Каин и Артём

И ложки затрещали частой задорной дробью:

По-ознакомился бык с пауком,
Познакомился жид с дураком,
На хвосте носит бык паука,
Продаёт бабам жид дурака.
Эй вы, тётки…

– Стоп машина! Господину Каину почтение колом по шее! Изволили слушать песню, купец?

Не для вас сложена – проходите вашим путём!

Каин рассыпал перед артистом свои улыбки и ушёл прочь от него, предчувствуя что-то.

Ценил он эти дни и боялся за них. Каждое утро он приходил в улицу, твёрдо уверенный, что сегодня у него никто не посмеет отнять его копеек. Глаза его стали немножко светлее и покойнее. Артёма он видел каждый день, но если силач не звал его, Каин не подходил к нему.

Артём же редко подзывал его, а подозвав, спрашивал:

– Ну что – живёшь?

– О, да! Живу… и благодарю вам! – радостно блестя глазами, говорил Каин.

– Не трогают?

– Разве они могут против вас! – со страхом восклицал еврей.

– Ну – то-то!.. А коли что – скажи.

Он угрюмыми глазами измерял фигурку еврея и отпускал его.

– Иди, – торгуй!

Каин быстро отходил прочь от своего защитника, всегда ловя на себе насмешливые и злые взгляды публики, взгляды, пугавшие его.

Однажды под вечер, когда Каин уже хотел идти домой, он встретил Артёма. Красавец, кивнув ему головой, поманил к себе пальцем. Каин быстро подбежал к нему и увидал, что Артём мрачен и хмур, как осенняя туча.

– Кончил торговать-то? – спросил он.

– Уже хотел уходить домой…

– Погоди, – пойдём-ка, поговорю я тебе что-то! – глухо сказал Артём.

И двинулся вперёд, громадный, тяжёлый, а Каин пошёл сзади него.

Они вышли из улицы, повернули к реке, где Артём нашёл укромное место под обрывом у самых волн.

– Садись, – сказал он Каину.

Тот сел, искоса, боязливо поглядывая на своего защитника. Артём согнул спину и стал медленно крутить папиросу, а Каин смотрел на небо, на лес мачт у берега, на спокойные, застывшие в тишине вечера волны и соображал, о чём будет говорить силач.

– Ну что, – спросил Артём, – живёшь?

– Живу, о! я теперь не боюсь…

– Погоди! – сказал Артём.

Он долго и тяжко молчал, попыхивая папиросой, тогда как еврей ждал его речи, полный смутных и боязливых предчувствий.

– Н-да… Ничего, не обижают?

– О, они боятся вас! Они все – как собаки, а вы – как лев! И я теперь…

– Погоди!

– Н-ну? И что вы хотите мне сказать? – с трепетом спросил Каин.

– Сказать-то? Это не просто.

– Что же оно такое?

– А!.. видишь ты – будем говорить прямо. Сразу и – всё!

– Ага!

– И я тебе должен сказать, что больше я – не могу…

– Что? Что не можете?

– Ничего! Не могу! Противно мне… Не моё это дело… – вздохнув, сказал Артём.

– Что же? Не ваше дело – что?

– Всё, это… ты и – всё!.. Не хочу я больше тебя знать, потому – не моё это дело.

Каин съёжился, точно его ударили.

– И, ежели тебя обидят, ты ко мне не иди и не жалуйся мне… я в защиту не пойду.

Понимаешь? Нельзя мне это…

Каин молчал, как мёртвый.

Артём, выговорив свои слова, свободно вздохнул и продолжал яснее и более связно:

– За то, что ты меня тогда пожалел, я могу тебе заплатить. Сколько надо? Скажи – и получи. А жалеть тебя я не могу. Нет во мне этого… я только ломал себя, – притворялся.

Думал – жалею, ан выходит – так это, один обман. Совсем я не могу жалеть.

– Потому что я – жид? – тихо спросил Каин.