Девочка из города (сборник)

Но Таиска даже не подошла к Валентинке:

– Я сказала: мои дела на улице, а ваши в избе. Я лучше пойду кур кормить.

И снова скрылась, хлопнув дверью. У Валентинки ресницы набухли слезами. Она спешила, чтоб угодить Груше, но и ножик ее плохо слушался, и картошка из рук вывертывалась.

«И когда она приедет наконец? – думала Валентинка. – Ну хоть бы поскорей, хоть бы поскорей!»

И прислушивалась, не скрипят ли сани у ворот, не слышится ли знакомый, такой напевный и ласковый голос…

Но вот картошка начищена. Груша заправила суп и поставила в печку. А потом налила пойла в широкую бадью и сказала:

– Вот, народу в избе много, а теленка напоить некому!

– Давай я напою, – робко предложила Валентинка.

– Ступай, если сумеешь.

Валентинка не умела поить теленка и не знала, где он. Но она взяла бадейку и тихонько пошла из избы.

Груша догадалась:

– Романок, проводи нашу барышню. А то она какую-то колибру знает, а вот где теленок стоит – не найдет!

– У нас телят не было, сказала Валентинка.

– Эх, вы! – пренебрежительно протянула Груша. – Даже теленка не могли завести! Наверно, ленивые были!

У Валентинки засверкали глаза.

– Вовсе не ленивые! Мой папа до фронта целые дни на заводе пропадал. Он инженер был! И мама служила тоже!..

– Ну, ну, заговорила! – прервала Груша. – Пока говоришь, пойло остынет… Ой, кажется, дедушка завтракать идет, а у меня еще не готово! Из-за вас все!

Валентинка с Романком вышли во двор.

– Он у нас в овчарнике, – сказал Романок. – Вот дверь. Его Огонек зовут, потому что он рыжий! Иди! Только смотри овец не выпусти.

Когда Валентинка вошла в овчарник, овцы шарахнулись от нее в дальний угол. Они испугались Валентинки, а Валентинка испугалась их и остановилась у порога.

За высокой перегородкой стоял светло-желтый бычок. Он нетерпеливо совался мордой в щели перегородки и коротко мукал, вернее, макал:

«Мма! Мма!..»

Валентинка подошла к нему, и сердце у нее растаяло.

– У, какой хорошенький! У, какой миленький! И ножки белые, как в чулочках! А мордочка! А глазки черные, как черносливы!..

Валентинка открыла дверцу. Но не успела она войти за перегородку, как бычок отпихнул ее, выскочил оттуда, бросился к бадейке и тут же опрокинул ее. Теплое пойло зажурчало сквозь подстилку.

Валентинка в ужасе подхватила бадью, но там было пусто. Бычок сердито стучал в дно бадьи, облизывал крошки жмыха со стенок. Но пойла не было, и он принялся орать во весь голос.

– Противный! – чуть не плача, крикнула Валентинка. – И пролил все! И сам выскочил! Иди обратно! Иди!..

Но бычок и не собирался лезть обратно. Он принялся играть и бегать по тесному овчарнику. Овцы бросались от него, чуть не на стены прыгали. А ему это, как видно, очень нравилось: он фыркал, макал и подпрыгивал на всех своих четырех белых ногах.

Валентинка вышла из овчарника, захлопнула дверь, села на приступку и расплакалась.

– Уйду отсюда! – повторяла она. – Все равно уйду! Мне все равно… Пусть в лесу замерзну!

Наплакавшись, Валентинка вошла в избу и молча поставила пустую бадейку. На столе уже дымилась горячая картошка. Груша заметала шесток.

– Напоила? – спросила она.

– Нет… – ответила Валентинка.

– Как – нет? А пойло где?

– Он пролил…

– Ой!.. Ну ничего-то она не умеет! Ничего-то она не может! Вот уж барыню привели к нам! Правду тетка Марья говорила…

– Зачем сказала-то? – шепнула Валентинке Таиска. – Она бы и не узнала ничего!

– А бычок-то как же? Голодный будет целый день, да?

– Ну и что ж! Авось не околел бы!

– У таких хозяев, как ты, пожалуй, и околел бы! – вдруг сказал дед. Он стоял за дверью в горнице, вытирал полотенцем руки и слышал их разговор. – Скотину любить надо, жалеть. Вот видишь, городская, а и то жалеет. А тебе: «Ну и что ж!..» Сделай, Аграфена, пойло да снеси сама.

Груша поворчала, но пойло отнесла. Все обошлось.

Однако Валентинку томило что-то. Вот сейчас Груша опять даст ей какое-нибудь мудреное дело. А Таиска, вместо того чтоб помочь, засмеется и убежит на улицу, и Романок за ней. А дед хмурый, неприветливый, к нему не подойдешь… Ну до чего же далеко до вечера! А вдруг она и вечером не приедет?…

После завтрака начали убирать избу. Валентинке досталось мести пол. Ну, это она сумела, она и дома не раз подметала комнату.

Она вымела и горницу и кухню и смела сор с крыльца.

Утро было ясное, а день наступил сырой, серый, ветреный. С крыши срывалась капель. Среди голых веток щебетали воробьи. Какой холодный, хмурый день! Как холодно и грустно Валентинке! Надо, чтобы кто-нибудь ее любил, обязательно надо, чтобы кто-нибудь любил ее, был бы с ней ласков, чтобы кто-нибудь спросил ее, не хочет ли она погулять или покушать, чтобы кто-нибудь сказал ей: «Не стой без пальто на ветру – простудишься!» Когда человека никто не любит, разве может человек жить на свете?…

Где солнце на небе? Высоко ли оно еще или спустилось к вершинам леса? Ничего не видно за тучами. Валентинка продрогла и вошла в избу.

В избе было подозрительно тихо. Груша, Таиска и Романок сидели вокруг стола, уткнувшись лбами, и что-то рассматривали. Но едва Валентинка переступила порог, они испуганно оглянулись на нее.