Я иду искать

– Все-таки не могу поверить, что ты позвал меня только затем, чтобы продемонстрировать выученное слово, – наконец сказал он. – Как-то это слишком. Даже для тебя.

– Во-первых, не слишком, а в самый раз. А во-вторых, победа над гламитариунмайохой – достойный повод напоить тебя чаем.

– Подозреваю, что дело не в слове, а именно в чае. Точнее, в том, что ты считаешь, будто мне надо время от времени делать перерывы в работе. Не то чтобы я был принципиально не согласен с твоей позицией. Будь моя воля, жизнь надолго превратилась бы в один бесконечный перерыв. Просто я пока не могу позволить себе такую роскошь.

– Совершенно верно, не можешь. Поэтому мне приходится выманивать тебя хитростью. Если, конечно, этот жалкий лепет про «срочное дело» можно считать хитростью. Хорошо, что тебе пока хватает здравого смысла вести себя так, будто ты мне веришь. Все-таки инстинкт самосохранения – великое дело. Хвала Магистрам, он у тебя есть.

– Не преувеличивай, – отмахнулся Шурф. – О самосохранении речи пока нет. Я достаточно вынослив.

– Надеюсь, что так. А все-таки валять балду хотя бы полчаса в день – хорошая, полезная магическая практика. Особенно если проделывать это на моей крыше. Тем более, весной. От такого безответственного поведения наше существование прирастает смыслами со скоростью дюжина смыслов в минуту. Или вообще сто. Кто ж их станет считать, когда вокруг такое творится. Вся эта дурацкая прекрасная жизнь.

Для убедительности я воздел руки к небу, по которому стремительно неслись прозрачные сизые облака, неумело прикидывающиеся хмурыми тучами. Но меня не проведешь. Я точно знаю, что весной на небе бывают только облака.

– Конечно, ты прав, – неожиданно легко согласился мой друг. – И вот чему мне следовало бы у тебя поучиться.

– Быть правым? – рассмеялся я. – С этим ты и сам неплохо справляешься.

Но Шурф остался серьезным.

– Любить жизнь. Не отдельные ее составляющие, что легко удается многим, включая меня, а весь процесс, целиком.

– Это, кстати, только здесь стало так, – сказал я. – После того, как я попал в Ехо. Теперь, задним числом, понимаю, что раньше вообще не умел любить. Только увлекаться и привязываться, надолго или нет – это уж как повезет. А этот город разбудил мое сердце. Или даже не разбудил, а развязал, как будто оно было перекручено узлом, а здесь вдруг вернулось в нормальное состояние. Не знаю, как еще описать. Но после того, как я оказался в Ехо, мне стало легко любить – все, что под руку подвернется. Например, жизнь. И весь Мир, который великодушно разрешил мне быть его фрагментом. Из меня получился очень счастливый фрагмент. Несмотря ни на что. И кстати, когда я в очередной раз притащусь к тебе с жалобами на тяготы существования, напомни мне этот разговор. В минуту слабости бывает очень полезно вспомнить, как в действительности обстоят дела.

– Договорились, – кивнул мой друг. – Напомню. А теперь придется тебе все-таки меня отпустить.

– Жалоба на тяготы существования номер один, считай, уже готова, – ухмыльнулся я. – Но что с тобой делать, иди. Тем более, у меня тоже дела. Не знаю, какие именно, но совершенно уверен: стоит мне спуститься с этой крыши на грешную землю, и они тут же обнаружатся. Кстати, это была жалоба на тяготы существования номер два. Ты уже готов рыдать от сострадания? Как – нет?!

Не то чтобы меня и правда пугали гипотетические грядущие дела. Скорей уж, перспектива полного их отсутствия. Впрочем, и она не особо пугала. В крайнем случае, – утешал я себя, – всегда можно просто отправиться в Дом у Моста. Тем более, что время уже перевалило за полдень. Причем довольно давно за него перевалило. Часа три, пожалуй, назад. Что в общем даже неплохо – теперь-то уж точно можно никуда не спешить. Все равно не поможет.

Спускаясь по лестнице, я, помню, думал: как же все-таки удивительно сложилась моя жизнь. Магия – ладно бы, к ней-то я уже давно привык. И даже к самому себе в качестве практикующего колдуна. А вот к тому факту, что я преспокойно могу заявиться на службу под вечер, выпить камры с начальством и снова уйти, или даже вовсе там не появляться по несколько дней кряду, поди привыкни.

Впрочем, насчет нескольких дней кряду – это только гипотеза. Я ее пока не проверял. Потому что, положа руку на сердце, это каким же надо быть дураком, чтобы пренебрегать счастливой возможностью болтаться в Доме у Моста, сколько душа пожелает. Есть, конечно, в моей жизни и более неистовые наслаждения, но их, во-первых, раз-два и обчелся, а во-вторых, от них я довольно быстро устаю.

Когда живешь в таком большом доме, как мой, очень хорошо иметь голову, способную подолгу и с удовольствием думать всякую ерунду. Всегда есть чем развлечь себя во время путешествий. Например, по лестнице, ведущей из башни в гостиную. Или из спальни в кухню – тоже не ближний свет. А плееры тут пока не изобрели. И, чует мое сердце, даже не планируют.

Гостиная, до которой я в итоге благополучно добрался, являла собой ледяную пустыню. Потому что на смену давешней фантастически теплой зиме внезапно пришла очень холодная ветреная весна. А привычка держать окна нараспашку при этом никуда не делась. В результате мы понемногу стащили в гостиную все имеющиеся в доме пледы и запасные одеяла. Если хорошенько закутаться, да еще обхватить окоченевшими руками кружку с чем-нибудь горячим, окна можно не закрывать, а мне того и надо. Поскольку, во-первых, неловко перед ветрами – нельзя же вот так внезапно отказывать им от дома. А во-вторых, закрывать окна в середине весны – дурная работа. Ясно же, что буквально на днях вернется долгожданное тепло, и тогда придется снова их открывать.

Ну, в общем, в гостиной было довольно прохладно. И до изумления пусто. Вот так живешь-живешь, окружив себя красавицами, чудовищами, кошками, собаками, зловещими колдунами и кровавыми убийцами, сходишь с ума от гвалта, который они поднимают, и думаешь, это немыслимое блаженство будет длиться вечно. Но потом красавица, утомленная регулярными превращениями в чудовище, удирает от тебя в Арварох ради дальнейшего магического самосовершенствования, чудовище, давным-давно благополучно превратившееся в красавицу, вероломно уходит в гости к соседям, псы отправляются в Королевский университет, где один читает лекции, а второй инспектирует студенческие карманы на предмет специально прихваченных для него леденцов, кошки заводят привычку дрыхнуть в теплой кухне, а колдуны и убийцы с утра до ночи пропадают на работе, что с них, злодеев, возьмешь.

И тогда недостижимая мечта о чудесной возможности выпить кружку камры в полном одиночестве внезапно становится реальностью, данной тебе в ощущениях. Причем вовсе не настолько приятных, как ты это себе когда-то наивно представлял.

Я не собирался рассиживаться в пустой гостиной. Хотел быстренько пересечь ее по диагонали и выйти на улицу. Весна, даже такая холодная, как нынешняя, – веский повод временно забыть о существовании не только Темного Пути, но и амобилера. И ходить всюду пешком, вытаращив глаза и возбужденно размахивая руками, потому что гулять по улицам Ехо весной – это счастье.

В другие времена года, впрочем, тоже. Просто я очень давно не видел этот город весенним – несколько почти бесконечно долгих лет. И все эти годы не верил, что когда-нибудь еще увижу. Вернее, твердо знал, что не увижу никогда. Ошибался, как выяснилось. Я вообще довольно часто ошибаюсь. В моем случае это большая удача.

«Мне надо с тобой поговорить. Наедине. Это возможно?»

Я очень удивился. Даже и не помню, когда леди Кекки Туотли в последний раз изъявляла желание поговорить со мной наедине. Скорее всего, вообще никогда.

За несколько лет совместной работы я так и не успел толком с ней подружиться. Потому что Кекки перешла к нам из Городской Полиции по личному распоряжению сэра Кофы Йоха, который сразу взялся обучать ее профессии Мастера Слышащего, а такая работа поглощает человека целиком – все его время, все внимание, сколько ни кинь в эту топку, ясно, что мало, и нужно срочно добавить еще. К тому же у них с Кофой тогда завязался бурный роман, а такое счастливое обстоятельство обычно превращает полное отсутствие свободного времени в отрицательную величину, мне ли этого не знать.

Поэтому с Кекки мы виделись в основном на совещаниях в Доме у Моста, да и то далеко не на всех. Обычно на совещания приходит сам Кофа, а Кекки в это время дежурит где-нибудь в городе, выполняя его очередное задание. Поди подружись с человеком в столь непростых условиях.

Я не сумел.

За полгода, прошедшие с моего возвращения в Ехо, ничего не изменилось. Кекки по-прежнему занята по горло, да и я, положа руку на сердце, только притворяюсь беспечным бездельником. Разве что выспаться мне сейчас удается несколько чаще, чем в первые годы службы, когда Джуффин загружал меня круглосуточной работой – как я теперь понимаю, из милосердия. Чтобы у меня просто не оставалось времени и сил осознать, что со мной происходит, как следует это обдумать и спятить от ужаса, не сходя с места: АААААА! Я в другом мире! Тут все колдуют, и я, кажется, тоже! Как я это делаю?! Мамочки, спасите! ААААААА!!! – и бах в обморок, случайно испепелив напоследок безумным взглядом парочку ни в чем не повинных воробьев и одного Королевского курьера. И так триста раз на дню.

Мой беспокойный ум, конечно, все равно регулярно предпринимал попытки осмыслить происходящее в паническом ключе, но утомленный нечеловеческими условиями труда и адским распорядком дня, засыпал примерно на втором «а». Максимум – на третьем. Это, надо думать, всех и спасло. Все-таки нервы у меня совершенно ни к черту, были, есть и, подозреваю, будут, такой уж темперамент достался; для разумного взрослого человека – сущее наказание, но для угуландских колдунов, говорят, самое обычное дело. Так что я отлично вписался в местный культурный контекст.

В общем, когда леди Кекки Туотли прислала зов и объявила, что желает срочно поговорить со мной наедине, я удивился, да так, что в разговоре образовалась чрезвычайно невежливая пауза. Однако Кекки меня не торопила. Терпеливо ждала, когда я соберусь с мыслями и скажу ей хоть что-нибудь.

И в конце концов дождалась.

«Если ты не очень далеко от Мохнатого Дома, приходи прямо сейчас, – наконец сказал я. – Я пока тут, и, кроме меня, в гостиной никого нет. Сам глазам своим не верю, но факт остается фактом: я действительно один дома».

Дверь тут же распахнулась.

– На это я и рассчитывала, – ослепительно улыбнулась долговязая сутулая девчонка-газетчица, переступая порог.

Ничего удивительного, конечно. На то она и Кофина ученица, чтобы выглядеть как Магистры знают что. И быть в курсе, куда, когда и как надолго разбежались все мои домашние. И знать, что я сам пока никуда не ушел. И договариваться о встрече уже стоя под дверью, чтобы потом сразу вот так эффектно войти. Все мы мастера выпендриваться, особенно друг перед другом – где еще найдешь настоящих ценителей, если не среди коллег. Сэр Шурф, большой любитель превращать всякое мимолетное соображение в точную формулировку, сказал как-то, что свойственная большинству людей потребность производить впечатление на окружающих естественным образом усиливается в ходе занятий Очевидной магией, которая сама по себе, в первую очередь, эффектный жест, своего рода попытка соблазнения Мира, а уже потом средство достижения каких-то практических целей, нередко вообще придуманных задним числом, ради рационального оправдания своих вдохновенных действий.

Подозреваю, он совершенно прав.

Девчонка тем временем бросила на пол сумку с газетами, выпрямила спину, небрежно провела рукой по лицу, и миг спустя на меня смотрела настоящая Кекки Туотли, статная сероглазая красотка с такими правильными чертами лица, словно природа создала ее специально ради участия в каком-нибудь вселенском конкурсе классической скульптуры, а получив главный приз, на радостях отпустила свою лучшую работу к людям – пожить. Хотя мы, конечно, не заслужили.

– Так это ты сейчас орала под моими окнами: «Загадочное происшествие на улице Трюкачей, спешите узнать подробности»? – спросил я. – Удивительно громкий и противный у тебя голос. Сам бы хотел так уметь.

– Тебе-то зачем? – рассмеялась Кекки.

– Хорошее оружие. Кого угодно можно быстро свести с ума. Я такие штуки очень ценю.

– По моим сведениям, у тебя и без воплей под окнами совсем неплохо получается, – заметила Кекки, вынимая из сумки небольшой кувшин и еще какой-то круглый предмет, завернутый в полупрозрачную бумагу цвета печного дыма. Поставила все это на стол и сама уселась в кресло.

– Для незваной гостьи я вполне ничего, правда? Можно не ломать голову, чем меня угощать, я все с собой принесла. Камру из «Туманного Кирона»; на мой взгляд, она ничем не уступает Жижиндиной. И пирог оттуда же. Их фирменный, с так называемой «туманной сердцевиной»; на самом деле начинка – просто взбитый практически до состояния облака мясной фарш. Оно и к лучшему. Туман – это же просто вода. Нет в нем никакого вкуса.

Такой многословной Кекки на моей памяти не была никогда. Поэтому меня так и подмывало спросить: «Что стряслось?» Но я благоразумно помалкивал. Сама все расскажет. Затем, собственно, и пришла.

Поэтому я только и сказал:

– Ты отличная гостья. И дело вовсе не в пироге… хотя и в нем тоже, будем честны. Ради тебя я даже готов закрыть окна.

– Да ладно тебе, – отмахнулась Кекки. – Я закаленная. И одета не по сезону, а по уму. Глупо убирать в сундук зимнюю одежду в первый же день года, только потому, что, согласно календарю, пришла весна.

Лоохи на ней и правда было зимнее – старое, явно с чужого плеча, что целиком соответствовало выбранной роли; тем не менее, сшили его из тонкой и очень теплой туланской шерсти. Я и сам в таком до сих пор ходил, руководствуясь ровно теми же соображениями. Какая разница, что там у нас на календаре, когда ветры так разгулялись. И городские сады никак не решаются зацвести. Правильно делают, я бы на их месте тоже с этим повременил.

– Слушай, а ты вообще помнишь, что я из-за тебя оказалась в Тайном Сыске? – спросила Кекки после того, как камра была разлита по кружкам, пирог разрезан, а я доведен затянувшейся паузой до крайней степени нетерпения.

Такого начала я точно не ожидал.