Желанный царь

Потом быстро свесился с седла, сильными руками приподнял дочку, и через несколько секунд Таня преважно восседала подле брата на крупе отцовского коня.

– Ай да вершники! Ай да воеводы! – шутил дядя Михаил.

А вокруг суетились стремянные, конюшие и ловчие, разбирая убитую добычу: весенние, молодые выводки серых диких лебедей, цаплей и утиц и прочую раннюю лесную дичь.

Клекотали кречеты… Лаяли псы… Звенели уздечки охотников… И надо всем этим весеннее радостное солнце праздновало, казалось, свой яркий полдневный пир.

Одна Настя, против своего обыкновения, оставалась задумчивой и печальной. Речи рыжего юноши не выходили из ее головы. Тревожно смотрели глаза девушки, и обычная ясная улыбка не освещала ее лица.

Феодор Никитич долго и упорно поглядывал на сестру, приметил с первого взгляда ее необычную задумчивость.

– Что невесела, Настасьюшка? Аль тоже на конь, как деток, и тебя, разумницу, потянуло? – неожиданно произнес весельчак-богатырь Михаил Никитич, крепко любивший младшую сестренку.

Настя вспыхнула до корней волос и потупила светлые глазки.

– Ой, братец, что ж это ты меня перед князьями-свойственниками стыдишь! – шепнула она, вся малиновая от смущения.

– А и впрямь, что с тобой случилось, Настя? – озабоченным тоном обратился к ней старший брат, с отеческой нежностью глядя на юную сестру. – Поведай, девонька, коли што…

– Пове… – начала было тихо Настя и осеклась, примолкла.

Примолкли за ней и все присутствовавшие. Сразу, словно по волшебству, прервалась суета на романовском дворе. Стремянные, конюшие, кречетники и сами хозяева с гостями остановились, как вкопанные, обратив глаза сквозь открытые ворота на улицу.

По улице скакала с гиканьем и шумом буйная ватага вершников. Скакала прямо по направлению к Романовскому двору. Зоркие, орлиные глаза Феодора Никитича тотчас же отличили отряд вооруженных стрельцов, несколько приставов верхами, а во главе конных – злейшего врага их, бояр Романовых, Семена Годунова. Рядом с ним ехал окольничий Михаил Глебович Салтыков, дальний свойственник Романовых по роду Шестовых. При виде этого необычайного поезда мучительная тревога охватила сердце Феодора Никитича и передалась и его брату, и родственникам, челяди и всем присутствовавшим.

– Не к добру это, коли сам Семен Годунов к нам жалует. Быть лиху! – произнес он тихо, так тихо, что один только младший брат Михаил Никитич мог расслышать его.

– Настя! – неожиданно и так же тихо обратился к сестре старший Романов, – бери детей да укрой их куда подальше, чтоб не слыхали, не видали ничего. Да жену опряди. А мы здесь с боярином Годуновым потолкуем.

Встревоженная не меньше братьев, Настя быстро приняла с лошади брата сначала Таню, потом Мишу и, взяв детей за руки, стрелой помчалась с ними к женскому терему Романовского подворья.

А конная ватага между тем проскакала улицу, миновала крестец и влетела на Романовский двор как раз в то время, когда хозяева и гости входили на высокий рундук терема.

– Здравствуй, боярин Годунов, – произнес Феодор Никитич спокойным и громким голосом, с достоинством кланяясь Семену Никитичу, спешившемуся с коня. – С чем пожаловал? Да штой-то больно не смирно будто? И стрельцов прихватил, и приставов с собой? Негоже как будто в гости на Романовское подворье так-то являться!

И чуть заметная улыбка скользнула по бледному, но спокойному лицу боярина Романова.

Тонкая, торжествующая усмешка искривила губы Годунова.

Он выпрямился всей своей, обычно сутуловатой, фигурой, горделиво закинул голову кверху и, с плохо скрытым бешенством, завопил на весь двор:

– Ой, не кичись больно, боярин! Аль мыслишь, что я, верный холоп и смерд царский, по-добру в гости к тебе, изменнику государеву?

– Изменнику? – с разлившейся внезапно по всему лицу смертельной бледностью, задыхаясь от неожиданности, произнес старший Романов, в то время как младший, Михаил, рванулся вперед всей своей богатырской фигурой и, сжав пудовые кулаки, крикнул мощно:

– Как смеешь ты, боярин, обижать верных слуг государевых!

Семен Годунов попятился невольно при виде этой огромной фигуры молодого силача, испуганный его движением, и густая краска кинулась ему в лицо. Но он с невероятным усилием подавил волнение.

– Потише, господин честной, – зашипел он на младшего Никитича. – Коли говорю изменник, стало быть изменник и впрямь. Все вы государевы изменники: и Феодор Романов, и Александр, и ты, все братья… И ты, князь Черкасский, и братья Сицкие, и Репнины, и Карповы, и Шестовы – все родичи Романовых, все свойственники ваши… И вот вам от великого государя и великого князя всея Руси указ: немедля вас всех, изменников государевых, взять за приставы, на сыск доставить на том, что на его, государево, светлое здоровье умышляли худо. Всем ведомо: у Александра Никитича коренья злые наговоренные в подвалах найдены. Михаил Глебович Салтыков те коренья видел и патриарху доставил. И великому государю то доподлинно ведомо, и он приказал вас всех, изменников своих, судить.