Игрок

В вестибюле он на минуту задержался, а потом медленно направился к выходу. Как трудно сохранить непринужденную походку, когда на тебя устремлено столько глаз! Какими большими и неловкими делаются ноги, как беспомощно висят руки! Если пройти весь Бродвей от самого его начала и до конца и зайти в каждый из множества расположенных там театров, сколько можно насчитать из многих сотен играющих там хорошо обученных артистов и артисток таких, что способны выйти на сцену свободной непринужденной походкой? А покинуть сцену изящно и грациозно? Мало, очень мало кто из них обладает таким даром. Кто-то вышагивает, кто-то семенит, другие лениво волочат ноги, третьи суетятся, четвертые громко топают, пятые скользят, словно раскатываясь на коньках, – но кто из них уходит спокойно, не теряя уверенности в себе?… Мало, мало на свете настоящих великих актеров! А вот Коркоран вполне мог бы играть на Бродвее. Он был бы вполне этого достоин.

Ибо знал себя и свою силу и, как настоящий актер, задержался в центре сцены, позволяя зрителям полюбоваться собой. Он огляделся – кое-кто уже раскрыл рот и готов был отпустить язвительное замечание, но снова где-то в углу кто-то что-то сказал, и по толпе вновь пробежал беспокойный шепоток; улыбки исчезли, язвительные замечания были проглочены, так и не родившись. Что же произошло?

И вот, уже приближаясь к выходу на улицу, он услышал ответ – кто-то сказал достаточно громко: «Это ведь тот самый, который разделался с Джефом Туми!»

Вот и отлично! Быстро же разнеслась слава его скромного подвига! Он еще помедлил на краю веранды, задержавшись там достаточно долго, чтобы, спускаясь на темную улицу, услышать еще один возглас: «Да это же Коркоран, карточный шулер!»

Глава 9

Такой шепоток ему приходилось слышать и раньше. Он следовал за ним по пятам всюду, куда бы он ни заехал. Иногда удавалось избавиться от него на неделю, даже на месяц. А потом он слышал его снова – не больше чем шепот, но сколько в нем было подозрительности, презрения, а подчас и смертельной ненависти. Ведь кого с такой силой ненавидит законопослушный человек? Только преступника, слишком ловкого для того, чтобы его можно было засадить за решетку.

Именно так обстояло дело с Коркораном. Они его ненавидели из-за слухов, которые следовали за ним по свету, и они верили этим слухам из-за его тонкого жестокого лица, его твердого голоса, из-за того, как смотрели на собеседника его серые глаза.

Обычно ему даже доставляла удовольствие эта бешеная ненависть. Она придавала жизни известную пикантность. Для Коркорана купаться в злобе было все равно что погружаться в удовольствия. Он постоянно расхаживал посреди обнаженных мечей и наслаждался. Однако сегодня все было иначе. Неизвестно по какой причине, но только этот неожиданный взрыв отвращения и злобы лег на сердце тяжелым камнем. Он обнаружил, что медленно и слепо бредет по деревянному тротуару, глубоко вдыхая ночной воздух, но тем не менее не в силах выдохнуть яд, наполняющий грудь.

Шерифа Майка Нолана он встретил на углу. Почтенный шериф стоял, лениво привалившись к столбу у ворот, и жевал черенок своей коротенькой трубки, большая часть которого была уже изжевана, так что пышные густые усы стража закона каждую минуту готовы были очутиться в пламени трубки и сгореть там навеки. Шериф, казалось, внимательно смотрел на звезды – мерцающие светила темной холодной ночи, что простерлась над Сан-Пабло.

Возле шерифа остановился молодой мексиканец, очень пьяный и страшно шумливый. Очевидно, он сорвал крупный куш в игорном доме по соседству и бурно веселился, не жалея ни себя, ни выигранных денег. Этакий безобидный человечек, легкая добыча.

Коркоран не мог разобрать, что говорил этот юнец, хотя ему был прекрасно слышен его высокий пронзительный голос. Результаты этой речи, однако, он видел достаточно ясно. Шериф протянул руку в сторону молодого человека. Тот отскочил, и у него в руке блеснуло лезвие ножа. В тот же момент рука шерифа, сжавшись в кулак, качнулась вперед. Молодой мексиканец сразу же сел на землю.

Коркоран ожидал увидеть, что тут же на руках мексиканца защелкнутся наручники, но вместо этого странный шериф поднял парня с земли, подобрал его шляпу и надел ему на голову.

Коркоран, подойдя ближе, услышал его слова:

– Знаю тебя, парень. Имя твое мне неизвестно, но все равно я тебя знаю. Знаю, что в тебе говорит хмель, громко говорит, заглушает твой собственный голос. Ну что ж, сынок, я не собираюсь проявлять строгость и наказывать тебя. Может, и следовало бы тебя посадить, чтобы ты немного очухался, да только я думаю, ступай-ка ты и постарайся протрезветь, как тебе самому захочется. Иди гуляй, парень. Трать поскорее свои деньги. Покупай себе еще, сколько хочешь, этой отравы. Прошу тебя только об одном: дай-ка мне посмотреть на твой ножичек.

С этими словами шериф вытащил его из ножен, висящих на поясе у мексиканца.

– Вот так-то лучше. Этим украшением тебе лучше особо не хвалиться. Ведь ты, когда с кем поспоришь, любишь использовать его в качестве аргумента. Иди гуляй, парень. Но если я еще раз поймаю тебя здесь у нас с ножом, то задам тебе такую трепку, что ты вспомнишь своего папочку и подумаешь, будто это он сам вспомнил, что тебя требуется вздуть.

– Шериф Нолан, – заикаясь, пробормотал мексиканец, который, очевидно, достаточно протрезвел, разглядев, что перед ним находится страж закона. – Я не знал, что это вы. Я больше не буду.

– Ладно, иди, – сказал шериф. – Мальчишки они и есть мальчишки, что с ними поделаешь. Только эти ножички, дьявол их побери! Много от них неприятностей.

– Вот человек, – констатировал Коркоран, – который будет спокойно себя вести по крайней мере неделю. Вы, я вижу, принадлежите к новой школе, считаете, что лучше предотвратить преступление, чем за него наказывать.

Майк Нолан обернулся к подошедшему, невесело посмеиваясь. Первый раз в жизни к нему обратились с комплиментом – его метод работы получил одобрение. Но когда он увидел, с кем разговаривает, усмешка исчезла с его лица и он только с удивлением посмотрел на своего собеседника. Дело в том, что главная улица Сан-Пабло была достаточно хорошо освещена – из открытых окон и из дверей лились потоки света. При ярком освещении шериф отлично рассмотрел элегантную внешность заговорившего с ним человека. Последним, коронным штрихом, вызвавшим полное изумление шерифа, была тросточка, завершающая костюм незнакомца, – тонкая изящная тросточка черного дерева, так гладко отполированная, что казалось, она висела в его руке словно блестящая яркая полоска.

– А-а, – пробормотал наконец шериф, вглядываясь в лицо этого человека и отмечая про себя знакомые светлые брови над темными глазами. – Вы Коркоран?

– Совершенно верно.

Шериф шагнул вперед. Он поднял руку, словно собираясь положить ее на плечо незнакомца, но раздумал. Возможно, он просто побоялся, что его запачканная пылью рука оставит след на отлично вычищенном сюртуке.

– Коркоран, – сказал шериф, – я кое-что о вас слышал.

– Полагаю, – отозвался Коркоран, – что кое-кто из моих друзей последовали за мной в Сан-Пабло. Наверное, они и распускают разные слухи?

– Можно сказать и так. Они о вас рассказывают.