Энн из Зелёных Крыш

Энн покорно сняла шляпу. Мэтью вернулся в дом, и они сели ужинать. Но Энн не могла есть. Напрасно она щипала хлеб с маслом и клевала яблочное повидло из маленькой стеклянной вазочки возле её тарелки. Она никак не продвинулась в этом деле.

– Ты ничего не ешь, – резко сказала Марилла, разглядывая ее, как будто это было серьезным недостатком.

Энн вздохнула.

– Я не могу. Я в глубоком отчаянии. Можете ли вы есть, когда находитесь в глубоком отчаянии?

– Я никогда не была в глубоком отчаянии, поэтому не могу сказать, – ответила Марилла.

– Никогда не были? Ну, хотя бы пробовали когда-нибудь представить, что вы в глубоком отчаянии?

– Нет, не пробовала.

– Тогда я не думаю, что вы можете понять, что это такое. Это правда очень неприятное чувство. Когда пытаешься есть – но кусок не лезет в горло, и вы ничего не можете глотать, даже если это конфеты. Я один раз ела шоколадную конфету два года назад, и это было просто восхитительно. Мне часто снилось с тех пор, что у меня много шоколадных конфет, но я всегда просыпаюсь, как только собираюсь съесть их. Я надеюсь, вы не обидитесь, что я не могу есть. Все очень вкусно, но я все равно не могу ничего съесть.

– Я думаю, что она устала, – сказал Мэтью, который молчал с тех пор, как вернулся из конюшни. – Лучше уложи ее в постель, Maрилла.

Марилла как раз думала о том, где устроить Энн на ночь. Она подготовила кушетку в каморке возле кухни для желанного и ожидаемого мальчика. Но, хотя каморка эта была опрятной и чистой, похоже, она не совсем подходила для того, чтобы уложить спать там девочку. И комната для гостей тоже не подходила для этого бездомного ребёнка, так что оставалась только комната на крыше в восточной части дома. Марилла зажгла свечу и велела Энн следовать за ней, что та и сделала, забрав свою шляпу и саквояж со стола в коридоре. Коридор был пугающе чистым; а маленькая комната, в которой они вскоре оказались – казалась еще чище.

Марилла установила свечу на треугольный столик на трех ножках, и расстелила постель.

– Я полагаю, у тебя есть ночная рубашка? – спросила она.

Энн кивнула.

– Да, у меня есть две – воспитательница в детском доме пошила их для меня. Они очень маленькие. В детском доме всегда всего не хватает, так что вещи всегда маловаты, по крайней мере, в таком бедном детском доме, как наш. Я ненавижу маленькие ночные рубашки. Но можно спать в них так же хорошо, как и в прекрасных длинных ночных рубашках, с оборками вокруг шеи. Хоть это является утешением.

– Ну, раздевайся скорее и ложись спать. Я вернусь через несколько минут, чтобы погасить свечу. Я не могу доверить тебе её погасить, а то ещё устроишь пожар.

Когда Марилла ушла, Энн тоскливо огляделась вокруг. Выбеленные стены были такими болезненно голыми, что глядя на них, она думала, что они сами должны страдать от собственной наготы. Пол был тоже голым, хотя в середине его лежал круглый плетеный коврик. Таких ковриков Энн никогда не видела раньше. В одном углу стояла кровать, высокая и старомодная с четырьмя темными столбиками. В другом углу был уже упомянутый треугольный столик, украшенный пухлой подушечкой для булавок из красного бархата, достаточно плотной для самых острых булавок. Над ним висело маленькое, шесть на восемь дюймов, зеркало. Между столиком и кроватью находилось окно, с белоснежной муслиновой занавеской сверху, а напротив него стоял умывальник. Вся комната была такой суровой, что не описать словами, и эта холодность пробрала Энн до мозга костей. С рыданием она поспешно сняла свою одежду, надела тесную ночную рубашку и прыгнула в кровать, где зарылась лицом в подушку и натянула одеяло на голову. Когда Марилла пришла за свечой, лишь скудные предметы одежды, разбросанные по полу и смятая постель были единственными признаками чьего-либо присутствия в комнате.

Она неспешно взяла одежду Энн, сложила её аккуратно на чопорный желтый стул, а затем, взяв свечу, подошла к кровати.

– Спокойной ночи, – сказала она, немного неловко, но доброжелательно.

Бледное лицо и большие глаза внезапно появились над одеялом.

– Как вы можете желать мне спокойной ночи, когда знаете, что это будет худшая ночь в моей жизни? – укоризненно спросила Энн.

Затем она снова нырнула под одеяло.

Марилла медленно пошла на кухню и начала мыть посуду, оставшуюся после ужина. Мэтью курил, что было верным признаком его смущения. Он редко курил, потому что Марилла была против этой его вредной привычки. Но иногда ему хотелось покурить и Марилла закрывала на это глаза, понимая, что время от времени мужчина должен иметь некоторую свободу.

– Ну и дела! – гневно сказала она. – Вот что происходит, когда просишь о чём-то других вместо того, чтобы сделать самому. Родственники Ричарда Спенсера что-то напутали с нашей просьбой. Один из нас должен будет поехать завтра к миссис Спенсер. Эту девочку нужно отправить обратно в детский дом.

– Да, я тоже так думаю, – сказал Мэтью неохотно.

– Ты так думаешь?! Разве ты не уверен в этом?

– Ну, она действительно милый ребёнок, Марилла. Немного жалко отправлять ее обратно, когда она так хочет остаться здесь.

– Мэтью Катберт, ты же не хочешь сказать, что мы должны оставить ее у себя?!

Изумление Мариллы не могло бы быть большим, даже если бы Мэтью выразил желание стоять на голове.

– Ну, теперь, нет, я полагаю, точно нет, – заикался Мэтью, загнанный в угол этим вопросом. – Я полагаю, – вряд ли кто-то может от нас ожидать, что мы оставим её.

– Конечно, нет. Что за толк нам будет от неё?

– Может, ей будет толк от нас, – сказал Мэтью внезапно.

– Мэтью Касберт, я считаю, что этот ребенок околдовал тебя! Я ясно вижу, что ты хочешь оставить ее.

– Ну, она действительно забавная, – настаивал Мэтью. – Ты бы слышала, что она говорила, когда мы ехали со станции.

– О, она может болтать без умолку. Я сразу это увидела. Это не свидетельствует, однако, в её пользу. Я не люблю детей, которые так много говорят. Я не хочу брать девочку из детского дома, но даже если б хотела – я бы не выбрала её. Я чего-то не понимаю в ней. Нет, нужно отправить её обратно.

– Я мог бы нанять французского мальчика, чтобы помогал мне, – сказал Мэтью, – а она будет компаньонкой для тебя.

– Мне не нужна компаньонка, – сказала Марилла. – И я не собираюсь оставлять ее.

– Ну, хорошо, как скажешь, Марилла, – сказал Мэтью, поднимаясь и откладывая трубку. – Я иду спать.

Мэтью ушёл. После того, как она вымыла посуду, пошла спать и Марилла, решительно нахмурив брови. А наверху, в восточной комнате на крыше, одинокий, нуждающийся в участии и любви ребенок, плакал во сне.

Глава 4. Утро в Зелёных крышах

Уже рассвело, когда Энн проснулась и села в кровати, смущенно глядя в окно, через которое лился поток весёлого солнечного света, и было видно, как что-то белое и пушистое парило в ярко-голубом небе.

В первое мгновение она не могла вспомнить, где находится. Сначала она почувствовала восхитительный трепет, как будто случилось что-то очень приятное; а потом пришло ужасное воспоминание – она в Зеленых крышах, и её не хотят брать, потому что она не мальчик!

Но было утро, а за окном цвела вишня. Энн выпрыгнула из кровати и подбежала к окну. Она толкнула створку – она поддалась со скрипом, как будто не открывалась очень долго, что, впрочем, так и было; она застряла так крепко, что нужно было приложить усилия, чтобы открыть ее.

Энн упала на колени, вглядываясь в июньское утро, глаза её блестели от восторга. О, разве тут не красиво? Разве это не прекрасное место? Пусть даже она не останется здесь, она представит, что останется. Тут есть возможность помечтать.

Большая вишня росла за окном, так близко, что ветви её касались дома, и она была так плотно усыпана цветами, что даже листьев не было видно. С обеих сторон от дома был большой фруктовый сад, где росли и яблони и вишневые деревья, все в цветах; а трава под ними была усыпана одуванчиками. В саду на склоне росла сирень, вся в гроздьях фиолетовых цветов, и их головокружительно сладкий аромат доносился с утренним ветром из окна.

За садом виднелось зеленое поле, покрытое пышным клевером. Оно простиралось к долине, где бежал ручей и множество белых берез беззаботно росло в подлеске, наводящем на мысль о восхитительном отдыхе среди папоротников, мхов и лесных растений. За долиной был холм, зеленый и пушистый от елей и пихт; а дальше виднелся просвет, в который выглядывала серая крыша домика, который Энн раньше заметила на другой стороне Озера Мерцающих Вод.

Слева были большие амбары и за ними спускались вниз к игристому синему сверкающему морю зеленые поля.

Глаза Энн, чувствительные ко всему прекрасному, задержались на этой красоте, жадно впитывая всё, что было перед ней. Она видела много неприятных мест в своей жизни, бедняжка. Но это прекрасное место превосходило самые смелые её мечты.

Она стояла на коленях, забыв обо всем, кроме очарования, окружавшего её, пока не почувствовала чью-то руку на своём плече. Марилла прервала её мечтания.

– Пора бы одеться, – коротко сказала она.

Марилла действительно не знала, как разговаривать с ребенком, и неудобное ей самой незнание делало ее строгой и решительной помимо её воли.