Бешенство небес

Демон, паривший над Укуем, выглядел как вытянутый мясистый валик, с которого свисала дюжина толстых щупалец. Большое мягкое тело лоснилось, по бокам его выступали два тонких горизонтальных уха. И самое удивительное – в задней части была труба! Не железная или деревянная, нет, она состояла из хитина с радужно посверкивающими вкраплениями – короткая, изогнутая кверху, выходящая прямо из плоти, на которой в этом месте виднелась пологая сморщенная впадина. Из трубы шел сизый дымок и растворялся в прохладном утреннем воздухе.

Еще у твари были усы, белые и длинные, как у кошки, но толщиной с палец. Несколько отростков торчали из передней части и слегка шевелились, будто гладили воздух. Два щупальца под брюхом держали сетку, где покоился сундук.

Верхом на демоне восседал страшный пассажир «Небесных парусов», тот самый преторианец, что сначала ни за что ни про что ударил Укуя палкой – голова, кстати, болела до сих пор, – а после, как уже давно понял туземец, убил всю команду, включая капитана, и даже ужасного кривобокого онолонки.

Укуй заскулил, согнулся, прижавшись лбом к граниту, зажмурил глаза и прикрыл голову руками, желая отгородиться от этой картины, спрятаться: с перепугу туземец решил, что если он не видит, то и его не видно.

– Эй! – прозвучало сверху.

Он застыл.

– Сюда смотри! – повторил тот же голос.

Принадлежал он, без сомнения, преторианцу, который, как выяснилось теперь, являлся еще и повелителем демонов... ну да, конечно, ведь именно демоны и помогли ему расправиться со всей командой, сообразил вдруг Укуй, а как же иначе? Никакой человек в одиночку не смог бы...

К спине его прикоснулось что-то мягкое и теплое. Туземец всхлипнул. А потом, внезапно осознав, что именно дотрагивается до него, застонал от ужаса, перевернулся на бок и наконец глянул вверх. Демон отплыл немного и снизился, так что щупальца согнулись, сундук опустился на риф. Преторианец хмуро рассматривал хромоногого.

– Убей Укуя... – вдруг прошептал тот в порыве отчаянной смелости. – Убей, но не мучай!

– Мне твоя жизнь не нужна, – прозвучало в ответ.

Несколько мгновений туземец пытался осознать услышанное.

– Не нужна... А те?

– Кто? – спросил преторианец.

– Онолонки. И капитан. И тот, кривой... Камека... Все?

Собеседник слегка пожал плечами.

– Не хотел убивать. Они мне мешали. Убили бы меня, если... Слушай, Укуй. Я сейчас улечу, а ты будешь дожидаться здесь. Тебе все равно в одиночку с ладьей не управиться. Но ты мог бы на лодке... Так я их продырявил, понял? Еда есть, значит, сиди на ладье и жди. Скоро или я назад прилечу, или люди здесь появятся. Я их предупрежу о тебе, чтоб не обижали. Будешь помогать им.

Укуй с самого начала этой речи кивал так, что чуть голова не отваливалась. По лицу его расползалась пока еще несмелая, но очень заискивающая и глупая ухмылка: туземец наконец осознал, что, быть может, повелитель демонов и не убьет его.

– Суладар хорошо знаешь? – внезапно спросил тот.

Лежащий на камнях еще некоторое время продолжал кивать, затем перестал, испугавшись, что разозлит преторианца.

– Да! – почти выкрикнул он, становясь на колени. – Укуй знает, Укуй много лет плавает!

– Когда незнакомые люди сюда доберутся – покажешь им, где Маумау. Тот остров, на котором гварилки живут. Знаешь его?

– Да, да, да! – кивал Укуй восторженно.

Преторианец оглядел его и шевельнул плечом. Хромоногий теперь испытывал такую благодарность к пощадившему его, что на глаза выступили слезы. На протяжении разговора, пусть вначале он и был очень напуган, а после ошалел от радости, Укуй кое-как рассмотрел демона. Помимо трубы, усов и щупалец, была еще одна интересная подробность: вытянутое тело перетягивали тонкие ремешки, между которыми плоть вздувалась пузырями. Казалось, ремни состоят из того же материала, что и труба, но, будучи тонкими, они и более гибкие. Те два отростка, которые Укуй поначалу принял за уши, были просто кожаными полукругами, стоящими торчком по бокам тела. Снизу гладкие, сверху они заросли не то бледно-зелеными волосками, не то мхом. Туземцу показалось, что ворсинки чуть светятся. Когда демон снизился, Укуй увидел складки, в которые были вложены запястья преторианца. Теперь, когда тот шевельнул плечом, тварь отлетела в сторону от сундучка, так и оставшегося стоять на рифах, и опустилась еще ниже.

Повелитель демонов спрыгнул с нее – длинное тело качнулось, внутри что-то булькнуло – и шагнул к сундуку. Частично освободив его от сетки, раскрыл крышку, покопался внутри и швырнул к ногам туземца что-то, блеснувшее в лучах светила. Укуй в первое мгновение не поверил своим глазам, а потом робко взглянул на преторианца, который уже вернулся на спину демона.

– Возьми себе.

И после этого он улетел, захватив сундук. Но Укуй не глядел вслед – он пялился на драгоценную статуэтку ратника Сближения, глазами которого были два небольших алмаза. В голове туземца кружился теплый искрящийся смерч из недоумения, недоверия и радости: он не только выжил – он разбогател!

* * *

Кто-то схватил ее за лодыжку и дернул так, что Арлея растянулась во весь рост, с головой уйдя в облака. Она брыкнула ногой, пяткой ударила во что-то мягкое, захлебываясь, визжа от страха, но вместо крика издавая лишь приглушенное бульканье, потому что эфирный пух забил рот, – и все-таки сумела вырваться. Привстав, увидела множество уродливых силуэтов в ярком дневном свете, размалеванные рожи, немытые патлы, горбатые спины, сплющенные или, наоборот, распухшие головы... серапцы, но не те, что похитили Смолика, – здесь были только мужчины. Должно быть, раньше они прятались в облаках, а теперь вынырнули вокруг путешественников и напали на них.

Но Арлею они упустили. На боцмана и юнгу разом набросилось сразу по несколько дикарей, а за девушку взялись всего двое, и они не ожидали отпора. Впрочем, позже она призналась сама себе, что отпор этот был вызван не решимостью и смелостью, но страхом.

Изо всех сил лягнув одного пяткой в живот, Арлея встала на колени, рванула с ремня пистолет – и лишь спустя мгновение поняла, что это нож. Вернее, ей все еще казалось, что она сжимает пистолет, хотя глаза уже видели заточенное лезвие, и в сознании два образа слились, словно пальцы обхватили какое-то необычное оружие: узкий клинок с тонким кровостоком и ствол как бы наложились друг на друга, соединились в одно целое. Плохо осознавая, что делает, все еще судорожно вдавливая указательным пальцем несуществующий курок, девушка подалась вперед и ткнула оружием перед собой.

Впервые она нанесла кому-то ножевое ранение. Глубокое, возможно, смертельное. Мгновение рука ощущала сопротивление, а после, прорезав кожу, нож мягко вошел в живот на две трети клинка, будто провалился в смуглое брюхо серапца.

Брызнула кровь, капли попали на пальцы и запястье. Ахнув, девушка выпустила оружие, опрокинулась спиной в пух, едва успев вдохнуть, провернулась вокруг оси и поплыла.

Ей повезло. Вокруг были серапцы, множество ступней упиралось в дно облакоема, множество ног, будто решетка с толстыми редкими прутьями, преграждало путь, но девушка – не зная, куда плывет, видя перед собой лишь погруженный в живую плоть клинок, – проскользнула между ними, не задев никого. Она плыла долго, а затем глубина стала небольшой, да и воздуха в груди уже не хватало, и Арлея вынырнула.

Вновь поднявшись на колени, она несколько раз вдохнула и выдохнула, хрипя и отплевываясь. Ошметки пуха полетали изо рта. Сзади доносился приглушенный шум; косые лучи светила отражались от облаков, слепили глаза. Дул ветер, было прохладно. На берегу озера высился поросший желто-розовой травой земляной горб. Оттолкнувшись ладонями от мягкого дна, Арлея встала, но не выпрямилась во весь рост, пригнулась, чтобы не привлекать внимания. Упав на четвереньки, преодолела горб и, оказавшись возле склона с облакопадом, выглянула. Желейная гора была теперь далеко, эфирный поток шумел почти над головой. На другом берегу виднелся еще один поросший травой холмик, дикари волокли к нему три тела, раненого серапца и моряков. Пленный-здоровяк вдруг задергался, замотал головой, и тут же подскочивший дикарь ударил его по макушке чем-то, напоминающим кость крупного животного.

Арлея лежала, все еще тяжело дыша, ощущая влажный привкус эфирного пуха во рту, наблюдала за происходящим. Серапцы быстро приближались к противоположному берегу озера, на облаках позади них расплывался красный след. Заметив это, девушка перевела взгляд на свою руку. Увидела кровь, мелкие темные брызги, усеявшие запястье, тыльную сторону ладони, пальцы. И поняла: только что она убила человека. В голове зазвенело, все вокруг поплыло, мир закружился – быстрее, быстрее – и она растянулась на склоне, уткнувшись лицом в траву.

Она ударила себя ладонью по щеке: сначала по левой, потом по правой. Каждый раз голова дергалась, внутри словно колокол бил, на глазах выступали слезы. Должно быть, щеки теперь стали красными, как у зардевшейся от первого поцелуя девицы, но, по крайней мере, она уже почти не ощущала болезненной слабости, наполненный ярким светом мир перестал плыть и раскачиваться, звон в голове стих. Почти стих – и Арлея для порядка еще сильно ущипнула себя за кисть, ту самую, на которой осталась кровь.

Отсюда она хорошо видела дикарей, расположившихся на другой стороне озера. Вокруг желейной горы по-прежнему плескался желто-рыжий свет, медузоиды и кальмары все так же пролетали и проползали там, занимаясь своими непостижимыми делами, – кажется, произошедшего на озере никто из них не заметил.

Слабость прошла, ее сменили стыд и презрение к себе. Ведь дикари сейчас убьют их! Пусть котомка осталась в облаках, но на ремне висят пистолеты, длинный кинжал, обрез, мешочки с боеприпасами... Достань оружие, заряди, возьми в каждую руку по пистолету, кинжал сожми зубами – и... Что бы сейчас сделал Тео Смолик? Набросился на дикарей, ворвался в толпу, тем более что она не такая уж и большая, пользуясь неожиданностью, перестрелял бы половину и заколол кинжалом еще парочку, освободил пленников... да еще бы и ухмылялся при этом, веселился, горланил бы какую-нибудь идиотскую пиратскую песню!

Встав на колени, она положила руки на оружие... и опустила. Нет. Она не сможет. Она плохо стреляет и еще хуже умеет орудовать кинжалом. Она не настолько быстрая, не такая уж ловкая: споткнется, потеряет равновесие, растянется во весь рост на глазах у изумленных серапцев, выпустив пистолеты... Что тогда они сделают с ней?

А что сейчас они делают там?

Девушка прищурилась, вглядываясь. Кажется, дикари раздевали пленников. Те были еще живы – вроде бы она разглядела, как лежащий лицом вниз боцман пошевелился. Серапцев примерно полтора десятка... Не выйдет, не получится справиться с ними! Ведь она всего-навсего женщина, и она боится. Она не может бороться с естеством! О чем тогда шел разговор с торговцами, Долки Зеленцем, Этти Слампом и Атонгой, когда они собрались купить торговый дом? Что она пыталась доказать после Тео Смолику? Что, в конце концов, доказывала самой себе – и всем морякам из команды, и Лигу с Эрлангой?

Сильно хлопнув ладонью по земле, она сморщилась, чуть не плача, представляя, как выглядела все это время, как, должно быть, ее воспринимал капитан, да и все моряки: девица, молодая и вздорная, заполучившая вдруг наследство папаши, решившая, что может наравне со всеми, наравне с мужчинами переносить тяготы путешествия, может стрелять и драться, и командовать... Но она не такая! Женщины не такие, природа предназначила их для другого, их тела и мозги... Все еще стоя на коленях, она положила ладони на свою не слишком большую, но рельефно выступающую под рубахой грудь. У мужчин мускулы, а у нее вот что. И еще другое, пониже... Так зачем она лезет туда, где нужно то, что есть у них, но нет у нее? Ей надо другое! Найти какого-нибудь мужчину, женить на себе – ведь она богата, желающие найдутся, можно выбрать самого подходящего – родить ему детей и жить счастливо! Зачем лезть...

Она упала плашмя, увидев, как серапцы подняли пленников над головами. Обувь с рубахами дикари забрали, оставив морякам лишь штаны. Оба были крепко связаны. Обращенные лицами к небу, они оставались неподвижными, хотя Арлея все же надеялась, что юнга и боцман еще живы.

Серапцы разделились на три группы. Одна осталась за холмом, две, подхватив пленников – Лига несли четверо, а Эрлангу шестеро, – быстро направились вдоль берега. Вооружение их составляли в основном дубинки да кривые копья, хотя некоторые держали ножи и другое отобранное у моряков оружие. Все дикари были уродливыми, все являли собой пародию на человеческий облик. Арлея наблюдала за ними, недоумевая, что они собираются сделать. Девушку пока не заметил никто.

Две группы обошли озеро и остановились там, где желтый свет густел. Если бы серапцы сделали еще примерно три десятка шагов, то добрались бы до желейного склона, но они опустили пленников на траву лицами кверху и стали возвращаться.

Незаметно для них подобраться к морякам Арлея не могла и поэтому оставалась на месте, кусая губы и мучаясь от бессилия. Дикари вернулись, кто-то сел на корточки, кто-то улегся под холмом. Трое, выставив головы над вершиной, неотрывно глядели в сторону горы. Среди серапцев выделялся один, с огромными ногами, напоминающими узловатые изломанные коряги – понять, где у него колени, было невозможно. Крохотная голова размером чуть больше кулака болталась на тонкой шее из стороны в сторону. Предводитель серапцев – а девушка уже решила, что это он и есть – держал старинное ружье, одно из тех, что когда-то в обход принятого белыми людьми закона завезли на Суладар чернокожие имаджины. В другой руке был пистолет Эрланги.

Тем временем из желейной горы вылетел медузоид с вросшим в спину кальмаром, приблизился к связанным и повис над ними, шевеля щупальцами. Серапцы, Арлея, пленники – все замерли. Девушка очень хорошо представила себе, какое, должно быть, омерзение испытывает сейчас юнга, и стыд вновь окатил ее, как ледяная вода из ведра. Она не может спасти своих людей, а ведь они поверили, пошли за нею... она – трус и ничего не умеет, кроме как кричать на слуг, сидя за столом отца!

Потом медузоид вернулся обратно, и долгое время ничего не происходило. Стало чуть прохладнее, светило в небе начало бледнеть. Чужой мир жил своей жизнью, там пролетали темные силуэты, проносились или медленно проползали какие-то тени, выступали из мутной желтизны и пропадали в ней странные фигуры, и посреди всего этого высился ствол-исполин с могучими ветвями. Теперь-то Арлея хорошо разглядела, что за округлые разновеликие тела покачиваются возле некоторых из них: те же медузоиды, но увеличившиеся в несколько раз. Форма их также отличалась: длинные, брюхо более округлое, словно раздуто кишечными газами, а спина, наоборот, плоская. На ней было что-то вроде хитина или рогового панциря, как у черепахи, но не выпуклое и с вертикальным наростом по краю, напоминающим палубное ограждение. Щупальца под брюхом не свисали к земле, но крепко обхватывали, перекрещиваясь, брюха страшил, напоминая канаты, сжавшие куль эфироплана. Одно щупальце, самое длинное, торчало из морды – с его помощью большие медузоиды держались за ветви.

Что-то мелькнуло внизу, и Арлея отвлеклась от созерцания дерева. В желтой стене проявились три силуэта. Они становились все четче, и вскоре к пленникам вылетели существа. Пара медузоидов обычного размера, сращенные с кальмарами, тащили за собой третьего, большого... девушка с удивлением поняла, что там произошла обратная метаморфоза: кальмар впитал в себя медузоида, да еще и распух так, что размером стал крупнее человека. Он парил в воздухе, но, судя по всему, управлять полетом не мог, так что подручным приходилось волочь его за собой. Щупальца великана, короткие и толстые, напоминающие пальцы, были разноцветными: зелеными, желтыми, синими. Они вяло шевелились под брюхом-пузырем, раздутым так, что сквозь истончившуюся шкуру просвечивали внутренности.