Школа нашей любви

Через полчаса занятие закончилось. Пряча улыбку, Лида наблюдала, как дети бережно ставят на полки новые поделки, как, уходя, подолгу любуются ими, запечатлевая в памяти творения своих рук.

Еву и Полину она проводила серьезным задумчивым взглядом.

* * *

Оладьи все время подгорали, так как хозяйка, занятая далекими от стряпни мыслями, не спешила переворачивать их.

– Мам, у тебя дым коромыслом. Смотри, соседи пожарных вызовут, – заглядывая в кухню, проворчал долговязый юноша с модерновой стрижкой.

– Что соседи? – рассеянно переспросила Лида, но тут же спохватилась, начала спешно переворачивать оладьи.

– Ты хоть бы окно открыла.

– Петь, открой, пожалуйста, сам. Видишь, у меня горит.

– Да уж вижу. Хоть топор вешай.

Петя поставил створку окна на проветривание, сел за стол, взял из блюда пышный оладий, откусил сразу половину.

– Мм! Есть можно, – невнятно пробормотал он. – Я думал, хуже будет.

– Ты же сам просишь все поджаристое, – оправдывалась Лида, наливая в раскаленную сковороду новые порции теста.

– Ладно, – смилостивился сын. – Не парься. Все о, кей. А молоко есть?

– В холодильнике. Вылей в кастрюлю, согреть надо.

– Вот еще! Горячие оладьи и холодное молоко – это ж самый кайф. Контраст, понимаешь?

– А если ангину подхватишь?

– Не боись. Не подхвачу. Я теперь на балконе гантели тягаю. В одних трусах, заметь. А температура там чуть выше, чем на улице.

– Каждое утро?

– Ну, не каждое… Если опаздываю, как-то не до зарядки, сама понимаешь.

– Если нет системы, то и толк не велик.

– Ничо, будет толк. Я, пожалуй, еще в самбо запишусь.

– Самбо? А не поздно?

– В профессиональное – поздно. А я одну школку надыбал, в Сети, Реклама гласит: для всех желающих повысить самооценку и научиться элементарной самозащите.

– Реклама обнадеживает. А это не халтура?

– Не-е, я уже сгонял туда, посмотрел на занятия. Все по уму. Не фуфло какое-нить.

– Небось, дорого?

– Я уже с папиком перетер. Он профинансирует.

– Петь, ну когда ты из детства выйдешь? Папик… Это же несерьезно.

– А как мне его называть? Папа? Как-то язык не поворачивается. Батя? Тоже не очень. Димон зовет своего батей, так это нормально. Он у него офицер, клевый мужик, воевал…

– Разве обязательно нужно воевать, чтобы тебя уважал твой сын?

– Мам, а ты сама…

– Что «сама»?

– Ты уважаешь папика, ну, то есть отца?

Лида промолчала, не зная, что ответить, засуетилась со своими оладьями, скрывая замешательство.

– Мне кажется, что не очень, – ответил за нее Петя. – То ругаетесь, то молчите, будто в упор не видите друг друга. С вами сидеть в одной комнате – все равно что в трансформаторной будке жить.

– Значит, осуждаешь меня?

Лида выключила газ, повернулась к сыну. Юноша сосредоточенно жевал, запивая молоком, и старался не поднимать глаза. Лида словно впервые видела его острые скулы, мальчишески тонкую шею с родинкой возле уха, всю его длинную нескладную фигуру, согнутую над кухонным столом.

Как он вытянулся за этот год, как изменился! Но главные изменения произошли внутри. Он стал больше видеть и понимать, многое подвергать сомнению.

Лида села напротив сына, машинально потянулась к блюду с оладьями, взяла первый попавшийся, надкусила.

– Петь, я знаю, ты осуждаешь меня. Наверное, это естественно в твоем возрасте. Тебе хочется мира в семье. Чтобы я уважала твоего отца… Но уважение надо заслужить…

– Только без нравоучений! – воскликнул Петя и резко отставил стакан. – Терпеть не могу эту нудятину! Хватит с меня нашей классной, еще ты… Я без тебя знаю, кого и за что уважать!

– Ну и прекрасно, – как можно спокойнее произнесла Лида, хотя в душе у нее все перевернулось.

– Что прекрасно? – вновь взорвался юноша. – Что я не уважаю своих родителей? Что не могу позвать к себе друзей? Мне стыдно перед тем же Димоном… Да, стыдно, что мои родаки как волки смотрят друг на друга. А! Чего там базарить!

Он вскочил, ринулся к двери, но Лида успела схватить его руку и силой удержать возле себя.

– Постой. Послушай меня, – сдавленно попросила она. – Я не заметила, как ты вырос, как повзрослел. Ну, не всем родителям дается мудрость. Так бывает. Не суди строго.

Твой максимализм…

– Да при чем тут ваш идиотский максимализм? – с недетской горечью отмахнулся Петя. – Мама, ты же взрослый человек. И даже с высшим образованием. Неужели тебе надо разжевывать простые истины?

– К-какие и-истины? – впервые в своей жизни заикалась Лида, глядя снизу вверх, на ставшего еще выше сына.

– Простые, мама, – устало выдохнул он. – Не мир нужен нашей семье, и даже не пресловутое уважение, а любовь и тепло. Поняла? Душевное тепло!

Он выдернул свою руку и пошел в свою комнату.