Одиночка Джек

– Почему же нет? Говорю тебе, Дэйв, я никогда не поверю, что сильный человек может опуститься. Если человек хороший, так он и останется хорошим, и негодяем не станет, сколько бы его жизнь ни била и ни трепала.

– Фу! – сказал Дэвид, который из них двоих был более здравомыслящим. – Ничего подобного. Мало ли что таится в человеке до поры до времени, но жизнь все равно вытащит это на поверхность – и хорошее, и плохое. А потому нечего проливать слезы над волкодавом! Это свирепый зверь, поверь мне, и у него только один способ приблизиться к человеку – вонзить ему зубы в глотку!

– Но, Дэйв, ты же сам видел, как он нянчился с Одиночкой Джеком, словно мать с ребенком!

Дэвид замолчал, улыбнувшись, и ушел в комнату, которая была отведена для него. Он заканчивал распаковывать вещи, когда хозяин ранчо прошел в свой кабинет, дверь которого выходила на отдельную маленькую веранду. Эта открытая дверь служила как бы знаком того, что к мистеру Эпперли может войти любой и поговорить о своих делах.

Едва старший из братьев Эпперли сел за рабочий стол, как на него навалился поток дел и он забыл про время. Сумерки давно перешли в вечер. Ужин – кофе и сандвичи – принесли ему прямо в кабинет, что стало правилом. Если он не шел к общему столу, то продолжал работать и ночью, беря в свои руки бразды правления, которые порой выпускал даже его опытный управляющий. Но вот снаружи донесся звук, который заставил Эндрю поднять голову от работы и в изумлении прислушаться, потому что это был голос Команча, и он не выл на луну в приступе волчьей меланхолии, а сначала взвизгнул, потом зарычал, потом хрипло тявкнул!

Если бы Эндрю понадобилось кому-то доказывать, что в жилах этого зверя течет собачья кровь, одного этого тявканья было бы достаточно.

Глава 8

Цена Команча

Весь шум, который до этого дня производил пес, был всегда по какому-то поводу и имел определенное значение. Он рычал, ворчал, огрызался, как затравленный зверь, и все эти звуки были исполнены смысла, а любой опытный траппер мог бы сказать, что стоит за большинством из них. Но лай – это обычно просто лай. В нем может звучать ярость или торжество, или это может быть просто лай ради лая. Но подобной глупости за Команчем прежде, кажется, никогда не водилось.

Тотчас же все собаки в округе, дальние и ближние, хором подхватили сигнал Команча. Потом замолчали в благоговейном восторге, пока жуткий волчий голос звенел в воздухе и пронзительно взывал к луне. Но теперь они вдруг взбодрились и яростно залаяли. Хозяин ранчо, слушая их, не мог удержаться от улыбки.

Он выглянул наружу через открытую дверь и, когда его глаза привыкли к темноте после света лампы, увидел, что тусклые звезды уже обрызгали край небосклона, точно золотая пыль обсыпала темно-синий бархат. Ветерок, временами лениво задувавший в дверь, приносил острый привкус солончаковой почвы. Эпперли закрыл глаза и опять улыбнулся. Потому что перед ним был хороший мир, его мир. Ему оставалось лишь надеяться, что и его не привыкший к работе младший брат сможет выбрать себе в этом новом мире путь, хотя и не легкий, но который сделает из него человека.

Он вернулся к своей работе и вплотную занялся ею, пока не почувствовал, что далекие глаза звезд за его спиной сменились другими, глядящими на него холодно и в упор.

Он поднял голову и подождал, чувствуя, как в жилах стынет кровь. Потом, охваченный внезапной паникой, увидел как раз на границе тени от двери, где слабый свет лампы соединялся с ночной тьмой, два глаза, которые горели жутким зеленым огнем и пристально на него смотрели. И только тут он различил наконец массивные очертания Команча!

Он опустил руку на кобуру револьвера, но пока не доставал его, зная, что, едва он сделает хоть малейшее движение, чудовище тут же бросится на него. И хотя его пуля способна прострелить тело волка, все же, если он не попадет ему в сердце, Команч успеет нанести в ответ несколько смертельных ран. Эндрю Эпперли знал заранее, что в лучшем случае сможет сделать один ответный удар по белым клинкам зубов пса.

Напряжение нарастало с каждой минутой, и он подумал было позвать на помощь. Но чувствовал, что даже слабый крик, даже легкое движение руки могут приблизить жуткую летящую смерть к его горлу.

Так он пережил несколько ужасных мгновений, пока из темноты ночи не раздался вдруг вежливый человеческий голос:

– Я пришел забрать Команча. Но, полагаю, мне сначала следует договориться с вами о цене!

В мерцающий предел светового круга вступила фигура Одиночки Джека.

– Димз! Димз! – воскликнул хозяин. – Входи же, парень!

Преступник скользнул сначала в дверь, потом в сторону от нее, передвигаясь быстро, как боксер. Убравшись подальше от света, который в дверном проеме превращал его в отличную мишень для меткого стрелка, он занял позицию против стены, в углу, из которого мог видеть и хозяина, и открытую дверь, и все опасности, которые, возможно, подстерегали его за ней.

Команч же, который все еще тихонько ворчал, приподняв губу, прокрался вслед за своим повелителем и улегся перед ним, встопорщив шерсть при виде Эпперли.

– Садитесь, – предложил Эндрю, – и расскажите мне, как, во имя всего святого, вы умудрились пройти по открытому месту и добраться сюда? Разве вы не знаете, что вас выглядывают вдоль всей дороги?

Собеседник мрачно кивнул.

– Они охотились за мной, – согласился он, – а я высматривал их; так вот я и блуждал кругами, пока не услышал голос Команча.

Эпперли был бы рад узнать подробности, но чувствовал, что спрашивать об этом бесполезно. Какой смысл задавать вопросы волкодаву, который прижимается к ногам этого странного юноши? В смуглом лице и черных глазах Одиночки Джека он видел или думал, что видит, тот же волчий дух, который заставлял Команча оскаливать клыки. Как парень сумел ускользнуть от погони? Как перебрался через равнину? У кого отважился спросить дорогу?… Но не было возможности получить ответы на эти вопросы.

– А кроме того, что мне нужен Команч, я помнил и еще об одном: что вы помогли ему выловить меня из реки, когда я был без сил. За это я вам кое-что должен, ну и за Команча, конечно. Сколько примерно составит эта сумма?

– Я никогда не беру платы за подобные услуги. – В голосе хозяина послышался вызов.

– Никогда?

– Никогда, – повторил Эндрю Эпперли, чувствуя, что ему трудно смотреть в эти черные, бездонные, непостижимые глаза. В них не было человеческой доброжелательности. В них не было ничего, кроме темной настороженности пантеры. Ни добра, ни зла, только непрестанная бдительность и всегда готовый вспыхнуть охотничий азарт.

«Какими могут стать эти глаза, если этот огонь ярко разгорится?» – вдруг подумал Эпперли.

– Наверное, вам все же стоит поразмыслить. На все есть своя цена, – сказал Одиночка Джек.

– На все?

– Ну конечно! Вы же деловой человек!

– Ну, положим… Сколько, вы считаете, стоит выудить человека из реки?

– Иногда очень много, – все так же мрачно ответил юноша. – Правительство назначило за меня одиннадцать тысяч долларов награды – не важно, за мертвого или живого.

– Мертвого или живого?! – пробормотал хозяин.

– Да.

– Любой человек, который попробует справиться с вами, и ему это удастся, получит такие деньги?

– Да.

– И любой трус, который подползет к вам в темноте и пустит пулю в лоб, получит столько же?

– Да.

– Это жестоко, – сказал Эпперли. – Жестокий порядок!

Собеседник тряхнул головой.

– Я и не просил ничего иного, – сказал он. – Я же не спрашиваю их мнения, когда взламываю сейфы. Много хороших людей разорились, потому что время от времени я добирался до их тайников и уводил ценные бумаги. Так почему бы правительству не назначить цену за мою голову?

Не столько логика этого человека, сколько спокойная убежденность, с которой это говорилось, изумили Эпперли.

– Ну что ж, – согласился он, – если таковы издержки производства…

– По крайней мере, мы с ними играем по-крупному, – сказал Одиночка Джек. – И обе стороны подтасовывают карты.

– Подтасовывают карты?

– Да. Но есть ли что-нибудь, чего бы они не пытались использовать, чтобы поймать меня? Даже подкуп людей, которые, возможно, могли оказаться моими друзьями. Даже яд…

– Не может быть!