Красный дом

– Боже, я не знал, как прекрасен этот моцартовский концерт для фортепьяно, – сказал он. – Печенья больше не осталось, нет?

Если задуматься, там было красиво: зеленая чаша долины, а над ней плывут, меняя очертания, облака. И дымом от костра пахло…

Бананово-желтая гусеница свернулась вопросительным знаком на подлокотнике скамьи. Мелисса чуть не смахнула ее в траву, но пожалела, вдруг вспомнив о говорящей гусенице из какой-то детской книжки.

В ворота въехало зеленое такси, и Алекс с младшим братом появились из-за дверцы, будто клоуны из цирковой машины.

«…поразительные пейзажи Ольхон-Вэлли… вторая категория в списке охраняемых объектов… тщательно отреставрирован… добавлена вторая ванная комната… огромный придомовый участок… кустарники и взрослые деревья… риск подтопления… краны-смесители… сушилка… нет телевизионного сигнала… тысяча двести фунтов в неделю… разумные компенсации за поломку… «Американ-экспресс»… септик…» – гласил рекламный проспект Красного дома.

Доминик помог водителю выгрузить вещи, а Бенджи достал застежку от портфеля из засыпанного крошками тайника. Ричард одной рукой обнял Анжелу – в другой он на отлете держал чашку чая. Умытый дождем мир сиял, вдалеке по-прежнему тявкал пес.

– Рада снова видеть вас, – пожимая дяде руку, поздоровалась Дейзи.

Сказала так, будто они коллеги. Ричард напрягся и повернулся к Бенджи.

– Как поживаете, молодой человек?

Алекс поймал взгляд Мелиссы и разом забыл, что его укачало. Вновь представилось, как она расстегивает молнию на черной юбке. И душевая кабинка…

Алекс ее хочет. Наивный. Грядущая неделя перестала казаться бессмысленной. Мелисса медленно зашагала к двери, спиной ощущая его взгляд.

«Стерва», – подумала Анжела.

У Алекса перед глазами вновь замелькали зеленые мушки, и он пошел в ванную.

«Какая она гламурная и ухоженная», – подумала Дейзи. Представилось, как Мелисса встряхивает волосами, и они разлетаются, словно в замедленной съемке. Наверняка в школе она лидер какой-нибудь группы бездушных стерв. Однако не стоит забывать, что популярность и гламур тщетны и преходящи. Впрочем, такие люди – все равно люди и не менее остальных заслуживают любви.

«Опель» в три приема развернулся и укатил, задевая выхлопной трубой рытвины на дороге. Сад затих, и если бы красный воздушный змей глянул с высоты на усадьбу, то увидел бы огромный зеленый квадрат выкошенной травы на другом конце долины, а в самом его центре – дом, величественный и строгий, ничуть не походящий на ферму. Высокие створчатые окна, стены из узких блоков серого камня – в таком доме Элиот или Остин поселили бы викария и его сестер, ярых трезвенниц. Каменная стена сухой кладки огибала усадьбу по периметру. Двое чугунных, украшенных завитушками ворот – одни для пеших людей, другие для транспорта – давно покрылись толстым слоем ржавчины. Крышу дома венчал флюгер в виде бегущей лисы. Рододендроны окружали мелкий декоративный пруд, полный лягушачьей икры, а в дровяном сарае лежал лошадиный череп.

Промыв рот струей холодной воды, Алекс с закрытыми глазами добрался до спальни. Положил на голову подушку, чтобы приглушить свет и звуки, и свернулся калачиком на кровати.

На кухне Анжела пила красное вино с изысканным привкусом плесени и вымученно общалась с готовящей ужин Луизой.

– Мелисса вегетарианка, – сообщила та. – Я бы тоже не ела мясо, но Ричард в этом отношении подобен пещерному человеку.

Почему ей не нравится эта женщина? Не нравится ее бежевый свитерок с высоким воротником, не нравится, как она смотрит на мерный стаканчик – будто у нее в руке шприц с лекарством, от которого зависит чья-то жизнь. На сковороде шипели овощи, и Анжеле почему-то вспомнился Карл Бутчер, в прошлом семестре убивший кошку. «Они били ее о стену, мисс», – сказал полицейский. Анжела узнала его – он присутствовал на экзамене по специальности. Карл смотрел на них с непроницаемым выражением лица. Эти мальчики знали, что не нужны миру, и плохое поведение – их единственная возможность оставить по себе память. «Но ведь люди едят коров», – возразил Карл. Самое приличное, что он сказал за год.

– Не представляю, как она будет жить здесь, – вздохнула Луиза. – В сотнях миль от ближайшего магазина «Джек Уиллс».

Дейзи наблюдала, как садящееся за вал Оффы солнце золотило желтый трактор и ветхие сараи с крышами из волнистого железа. Склон горы крутой – будто из окна самолета смотришь. И тихо, лишь ветер свистит. Кажется, можно вытянуть руку и взять трактор большим и указательным пальцами. Сущий Эдем. Это не сказка, все происходит здесь и сейчас. Вот оно, место, из которого изгнали род людской. Какая-то хищная птица пронеслась над долиной и растворилась в зеленой дали. Дрожь нетерпения пронзила ступни Дейзи. Века поглотят нас, как небо поглотило эту птицу. Сегодня она встретилась с Мелиссой на лестнице и поздоровалась. Мелисса в ответ уставилась на нее, и они обошли друг друга, точно в замедленной съемке «спагетти-вестерна».

Красный «вольво» зигзагами поднимался в гору от Лонгтауна, то исчезая, то вновь появляясь из-за поворота. У подножия холма, в обнесенном стеной саду Бенджи играл в ниндзя, с уханьем и аханьем размахивая палкой. Здесь Дейзи никто не видел, никто не осуждал. Глядясь в зеркало, вместо себя она видела животное, в котором заперта. Оно росло, питалось и все время чего-то хотело. Больше всего Дейзи жаждала выглядеть посредственно, чтобы взгляды людей на ней не задерживались. Потому что мама ошибается. Вера или неверие, добро и зло, правота или ошибочность не имеют значения. Важно лишь найти в себе силу, чтобы переносить трудности, которыми сопровождается бытие.

В небе плыли облака. Почему она никак не может выбросить из головы Мелиссу? В ней было что-то притягательное, обещание таящейся внутри мягкости, и хотелось сорвать все слои, чтобы добраться до нее.

Доминик и Ричард с пивом в руках стояли у стены и смотрели на долину, будто двое путешественников на носу корабля – на спокойное зеленое море внизу.

– Анжела сказала, ты нашел работу в книжном магазине. Книги на заказ или розничный сетевой магазин? – спросил Ричард, вспомнив, что Доминик не мог найти работу девять месяцев.

– Второе. Сеть магазинов «Уотерстоунс». Откровенно говоря, это самая лучшая работа за всю мою жизнь, – ответил Доминик и посмотрел вверх.

Вулканическая пыль скрывала инверсионные следы самолетов. На середине склона поля постепенно превращались в каменистые насыпи, поросшие дроком и папоротником, и восходили к темным вершинам гор. Мордор и Шир в пятидесяти ярдах друг от друга.

– Правда? – спросил Ричард.

Интересно, как можно потерять работу, если ты самозанятый? В этом случае работы может быть либо больше, либо меньше. К тому же Доминик – талантливый музыкант. Ричард навещал его семью несколько лет назад и видел, как он развлекал детей джазовой версией колыбельной «Сияй, сияй, звездочка» и мелодией из детской передачи «Синий Питер», которую исполнил в стиле Бетховена. Однако на жизнь Доминик зарабатывал, сочиняя музыку для рекламы стирального порошка и шоколадных батончиков. Ричард не представлял, как можно работать, не намереваясь сделать карьеру. Это относилось и к Анжеле, хотя она – женщина, которая воспитывает детей, а это все-таки иное. А Доминик ухитрился потерять и свое дело.

– Удивительное место, – произнес Доминик и медленно обвел взглядом долину.

– Добро пожаловать, – отозвался Ричард.

У столика в коридоре Бенджи лениво листает «Гардиан». Ему нравятся газеты. Некоторая информация пугает его, он хотел бы про это не читать – изнасилования, террористы-самоубийцы, – но тяга к секретам взрослых сильнее. Нефтепродукты с «Дипуотер Хорайзон» разлились на четыре тысячи квадратных миль… Тридцать человек погибли в результате взрыва бомбы в Могадишо… В желудке кита обнаружено пятьдесят тонн мусора… В последнее время Бенджи много думает о смерти. Отец Кэрли, его школьного друга, умер от инфаркта в сорок четыре года. Недавно хоронили бабушку Бенджи. У женщины из телепередачи обнаружили рак кишечника.

Отложив газету, Бенджи принимается исследовать дом. Заглядывая поочередно в каждую комнату, он мысленно обдумывает, как из нее спасаться, и отмечает места, где могут спрятаться враги. В спальню Бенджи не входит – там страдает от мигрени Алекс, и вместо этого спускается в кухню, чтобы взять нож и сделать копье. Но в кухне тетя Луиза, и Бенджи идет на улицу. В поленнице он находит большую палку и сшибает ею голову зомби. Из шеи зомби брызжет кровь, а его голова лежит на земле и ругается по-немецки, пока конь Бенджи не наступает на нее.

Алекс опустил ноги на пол и медленно сел. Рубашка промокла от пота, голова как свинцом налита, а цвета выглядят необычно, будто он вдруг оказался в фильме шестидесятых годов. Хорошо хоть Мелисса не видела его таким. Когда приступ мигрени настигает Алекса в школе, ему приходится идти в медицинский кабинет и ложиться там на кушетку. Он пытался стоически не обращать внимания на болезнь, словно на нападки агрессивного недруга, однако некоторые ученики думают, будто мигрень – что-то уродливое, наподобие приступа эпилепсии или очень толстых линз в очках. Алекс потер лицо. Снизу тянуло запахом жареного лука и доносились возгласы сражающегося Бенджи.

Мелисса открыла коробку с канцелярскими принадлежностями фирмы «Ротринг». Ручки, ластик-клячка, скальпель. Наточила карандаш 3В – стружки сыпались в плетеную мусорную корзину – и прежде чем начать рисовать цветы, сосредоточилась, входя в состояние покоя. В школе рисование не считается важным предметом, потому что оно не поможет поступить на факультеты юриспруденции, банковского дела или медицины. Рисование – нечто незначительное, наподобие второго иностранного языка, всего лишь придаток к дизайну и технологии, и ученики, которые могут хоть что-то нарисовать, всегда получают высший балл. Однако Мелиссе нравится рисовать углем и хорошей гуашью, нравится закатывать черной тушью линолеумный штамп и делать линогравюры.

В гостиной Дейзи обнаружила Алекса. Тот сидел на диване и цедил воду со льдом, уставившись в пустой камин.

– Как ты?

– Лучше не бывает. – Брат поднял стакан, будто для тоста.

Кубики льда брякнули о стенки.

Снова они говорят высокопарно, точно незнакомцы на фуршете.

– Я поднималась на холм. Там такие виды, что дух захватывает.

Алекс на миг пришел в замешательство, словно пытаясь вспомнить, где он.

– Ну еще бы.

Всего лишь два года назад он был подвижным, активным ребенком: не мог высидеть до конца обеда, падал с батута и использовал загипсованную руку в качестве бейсбольной биты. Втроем они играли в догонялки, «Змеи и лестницы» и прятки, смотрели телевизор, лежа друг на друге, как спящие львы. Теперь Алекс стал чужим, жизнь его не радовала, а проблемы отца, казалось, и вовсе не волновали. Дейзи как-то прочла один из исторических докладов брата о сложной экономической ситуации в Германии перед Второй мировой войной, когда евреев сделали козлами отпущения, и с удивлением обнаружила, что автор этого доклада производит впечатление думающего и чувствующего человека.

– Как тебе Мелисса?

– Нормальная девчонка.

Что за чушь он несет? Явно запал на нее, потому что парни ни о чем другом и думать не способны. Дейзи хотелось рассмеяться и дернуть брата за волосы, а потом затеять шутливую потасовку, как бывало не раз. Однако правила изменились. Она протянула было руку к его шее, но остановилась в сантиметрах от цели.

– Увидимся за ужином.

– Разумеется.

Ричард открыл скрипучую дверцу кухонной плиты. Хлопья пепла взметнулись и осели на брюках. Он взял смятую газету из большого ведра. Под заголовком «Порт-о-Пренс разрушен» виднелась зернистая фотография маленького мальчика, которого вытаскивали из развалин. Всем на все наплевать, пока не начинают страдать хорошенькие дети. На слуху маленькие белокурые девочки с лейкемией, а не чернокожие подростки, которых в Лондоне убивают каждый день.