Сквозь века. Первая часть. Занятие «не хуже других»

– Мне?!

– Да!

Михаэль не слушал. Утешился немного тем, что выходя пнул дверь, чуть не сбил кого-то с ног, придрался – и вызвал, – и тут же поссорился ещё с одним, смотревшим слишком пристально. Может, он ещё и Ренато, своего слугу, поколотил бы за что-нибудь – но отвлёкся на покупку Чинка, – куда как более важное событие. И его ещё с месяц, наверное, ничто кроме Чинка вообще не интересовало. Приручал потихоньку, приучал «людоеда» к себе.

На первых порах, бывало, даже вскакивал среди ночи и бегал спросонок на конюшню: точно ли живой боевой конь – его?! Не приснилось ли! И всё не уставал удивляться своему невероятному счастью: заполучить такую лошадь!!! Но за два года совсем привык, и больше на эту тему уже не задумывался. Его Чинк, его «Золотой Ибериец» всегда рядом, надёжен и предан. И так и должно быть.

Учёного боевого коня Харрада выменял с приплатой на своего Гнедого – очень дорогого жеребца чистейших кровей (вместе с седлом). Приплатить пришлось совсем немного. Восемьсот песо. Всю «призовую выплату».

Удивительно удачная сделка.[2 - Небольшое уточнение. Чинк продавался мало того что «втридёшева». Он продавался уже полгода. Вернее, не продавался. Возле него и впрямь не толпились. Знай Харрада раньше – сторговал бы его просто даром. И контракт закончился бы ещё прошлой осенью. Уже был бы свободен, уже по Америке бы гулял вместе со своим Чинком.]

Рыжий Чёрт в полной мере оценил своё рыжее приобретение в третьем своём бою. На прирученном уже «людоеде» он сражался впервые. Дорогая покупка весело понесла его прямо на плотно ощерившийся длинными копьями пикинёрский строй, защищающий ряды вражеских мушкетёров. Погонять не было нужды: жеребец вкладывал в разгон всю душу, словно торопился скорее надеться на пики – и его, Харраду, надеть. Известно, что нельзя пробиться в лоб сквозь три шеренги пикинёров: так говорят ветераны. Если не успеть смять строй до того, как будут подняты пики, то первый, второй и часть третьего ряда конницы почти неизбежно погибнет на остриях, открывая путь всей штурмовой роте. Надёжнее и безопаснее зайти «косо»: тогда погибает только лошадь, да и то не всегда.

Чинк и Харрада на нём летели первыми – даже впереди первого ряда конной атаки. Вперёд и прямо. Михаэль уже распрощался и со своим необыкновенным конём, и с самой жизнью. Страха не было. Да, это безусловно конец.

Но славный конец. А потом ему передалось настроение рыжего жеребца. Воля к борьбе. Азарт! Азарт атаки. Он чувствовал себя неуязвимым, непобедимым – и таким свободным! – и всё подгонял и подгонял своего «Золотого Иберийца» навстречу битве и победе. Пики ещё лежат. Успеть! Строй вражеской пехоты приближался. Пики подняты! Михаэль отчётливо видел солдат, изо всех сил вцепившихся в древки: перекошенные от нечеловеческого напряжения покрасневшие лица, сведённые судорогой пальцы, корпус подан вперёд, левая нога – прямая – сзади, правая – впереди, чуть согнута. Пики должны быть строго перпендикулярны линии атаки – чтобы не снесло, – и задним концом должны хорошо упираться в землю – чтобы принять тяжесть лошади. За два шага до столкновения Харрада по наитию выслал своего жеребца на длинный прыжок. И Чинк прыгнул! И сделал невозможное. Легче бабочки тяжёлый конь перенёсся через три шеренги пикинёров, через три ряда длинных пик. И обрушился тяжело коваными копытами прямо на головы совершенно беззащитного в ближнем бою противника. Тут же мощно отбил назад[3 - Это называется «каприоль»: лошадь бьёт ещё в прыжке, ещё не приземлившись. Очень сложный для исполнения элемент.], и принялся бить, крутиться и крушить, усердно помогая рубящемуся хозяину. Похоже, он тоже любил воевать.

Штурмовики хлынули в прорыв вслед за Харрадой. Оборона сломлена «изнутри», позиция взята самой малой кровью.

После боя лейтенант Андреас де Сольседо и даже капитан де Вилла-Лобос лично поздравили разгорячённого ещё Михаэля, не приближаясь, однако, вплотную к его опасному жеребцу.

Де Вилла-Лобос не прогадал: расходы по контракту этого верзилы уже окуплены сполна.

С того, первого, боя прошло почти два года. Харрада поосмотрелся, пообтёрся в полку. Обзавёлся множеством врагов – и считается поэтому весьма уважаемым человеком. Во всяком случае, во всех спорах его слово всегда последнее.

Лошадей своего полка он знал наперечёт. Всех. Более шести тысяч. Знал клички, повадки, особенности хода, норов, резвость, недостатки, здоровье, возраст… Знал, какая на что способна. Кроме Чинка в полку оказались и ещё лошади, злобные, смелые и умеющие драться – и немало; были даже настоящие боевые кони, всего восемь, эти – на особом счету, – и все они не стоили гвоздя из подковы его «Золотого Иберийца». И был Сип. Красно-чёрный великолепный породистый жеребец, принадлежащий некоему дону Мигелю, лейтенанту Чёрной роты.

Нигде, никогда, ни у одного вельможи не видал Михаэль такого коня.

Увидав Сипа в первый раз, он готов был жмуриться и тереть глаза. Показали бы на картинке – сказал бы, таких не бывает! Но Сип был: из плоти и крови, живой. Да ещё какой живой! Горячий, что называется, «с огнём». Харрада чуть за сердце не схватился.

Какой жеребец! Рослый, статный, с безукоризненно правильными формами и не просто мощной, а изумительно красиво вылепленной мускулатурой. С самой прекрасной и благородной, какую он когда-либо видал, головой. Шея, плечи, хвост, ноги… – всё – совершенство. Каждая линия. Даже масть – вороная с фантастическим вишнёвым отливом, сроду такой не видал, и не думал, что бывает! – лишь ещё подчёркивала элегантность животного, мощь и гармоничность его сложения. Конь был сказочно прекрасен.

Глядя на эту красоту, Харрада терял способность соображать и почти что слышал пение ангелов. Боже, какой жеребец!

Но это было не всё. Его ждал ещё один удар – когда снова увидел Сипа, накануне очередного сражения: в боевом нагруднике, в специальном оголовье – без «железа». Боевой конь?! Михаэль снова чуть не схватился за сердце. Такая лошадь! И не под ним.

С этой несправедливостью легче было бы мириться, принадлежи чудесное животное Филиппу[4 - Его Католическому Величеству, первому дворянину королевства. Кстати, ныне здравствующий король – тёзка отца Харрады.], например, или хоть принцу или герцогу какому. Да хоть полковнику на худой конец. Но владел Сипом просто дон Мигель Гарсиа Марес, не примечательный ничем кроме своего Сипа.

Харраду жгла мысль, что таким невообразимым, таким сказочным сокровищем владеет простой смертный, ничуть не лучше, и даже не знатнее его самого, ничем не выдающийся. Как?! Как обыкновенный дворянин и всего-то лейтенант может быть достоин такой лошади! Почему?! Вопиющая несправедливость. Он не заслуживает. Михаэль принялся дотошно и планомерно выискивать подтверждений тому, насколько эта несправедливость вопиюща, до какой степени дон Мигель не заслуживает своего коня. Это вовсе не значит, что, получи Харрада такие доказательства, он принялся бы изыскивать ещё и способы получить и коня. Нет. Просто стало бы, наверное, легче от того, что он прав.

Начать с внешности. Потому как и смотреться-то на Сипе будет далеко не каждый. Не так-то просто соответствовать такому выдающемуся животному. Эта лошадь – не для каждого. Она слишком хороша. Она слишком хороша для кого угодно.

К несчастью, внешность Мигель Гарсиа имел – не придерёшься. Высокий, широкоплечий, статный, стройный.

Редкое сочетание силы и элегантности. Той самой элегантности, которой, Харрада знает, самому ему – недостаёт. Прямо скульптура. Черты лица тоже – вполне себе ничего: правильные черты. Лоб мыслителя, вьющиеся тёмнокаштановые волосы, густые чёрные брови, почти чёрные глаза и очень сильный взгляд. И нос подходящий. И скулы вполне. Волевая линия рта. Подбородок – тоже – удачный. Всё – обыкновенное, нормальное. Ладно: правильное. Да только весь он – чёрт возьми! – воплощённое благородство.

То есть, Гарсиа вполне был собою хорош.

Да что там «хорош»: он чертовски красив! До обидного красив – настоящей мужественной красотой. Красив настолько, что ничуть не портит своего Сипа своим присутствием. Они прекрасно смотрятся вдвоём: красивый всадник на красивой лошади. Справедливость вынуждала признать, что под Гарсией Сип смотрится значительно лучше, чем смотрелся бы под Харрадой. Да что там под ним – под самим Филиппом и то смотрелся бы хуже. А дону Мигелю Сип ещё и «под масть», это было совсем уже досадно. Всё! Всё соответствует. Даже руки. Кисть руки и пальцы у него такой изысканной, такой аристократической формы, что как раз только и держать поводья такого коня – вот в таких вот руках. Создаёт же природа! Вот на кой чёрт ему быть таким красивым?! Понятно. Чтобы коню своему сказочному быть подходящей парой.

В тот день Харрада так был расстроен, так ревновал, так увлёкся стараниями, поднявшись на стременах, увидеть, как дерётся Сип (и владелец Сипа), что потерял бдительность и пропустил хороший удар копьём. И, верно, лишился бы жизни – будь под ним в тот день Хорезм-Шах, а не Чинк. Умный конь не стал дожидаться, пока дурень хозяин «проснётся»: в последнюю секунду, сам, без всякой команды, крутнулся на задних ногах и отвёл от него удар – и опять-таки не дожидаясь команды, сам пристукнул копьеносца передними ногами. И тут же, снова сам – и зубами и ногами – отбил ещё одну, двойную атаку сбоку.

Пристыженный Михаэль больше уже ворон не считал, а целиком отдался рёву и ярости боя вокруг.

Вечером, залечивая солевыми компрессами глубокую царапину от копья на плече своего Иберийца, он ругал себя ничтожеством и предателем: Чинк прикрыл его, выручил как настоящий друг, а он! Просто «подставил». Да ни один на свете распрекрасный самый Сип не стоит подковы с ноги его Чинка. Потому что Чинк – друг.

На царапину пришлось-таки накладывать швы – и как же Михаэлю было больно, когда коновал её чистил и шил! Может, не чувствуй он себя виноватым, не было бы так тяжело. А так – лучше б его самого резали. Наложить закрутку он не позволил.[5 - Если спросить у лошади, что лучше: так постоять потерпеть, или чтобы губу зажали в специальной петле с палочкой (чтобы внимание всё в губу ушло, ни до чего больше дела не стало, а взбрыкнуть ни-ни: держат за губу), лошадь, конечно, скажет, что лучше уж она как-нибудь так, сама постоит.] Просто был рядом и держал голову своего Иберийца – чтобы дался добром, без повала, – и этот зверь, доверяя ему, стоял смирно и сносил всё спокойно, только немного передёргивал шкурой. А Харраду как железом жгло в том месте, где в друга втыкали чёртовы иголки. Он старался не смотреть. К концу операции взмокли оба, причём Харрада – куда больше, чем Чинк.

По счастью, всё обошлось:[6 - Чтобы рана не загнивала и не приключился тетанус, коновал не просто её зашивает. Сначала выстрижет вокруг шерсть. Затем промоет как следует большим количеством очень горячей воды, и, если не поленится, то подсоленной, это лучше. При этом обязательно использует жёсткую щётку и простое мыло. Только простое! Не надо приплачивать и просить «мыло получше», то, каким пользуются модницы, и в котором есть духи! Не надо. Лучшее – не всегда лучше. В данном случае подходит только то, каким стирают прачки, и в котором, кроме мыла, ничего нет. Если коновал заинтересован в том, чтобы сделать всё хорошо, то тереть он будет, не жалея, много раз, и во всех направлениях. Не надо просить: «полегче, приятель» и обещать поколотить. Если сейчас делать «полегче», то потом без лошади останешься. Зато имеет смысл приплатить ему, чтобы старался. Он и остатки мыла может смыть не просто водой, а молоком или даже вином (лучше красным). Ещё и мёдом жидким смажет непосредственно под шов. Ну а компрессы солевые или с солдатской травой – это уже всё равно потом сам хозяин делает, после всего.] рана не загнила, аппетита жеребец не потерял, настроения тоже. Зато Рыжий Чёрт совершенно излечился от своей ревности, и на Сипа более не заглядывался. Почти не заглядывался. Великолепный Сип уже не затмевал в его глазах его Чинка. Конечно, Сип красивее: да, красивее, глупо с этим спорить. Он красивее кого угодно. Но – не лучше. Харрада не хотел его. Почти не хотел.

Всё что ему было нужно – это убедиться, что нет на свете человека, достойного владеть таким жеребцом. Вот разве тот, кто его действительно оценит. Ну, к примеру, сам Михаэль. Или хотя бы король. И уж точно не тот, в чьих руках Сип сейчас.

Результаты наблюдений не утешали.

С внешностью, ладно, понятно. Красавец, чёрт бы его побрал. Не хуже своей этой лошади. Но это ведь без разницы. Внешность для мужчины – вообще – пустяк, последнее дело. Михаэль решил, что данный пункт он пропускает как не имеющий значения. Куда важнее образование. Вот сам он, например, – весьма образованный человек, и знает целых три языка с половиной. Это много, между прочим. Другие знают лишь по три, а то и только два.

А дон Мигель, говорят, переводит просто с любого на любой – хоть с арабского на китайский. И говорят, он знает всё на свете. Если не врут. Сведущ в истории, алхимии, юриспруденции, медицине. В астрономии, механике, политике, физике, философии… Да в чём угодно. Но это ведь тоже – не самое главное? Ну знает он много – и пусть себе знает. Какая к чёрту разница! Здесь армия, а не университет. Неважно. По крайней мере, к коню отношения не имеет.

Заглушив свою ревность этим доводом, Харрада перешёл к куда более важному и куда более многообещающему для себя пункту: а каков этот Гарсиа «в деле»? То есть в драке. Потому как самому Харраде равных по силе и ловкости нет. Одолеет кого хочешь, в любом бою – хоть двух, хоть шестерых. Дальше восьми, правда, его воображение не пошло. При этом продолжает усердно упражняться. Ежедневно. Ну, или почти ежедневно. Он очень хорош.

Хорош настолько, что против него даже «в круг»[7 - То есть меряться силами: бороться или с оружием. Обычно на противников ещё и заключают пари, хоть такое и запрещено.] никто не выходит. Боятся. Хоть бы и по двое. Рыжий Чёрт – слишком страшный противник. Вот так! Поэтому он вполне заслуженно считает себя совершенно непобедимым, смотрит поединки с чужим участием, да вместе со всеми свистит и орёт – тем и отводит душу.

Он слыхал, что и Гарсиа этот хорош, рассчитывал поймать его «в кругу» и доказать обратное. И вот свершилось. Лейтенант принял участие в турнире. Обычно-то он тоже держится в стороне. Как и Харрада, только наблюдает. А тут вдруг решился выступить против оставшегося сильнейшим. Тот ответил на вызов. Зрители притихли. Харрада приготовился выйти. Дон Мигель приветствовал всех коротким кивком. Он был спокоен, и даже – Харрада мог поклясться – печален. Может, как раз и хотел отвлечься от каких-то своих невесёлых мыслей.

Схватка оказалась короткой. До обидного короткой: Гарсиа закрутил и заломал «сильнейшего» на второй же секунде – и совершенно беспомощного повалил и прижал коленом. Помог подняться, пожал руку, снова коротко поклонился зрителям и быстро покинул круг. При этом ничуть не разгорячился и не развеселился – даже словно бы ещё поскучнел.

У Харрады и его победа, и манера держаться вызвали более чем уважение: он был восхищён. Жаль, не успел сам против него выступить. Такой противник! Такого повалить – честь велика. Но свистеть вслед и орать: эй подожди-ка! – на сей раз представлялось совершенно неприличным и неуместным. Не тот человек.

Что удержало тогда Михаэля? Только ли невозможность кричать в спину «эй постой» такому как Гарсиа? Или, если быть честным, не хотелось расстаться со славой страшного и непобедимого? Кто знает…

Гарсиа Марес, уже вдалеке, принимал поздравления с видом короля, не показывающего скуки только из уважения к этикету. Видно, не рад был, что привлёк внимание.

Рыжий Чёрт преисполнился зависти: сам он так держать себя не умел. Да никто не умел. Молодой лейтенант разительно отличался от своего окружения.

Здесь нужно отметить, что признавать другого хоть в чём-нибудь лучше себя – это было для Михаэля что-то новенькое. Но признавать приходилось. Соперник обходил его по всем позициям. Обходил без напряжения, даже не подозревая, что участвует в гонке. Невероятный человек.

Ну и что! Зато Харрада лучше всех разбирается в лошадях, все это признают. Тем себя и утешил.

Случилось однажды: взбесился свирепый боевой жеребец капитана Чёрной Разведроты. Сам-то капитан рухнул вдруг без чувств: следствие контузии, полученной ещё днём (дело было в «сезон»). Надо помощь оказывать, кровопускание там и ещё чего, и лекарь уж подоспел – а конь не подпускает. Пока искали Рыжего Чёрта – потому что, если кто и совладает с неуправляемым крокодилом в образе лошади, то только Харрада, – пока вызывали слуг Париетаса – уж кого-то из них «крокодил» его знает, может, послушает, – Марес без шума отвлёк этого монстра и увлёк в сторонку. Просто взял за нащёчный ремень и повёл. И тот пошёл. Дон Мигель что-то ему рассказывал, довёл так до левады, расседлал и выпустил – тот бесновался потом в леваде, пока не прибежали слуги капитана. Как Гарсиа его взял?! Ничего особенного, говорят, не делал – в глаза, говорят, глянул, и всё. Тот заморгал, заморгал, и присмирел. Врут, конечно, напридумали. Дон Мигель, видно, лошадь эту и раньше знал, вот и всё объяснение. Да он, говорят, и сам так объяснил.

Хотя… Взгляд у него – раз увидишь – не забудешь. Немного сверху вниз. Холодный, спокойный, чуть насмешливый. Пронизывающий, и – отчуждённый. Возникает не особенно приятное ощущение, что человек этот видит тебя абсолютно насквозь, что знает о тебе точно всё, – но ему всё равно… Говорят, никто не может смотреть ему в глаза дольше одной-двух секунд. Не то что лошадь – даже начальство. Вот тебе и «просто лейтенант».

Аристократ, до мозга костей. За семь миль видно, что знатный. Осанка, выправка, манера сдвигать брови, поворачивать голову, шпагу обнажать… Да всё! Как у короля.

И одеваться умеет хорошо: вроде неброско и строго, но явно очень дорого.

Ловок, силён, абсолютно бесстрашен. Всегда безупречный. Всегда спокоен и сдержан. Неразговорчив, смеётся редко. Нет, не редко – он вообще никогда не смеётся. Считает недостойным своего положения, – или прав, кто сказал: «В великом познании – великая скорбь». Вот Гарсиа Марес и серьёзен всегда, бесстрастен, суров, задумчив… Или печален. Ну да, при его-то грузе знаний ему, должно быть, всегда есть, над чем задуматься.