О пряменькой, высоконогой,
С мальчишеской стрижкой в кружок,
О девочке сильной и строгой,
Прекрасной, как точный прыжок.
Все десять литых полнолуний
Она восходила во мне –
Гимнастка, танцорка, молчунья,
И вот я твержу в полусне:
«Любовь моя! Видишь – спросонок
Июльской зари розовей,
Накуксенный круглый совёнок
Расселся в кроватке твоей…»
Но нет, её легкая зыбка
Всё так же пуста и чиста,
Сквозит в зазеркалье улыбка
Её негритянского рта,
И я говорю, обеднелый
Загад зажимая в горсти:
«Как девочка, сильный и смелый,
Как девочка, сын мой, расти!»
1984
«Я раздеваю солдата…»
Я раздеваю солдата,
Спящего праведным сном.
Вот кобура уже снята
И гимнастёрка с ремнём.
Я раздеваю солдата –
Как же ещё поступать?
Легче ведь без автомата,
Да и без обуви спать.
Я раздеваю солдата
Прямо-таки до белья.
Знаю, скандалом чревата
Бесцеремонность моя.
Я поднимаю солдата,
Спать уношу без помех…
Боже, всего и труда-то!
Я их раздела бы всех.
Польская песенка
Мой единый, коханый, бессонный,
Скоро ль милой меня назовёшь?
А не то я умру некрещёной –
Тяжкий грех ты на душу возьмёшь!
Не любви я прошу, не участья –
Поцелуя да ласки на грош…
А не то я умру без причастья –
Тяжкий грех ты на душу возьмёшь!
Матка Боска! Немножечко воли
Мне позволь в этом мире простом,
А за это в холодном костёле
Пролежу я три ночи крестом.
Пол в костёле камнями мощённый,
И в простудном, бесстыдном жару –
Причащённой, крещёной, прощённой,
Со спокойной душою умру.
1981
«Американское кино…»
Американское кино
Ты пересказывал по-польски.
В пустом Смоленске – как хмельно
Кружил нас древний фильм ковбойский!
И слышал сумрачный собор,
И видели со стен монахи
Твой католический напор,
Мои языческие страхи.
О Езус, это был подвох!
Кренился поезд угорелый,
Я знала: главный польский бог
Крылат и носит лук и стрелы.
Я знала: в имени твоём –
Походный стан, хмельная слава,
Ты пел: «Средь гор, средь гор мой дом…»,
В окне Москва вставала справа.
С тех пор средь гор, в твоём краю,
Где может всякое случиться,
Улыбку влажную мою
Ты носишь в ямке над ключицей.