Венок для мертвой Офелии

Сказать себе «я на отдыхе» я могла раз сто, но, как любил говорить мой папенька: «Сколько раз ни скажи слово «халва», а во рту будет вкус селедки». Так и у меня – выработанные годами трудов моих инстинкты сыщицы мешают мне спокойно жить и наслаждаться редкими моментами отдыха. Я начинаю подмечать какие-то мелочи и думать: а все ли в порядке с этим человеком? Нет, то, что каждый человек скрывает какую-то тайну от других, пусть это тайна маленькая и больше похожа на обычный секрет, – это правда. Но, в конце концов, какое мне, сыщице на отдыхе, дело до чьих-то тайн и секретов? А я уже не могла остановиться, мне стало интересно. Я смотрела на Асю и видела, что она чем-то озабочена. И что сегодня вечером с ней произошла некая история, которой Ася не была расположена с нами делиться. Как? Просто… Во-первых, я заметила, что на щечках у Асеньки красные пятна. О чем это говорит? О волнении. Правильно. И еще – что человек быстро куда-то ходил. Очень быстро. Торопился изо всех сил. То есть чтобы быстро куда-то сходить, так же быстро вернуться и – самое главное – оказаться на прежнем месте. Как-то так. Значит, человек старался сделать это незаметно для окружающих. Нет, я не подумала о девушке ничего скверного – я сразу отмела подозрения в том, что эта юная красавица быстренько смоталась кого-то в зарослях пристрелить, – упаси бог… Вряд ли Ася вообще умеет палить из пистолета. разве что из бутафорского или из водяного. Но что у Аси были какие-то тайные дела и, скорее всего, амурные, как-то сразу мне пришло на ум. И эти амурные дела Ася предпочитала скрывать. Словно почувствовав мои мысли, Ася посмотрела прямо на меня, я ответила ей прямым и честным взглядом, но опять же, может быть, это была моя фантазия, на какой-то момент в глазах Аси промелькнуло напряжение, словно она поняла, что я догадалась о ее тайных делах. Потом взгляд ее стал умоляющим, опять же на минуту, словно она просила меня молчать, и затем она стала прежней, рассмеялась звонко и начала щебетать про планы театра и про свое будущее, которое казалось ей светлым и замечательным. Она так увлеклась, что теперь ее щечки порозовели уже от радостных предчувствий, глаза заблестели, и она стала так хороша, что даже у меня перехватило дыхание – потому что в ней было то, чего не хватает многим другим, может быть, и более красивым девицам. В ней была харизма.

Впрочем, девица, к слову сказать, выросла красавицей. Глаза у Аси были голубыми, прозрачными, нежными, с поволокой. Вся – тоненькая, волосы, как у Далилы, – и сразу возникал вопрос: откуда в здешних пенатах, у толстушки Катерины такая фея появилась? Тем более что муж-то тети-Катин, как я говорила, был внешне весьма далек от образа юного эльфа и уж тем паче ничем не напоминал Прекрасного Принца… Иногда природа творит чудеса, и откуда нам знать, с какими целями в местных, прямо скажем, хижинах рождаются настоящие принцессы…

– А ты в каком театре работаешь? – поинтересовалась я, просто чтобы поддержать разговор.

Ася отчего-то смутилась, бегло взглянула на мать, потом на меня и тихо пробормотала название – я с трудом разобрала, что она только устроилась в «русскую комедию». Я этот маленький театрик знала неплохо – там работал главрежем мой старинный приятель, о чем я тут же и поведала вслух.

– О, – воскликнула я. – Так ты у Вадика Пустовалова? Как он, не обижает тебя? Я ему позвонить могу, пусть он тебе побольше ролей дает…

Ася еще сильнее покраснела. Сказала, что Вадик и так ее не обижает, дает ей роли, и даже главные. Тут я вспомнила: Ольга рассказывала о том, что Аська играет Офелию, и слегка удивилась – поскольку, в общем-то, Шекспир вряд ли писал своего «Гамлета» как комедию, да и русским драматургом он не был. А Вадик в репертуар театра ставит исключительно комедии – и исключительно русских авторов. То бишь, если делать ему было бы нечего, он бы с удовольствием поставил Шекспира, но когда он выбивал этот свой театрик, ему местные культурные чиновники поставили вот такое условие: только отечественная словесность! И только комедии. Но мало ли что там теперь, я Вадюху не видела уже почти два года, он мог все изменить, тем более что те чиновники, которые заповедовали ему блюсти традиции именно русской комедии, уже давно ушли «работать» олигархами. Новые же ничего не знали о том условии или вовсе могли думать, что Шекспир – русский драматург, а «Гамлет» – комедия. Судя по их речам, мне кажется, они и в самом деле могли думать именно так. Потому что не то что Шекспира они и газет-то простых никогда не читали.

Слегка задумавшись о чиновниках, я потеряла нить разговора. А разговор, надо заметить, отчего-то перешел сначала на Витьку, а потом компания дам вспомнила пресловутого Сергея Иваныча.

– Представляешь, Кать, – рассказывала Ольга, – с утра уже ко мне Тайка заявилась. С жалобами, что Аська приехала и лишила ее всяческого будущего с внуками.

Я хотела ей напомнить о ее суровом выговоре бедной Варьке за эту самую Тайку, но не стала. В конце концов, взрослым можно то, что не разрешается мелким. Варька к этому тоже отнеслась как-то меланхолично и снисходительно. Она стянула с тарелки самый большой кусок пирога и мечтательно воткнулась в книгу. Книга была синего цвета, я даже не стала просить показать, что дитя читает. Я эту книгу узнала. До этого она лежала у Варьки на столике, рядом с кроватью. И я уже полюбопытствовала, что читает ребенок на ночь. ребенок на ночь читал «Справочник судмедэксперта». Собственно, и сейчас она так увлеченно читала именно эту книгу.

– Здрасте! – всплеснула руками тетя Катя. – Как это?! Что ж, дочурке моей и приехать нельзя мать навестить из-за ее Витьки?

– Да вот так, – закивала Ольга. – Говорит, Витька снова дурить начал, Ленку бросил и вроде под Аськиными окнами шныряет теперь…

– Да я ему шнырну! – пригрозила тетя Катя. – Вон, ружье у меня осталось от Андреича. Заряжу солью да выпущу заряд в седалище. Мне его прошлых выкрутасов хватило…

Аська хоть и смущалась отчаянно, но тихо хихикнула. Варька тоже рассмеялась. И я не удержалась, представив себе тетю Катю с ружьецом наперевес и отчаянно визжащего Витьку.

– И нечего смеяться, – слегка обиженно изрекла тетя Катя. – Что хорошего, что этот хлыщ нам покоя не давал никогда? Асенька из-за него и в город-то уехала…

Я удивилась. По версии Ольги, Ася уехала потому, что мечтала о славе Сары Бернар. При чем же тут Витька? Почему от меня была скрыта какая-то трагическая тайна, если бедной девочке пришлось уехать из отчего дома в наш Тарасов?

– Как? – спросила я. – Ась, ты разве не из-за театра?

Ася приготовилась было ответить, но ее опередила тетя Катя:

– Да что этот театр, это уже она потом, там, в Тарасове, возмечтала, а тут, Тань, у нас был триллер не хуже тех, что Варька по телику смотрит.

Варька усмехнулась и сказала пренебрежительно:

– Да прям, теть Кать, никакого особого триллера не было. Была обычная бытовуха.

И, мечтательно глядя на Аську, добавила:

– Вот если бы он ее украл, спрятал в подвале, там долго и мучительно пытал бы, требуя от нее взаимности, и никто бы даже не знал, где она находится, а он сам при этом делал вид, что не знает, куда Аська делась, бегал бы и искал вместе со всеми, – вот это да. Это был бы нормальный, хороший триллер.

– Да ты малая была еще, тебе-то откуда знать! – вступила в разговор Ольга. – Напридумывала тут опять страстей, прости господи! Тебе бы только расследования свои проводить, ты ради этого и сестру двоюродную не пожалеешь!

– Тетю, – поправила Варька. – Это тебе Аська сестра. А мне она тетя.

– Как это, – начала было возмущаться Ольга, но, подумав, поняла, что Варька права. – И впрямь, Ась, я тебе тетка… Катя-то тетя.

– Оль, какая Варька-то умная, – восхитилась Ася.

– Угу, – засмущалась Ольга. – Ума палата… Да ключ потерян.

Варька скорчила рожицу, Аська засмеялась – звонко, по-детски, и я подумала, что она еще совсем ребенок. Ненамного ушла от Варьки.

Тетя Катя нас не слышала. Тетя Катя уже увлеклась рассказом о пережитом и остановить ее не мог бы и танк, не то что умоляющий взгляд Аськи, которая со вздохом смирилась с тем, что история эта будет рассказана, несмотря на все неуклюжие попытки перевести разговор на другую тему. Это, как мне показалось, заметила не только я. Ася совсем не хотела вспоминать события того года.

– Ты, Ась, покажи Татьяне шрам-то, – сказала тетя Катя.

– Мам, да ну тебя, – попыталась сопротивляться Ася.

– Нет, ты давай покажи… Чтоб никто не думал, что Витенька этот ангел. А то поверишь, Тань, весь поселок тогда был на его стороне. Говорили, что Аська сама его к этому вынудила. Как же, не будешь же всем это уродство-то показывать…

– Мама! – взмолилась Ася. Мне ее даже жалко стало. Но тетя Катя не унималась.

– Покажи, я говорю! – прикрикнула она. – Тут никого посторонних нет. Не на всю страну прелести свои показываешь! Тоже мне, монахиня какая…

Ася, поняв, что сопротивляться бесполезно, приподняла кофту – нехотя, и я увидела шрам на ее груди – до солнечного сплетения – длинный и, судя по следу, глубокий.

– В больницу тогда девку везти пришлось, – сказала тетя Катя. – Думала, не довезу… По дороге отойдет.

– Ася, но это же попытка убийства, – выдохнула я. – Что в полиции вам сказали?

– А мы не обращались, – пробормотала Ася. – Мы… так решили…

– Кто решил? Ты и решила! «Не трогайте Витю, он не виноват, я сама это заслужила!» разве нет?

– Мама, ты же понимаешь, если бы тогда его посадили, ему бы жизнь сломали!

– А ты? Ты вот с таким шрамом ходить всю жизнь теперь должна – это ничего? Я до сих пор локти кусаю, что мы на него заявление не написали.

– Мама, я действительно сама была виновата.

– В чем? В том, что на его страсть взаимностью не ответила?

– Мама! – взмолилась Ася.

– Да что мама? Я уж много лет мама… А знаешь, кто ее пырнул-то?

– Кто?

Я уже поняла, что это был Витька. Но спросила, потому что тетя Катя ждала моего вопроса.

– Витька, – проговорила тетя Катя с той интонацией, с которой обычно сообщают о вампире или оборотне. – Вот такая, Танюша, у него «большая любовь». И можно так выразиться, нечеловеческая страсть к моей дочери. Чуть не порешил ее, гнида такая.

– Мама, я тогда сама была во всем виновата! – крикнула Ася, и я впервые за долгое время увидела ее взволнованной. – Я, я его довела!

Она вскочила и быстро вылетела из-за стола.