Вышивка по ворованной ткани

Обсуждали и войну в Афганистане, и сумасшедшего литовца, облившего серной кислотой и порезавшего ножом «Данаю» Рембрандта в Эрмитаже. Юлия Измайловна остро это переживала и носила во все свои классы репродукцию, словно «Даная» волновала старшеклассников больше, чем эротическая картинка.

Валя внимательно рассмотрела эту Данаю. Как массажистка она видела сотни голых тел и считала, что этой Данае носик и живот бы поменьше, а глаза и грудь побольше. Да и ручищи у неё огромные, как у баб на ткацкой фабрике.

После Нового года Горбачёв объявил о программе ликвидации ядерного оружия во всём мире, и Валя полюбила его ещё больше. Она боялась ядерной войны, о которой постоянно твердил телевизор. И знала, что бомбоубежище в подвале затоплено подтекающей канализацией, а противогазы давно сожрали крысы.

В апреле рванул Чернобыль, о котором по телевизору было одно, по «вражьим голосам» другое, по Сониной информации третье. А Лютина рассказала на массаже, что сразу после взрыва в Припяти обрезали междугороднюю связь, отменили «Ракету» до Киева, запретили остановки поездов, а горожанам сообщили о радиации только на следующие сутки.

Валя воспринимала это как личную трагедию и понимала, что никаких перемен в стране нет, а люди по-прежнему должны спасать себя сами. И когда в сберкассах открыли «счёт 904» для пожертвований граждан, понесла туда деньги из заветной коробки.

Юлия Измайловна похвалила её, а Соня сказала по телефону:

– Дура ты, рыбонька! Они на эти деньги построят очередной танк для Афганистана!

В конце мая вышла телепередача «КВН», и Юлия Измайловна чуть не танцевала по этому поводу:

– Вы ведь такая телеманка, разве не помните, что «КВН» закрыли за смелые шутки? Цензура даже запрещала кавээнщикам выходить с большой бородой, считая это насмешкой над Марксом!

– Не помню, – качала головой Валя.

– Её же вели Александр Масляков и Светлана Жильцова. И она начиналась песней «Берите в руки карандаш, мы начинаем вечер наш…». А теперь один Масляков и совсем другая песня.

– Про карандаш знакомое, но я такого юмора не понимаю. – Вале нравились простые передачи, когда ведущий спрашивает, а гость отвечает, и никто не кривляется, как в этом «КВН».

А в августе появилась независимая газета «Московские новости» Егора Яковлева, на которую нельзя было оформить подписку даже по блату. И люди стояли толпой возле мест, где её вывешивали, и читали о том, о чём молчали остальные газеты. А потом собирались в кучки и громко обсуждали прочитанное.

Да ещё осенью приняли закон «Об индивидуальной трудовой деятельности», хотя подпольного бизнеса было полно и до закона. Потихоньку шили, ремонтировали, строили дачи, оказывали медуслуги по квартирам и так далее. Официальный патент на индивидуальную трудовую деятельность стоил теперь копейки, и по Москве пожаром побежали не только кооперативные кафе, рестораны, ларьки, магазинчики, медцентры, видеосалоны, но даже частные туалеты.

А тут и Соня приехала с тортом. И выглядела она необыкновенно, сбросила плащ из космической серебристой ткани, оказалась в комбинезоне с модными брюками-бананами и широченным кожаным ремнём. Вела себя, словно влюбилась, и трещала, как заведённая новым ключиком:

– Полтинник на носу, живу как с чёрного хода, стою за прилавком, слышу, как жизнь уходит! Слышу, рыбонька, как она цокает каблуками! Знакомая за границу съездила, как увидела, сколько там всего продаётся, ей в магазине плохо с сердцем стало.

– А счастье продаётся? – усмехнулась Валя.

– Да что ты всё про счастье? Счастье – это быть себе хозяйкой и ни в чём не нуждаться!

– Соня, вы – духовный человек, а строите из себя Эллочку-людоедку, – одёрнула Юлия Измайловна.

– Видели, как Герка оценил мою духовность? Отрезал полквартиры и помчался к бывшей, высоко вскидывая бёдра! – напомнила Соня. – Бросай, рыбонька, к едрене фене министерство, массажный кооператив сбацаем. Ты будешь массировать, я – их чаем поить!

– Из всех кооперативов меня волнует только жилищный, и очередь в министерстве продвигается, – напомнила Валя.

– Досидишься, рыбонька, как я, до полтоса, потом уж поздно будет, – погрозила Соня пальцем. – Так и состаришься в обносках!

Валя была в очередной Сониной трикотажной кофточке. Соня отдавала ей надоевшие вещи, Вале они были коротковаты, и приходилось придумывать, как это спрятать жилеткой или верхней кофтой.

– И что, что в обносках? – возразила Валя. – Вон везде секонд-хенды открыли, там модницы шарятся, не чета мне!

– Что ж вы мою стрижку не хвалите, я за неё столько деревянных отвалила? – поменяла тему Соня – Устроилась на новую работу! Типа референта. Кооператив занимается безопасностью. Шеф противный, но платит зашибенно.

– И что входит в ваши обязанности? – уточнила Юлия Измайловна.

– А как в анекдоте. Мужик спрашивает: «Девушка, вы сегодня вечером что делаете?» А девушка отвечает: «Всё!» Принимаю звонки, договариваюсь о встречах, помогаю на переговорах. Иногда что-нибудь разогреваю, фирма прямо в квартире, жратву из ресторана в судках охранник носит!

– Ну, Сонька, наконец ты при деле, – обрадовалась Валя.

– Не понимаю, чем они занимаются, но время такое. Надо учиться жить по-новому, на то и перестройка.

– Это какое-то прожектёрство, – покачала головой Юлия Измайловна.

– А мужики приличные есть?

– Нет, рыбонька, одни новые русские, – с грустью ответила Соня.

Перед Новым годом Валя пришла с работы, и Юлия Измайловна буквально бросилась ей на шею:

– Андрея Дмитриевича освободили!

– Ваш родственник? – спросила Валя.

– Это Сахаров! – потрясённо прошептала Юлия Измайловна. – Ему позвонил лично Горбачёв! Я поверила в Горбачёва!

– А! – кивнула Валя. – Так холодно, что все мозги отмёрзли.

Она слышала фамилию «Сахаров» от Сони или Юлии Измайловны, но как их всех упомнишь, когда надо думать о главном?

– Это означает прекращение борьбы с инакомыслием! – воскликнула Юлия Измайловна.

– Как это? – удивилась Валя, снимая в коридоре сапоги.

– Все имеют право на свои взгляды!

– И всякие убийцы? И фашисты? – возразила Валя.

– Право на взгляды, а не на преступления!