Егор Булычов и другие

Глафира. Я знаю – что! Шуру-то тискаете, как чужую… как солдат!

Булычов (изумлен). Да ты, Глафира, рехнулась! Ты что: к дочери ревнуешь! Ты о Шурке не смей эдак думать. Как солдат… Как чужую! А ты бывала у солдата в руках? Ну?

Глафира. Не к месту… не ко времени разговоры эти. Зачем звали?

Булычов. Доната пошли. Стой! Дай-ко руку. Любишь все-таки? И хворого?

Глафира (припадая к нему). Горе ты мое… Да – не хворай ты! Не хворай… (Оторвалась, убежала).

Булычов хмуро улыбается, облизывает губы. Качает головой. Лег.

Донат. Доброго здоровья, Егор Васильевич!

Булычов. Спасибо. С чем прибыл?

Донат. С хорошим: медведя обложили.

Булычов (вздохнув). Ну, это… для зависти, а не для радости. Мне теперь медведь – не забава. Лес-то рубят?

Донат. Помаленьку. Людей нет.

Входит Ксения. Нарядная, руки в кольцах.

Булычов. Ты что?

Ксения. Ничего. Ты бы, Егорий, не соблазнялся медведем-то, куда уж тебе охотиться.

Булычов. Помолчи. Нет людей?

Донат. Старики да мальчишки остались. Князю полсотни пленных дали, так они в лесу не могут работать.

Булычов. Они поди-ко с бабами работают.

Донат. Это – есть.

Булычов. Да… Баба теперь голодная.

Ксения. Слышно – большой разврат пошел по деревням…

Донат. Почему разврат, Аксинья Яковлевна? Мужиков – перебили, детей-то надобно родить? Выходит так: кто перебил, тот и народи…

Булычов. Похоже…

Ксения. Ну уж, какие дети от пленных! Хотя, конечно, ежели мужчина здоровый…

Булычов. А баба – дура, так ему от этой бабы детей иметь неохота.

Ксения. У нас бабы – умные. А здоровых-то мужиков всех на войну угнали, дома остались одни… адвокаты.

Булычов. Народу перепорчено – много.

Ксения. Зато остальные богаче жить будут.

Булычов. Сообразила!

Донат. Цари народом сыты не бывают.

Булычов. Как ты сказал?

Донат. Не бывают, говорю, цари народом сыты. Своих кормить нечем, а все хотим еще чужих завоевать.

Булычов. Верно. Это – верно!

Донат. Нельзя иначе понять – для какого смысла воюем? И вот бьют нас – за жадность.

Булычов. Правильно говоришь, Донат! Вот и Яков, крестник, тоже говорит: «Жадность всему горю начало». Он – как там?

Донат. Он – ничего. Умный он у вас.

Ксения. Нашел умника! Дерзкий он, а не умный.

Донат. От ума и дерзок, Аксинья Яковлевна. Он там, Егорий Васильич, дезертиров подобрал человек десяток, поставил на работу, ничего – работают. А то они воровством баловались.

Булычов. Н-ну, это… Мокроусов узнает – скандалить начнет.

Донат. Мокроусов – знает. Он даже рад. Ему – легче.

Булычов. Ну, смотри…

Звонцов сходит сверху.

Донат. Медведя, значит…

Булычов. Медведь – твое счастье.

Звонцов. Разрешите предложить медведя Бетлингу! Вы знаете, он оказывает нам…

Булычов. Знаю, знаю! Предлагай. А то – архиерею предложи!

Ксения (усмехаясь). Вот бы поглядеть, как архиерей в медведя стреляет.

Булычов. Ну, я устал. Прощай, Донат! А что-то нехорошо все, братец мой, а? Как я захворал, так и началось неладное…

Донат молча поклонился, уходит.

Аксинья, Шурку пошли мне. Ты чего мнешься, Андрей? Говори сразу!

Звонцов. Я по поводу Лаптева…