленным наблюдением и разведкой. Во-вторых, предполагаемые действия противника не выходят за рамки крупномасштабной диверсии, высадки воздушного десанта, налета авиации; соответственно, и наряд сил, привлекаемых к операции прикрытия, весьма ограничен. Например, в 28-й пехотной дивизии (входила в состав упомянутого выше 8 АК) для «занятия линии обороны границы по сигналу «Внимание, Берта» выделялся усиленный разведбат и истребительно-противотанковый батальон, которые, в соответствии с планом, «в дальнейшем отходят перед превосходящими силами противника в район 7-го и 49-го пехотных полков».

Командование Красной Армии подошло к планированию операции прикрытия несравненно более серьезно. К операции привлекались войска западных приграничных округов почти в полном составе, причем непосредственно в первом эшелоне прикрытия, в полосе 20–30 км от границы, предполагалось развернуть (по разным округам) 50–60 % от общего числа стрелковых дивизий. [110] Такими силами, да еще и с учетом наличия пограничных рек и тысячи ДОТов «линии Молотова» можно было остановить не только диверсионные группы, но и попытку прорыва крупных соединений противника.

Далее. ПП всех западных округов содержали указания об активных, не ограниченных госграницами, действиях авиации: «Мощными ударами по основным группировкам войск, железнодорожным узлам, мостам и перегонам нарушить и задержать сосредоточение и развертывание войск противника». И эти слова не были голословной декларацией – удар авиации по транспортной сети противника был детально разработан. Так, в ПП Западного ОВО расчет наряда сил авиации (пикирующие и т. н. «горизонтальные» бомбардировщики по отдельности) занимает три страницы текста; даны конкретные указания по высоте бомбометания, используемым типам бомб, необходимому (по мнению составителей документа) числу звеньев и попаданий (в частности, ж/д узел в Аллен-штайне – 60 звеньев, 170 попаданий, ж/д узел Варшавы – 60 звеньев, 80 попаданий, Торунь – 40 звеньев, 70 попаданий, всего предполагалось задействовать 320 звеньев, т. е. без малого тысячу бомбардировщиков). [111]

Более того, активные наступательные действия предполагались не только в воздухе, но и на земле. В Директивах нар-кома обороны на разработку ПП западным приграничным округам ставилась задача: «При благоприятных условиях всем обороняющимся войскам и резервам армий и округа быть готовыми по указанию Главного Командования к нанесению стремительных ударов для разгрома группировок противника, перенесения боевых действий на его территорию и захвата выгодных рубежей».[112] Таким образом, оборонительная (в теории) операция прикрытия отмобилизования, сосредоточения и развертывания войск плавно перерастала в первую фазу основной, наступательной операции.

Разумеется, решение о начале столь «активной обороны» высшее военно-политическое руководство оставляло за собой, любая самодеятельность – даже на уровне командующих округами в генеральских званиях – категорически исключалась. «План прикрытия вводится в действие при получении шифрованной телеграммы за моей, члена Главного Военного совета, начальника Генерального штаба подписями следующего содержания: «Приступить к выполнению плана прикрытия 1941 г.».[113] Этой стандартной фразой завершались все Директивы на разработку плана прикрытия, направленные наркомом обороны СССР в военные округа. Командиры армий, корпусов и дивизий не имели даже права по собственной инициативе вскрыть «красный пакет», в котором хранились указания по действиям в операции прикрытия, включая заготовленный заранее Приказ № 1[35 - Здесь, однако, необходимо принять во внимание, что командиры соединений участвовали в разработке ПП в части, касающейся действий вверенных им войск; таким образом, «секрет», опечатанный сургучом в «красном пакете», был им (по меньшей мере – в общих чертах) хорошо знаком.].

Возвращаясь к сравнению операции прикрытия с вооруженной охраной военного городка, мы должны отметить принципиальную разницу в порядке введения в действие ПП (как он понимался в Красной Армии) и Уставом караульной службы. Каждый солдат знает (и ему это неустанно, при всяком выходе на дежурство напоминают), что в случае нападения на охраняемый объект часовой имеет право и обязан самостоятельно принять решение о применении оружия. Лишь после того, как нападение отражено, нападавшие уничтожены или задержаны, можно заняться написанием докладной записки для вышестоящего начальства, которое, в свою очередь, доложит еще выше по инстанции, и так тревожная волна докатится до Москвы. Порядок введения в действие ПП предусматривался в точности противоположный.

В этом нет ни случайности, ни ошибки. Просто надо, наконец, понять и признать, что план прикрытия ни в коей мере не был «планом отражения агрессии» – это план активного вооруженного обеспечения развертывания Красной Армии; такого развертывания, которое начнется раньше развертывания противника и завершится нанесением сокрушительного первого удара по немецким войскам. Если такой вывод еще нуждается в каких-то дополнительных подтверждениях, то они появились в июле 2009 года, после рассекречивания ряда исполнительных документов по плану прикрытия частей 5-й Армии (Киевский округ, в дальнейшем Юго-Западный фронт; опись документов подписал 4 июня 1941 г. заместитель нач-штаба 5-й Армии подполковник Давыдов). [114] Рассекреченные документы представляют собой те самые Приказы № 1, которые лежали в «красных пакетах» в сейфе командира каждой дивизии. Все приказы начинаются стандартной фразой: «Противник угрожает западной границе. Решением Советского правительства и Партии части прикрытия выдвигаются к госгранице». И ни одного слова про начавшуюся нападением противника войну!

Порядок введения плана прикрытия в действие («сверху вниз», по приказу из Москвы, а не в качестве ответной реакции на немецкое вторжение) был важным, но не единственным аспектом, делающим ПП практически бесполезным в ситуации внезапного нападения. Второй заключался в установленном ПП порядке (способе, тактике) решения оборонительной задачи: «Упорной обороной по линии госграницы и рубежу создаваемых укрепленных районов отразить наступление противника и обеспечить отмобилизование, сосредоточение и развертывание войск округа». Именно такая фраза, без малейших вариаций, присутствовала в ПП каждого из западных округов.

В данном случае сочетание слов «упорная оборона» – это военный термин, а не прилагательное «упорный» рядом с существительным «оборона». В переводе со специфического военного языка на газетный термин «упорная оборона» означает «Ни шагу назад! Стоять насмерть!». В конкретной ситуации июня 1941 г. это означало: запрет на вывод войск из ловушки Белостокского и Львовского «выступов», безнадежную попытку оборонять границу, «очертание которой очень выгодно противнику и чрезвычайно невыгодно нам». Кстати, в ситуации реального нападения противника понять все это пришлось очень быстро: уже на четвертый день войны, в 15.40 25 июня командование Западного фронта отдает приказ об отходе всех армий на рубеж р. Щара (на линию Лида, Слоним, Пинск), 26 июня командование Юго-Западного фронта разрешило отход 6-й Армии из «Львовского выступа» на рубеж Почаев, Золочев (75 км восточнее Львова). [115]