Проблемы культуры. Культура старого мира

Суровый и нагло-практический гений общественной репрессии делает свое мрачное дело, не задумываясь над теоретическими предпосылками, и, лишь свершив, что надо, вызывает сову философско-правовой Минервы и властно требует: «Оправдай!», и та оправдывает. Да и как не оправдать? Ведь мудрая сова теории находится на иждивении у общественной практики!

И. Я. Фойницкий особенно подчеркивает, что хотя на московском съезде «звучали даже (!) мотивы филантропии, но истинные интересы государства и общества ни разу не были нарушены постановлениями съезда»[57 - Относительно московского съезда мы пользуемся главным образом отчетами «Русских Ведомостей».], что в переводе на вульгарный язык означает: хотя теоретический разум и врал, но ни разу не заврался и при всех своих превыспренностях не учинял неприличия по отношению к тем интересам, которые принято называть интересами общества и государства и наготу которых теоретическому разуму поручено было прикрыть деликатной тканью логических построений.

Эти почтенные люди науки не могли позволить себе критиковать систему одиночных камер в Бельгии, где эта система как раз получила завершение ко времени конгресса. Все их разногласия имеют в сущности невиннейший характер: это чисто диалектические словопрения людей, преследующих в конце концов одни и те же задачи, одними и теми же средствами, и менее всего склонных нарушать так называемые истинные интересы так называемого общества.

Каков же механизм их объективно-правовых построений? Он очень прост.

Профессорский разум устанавливает основной принцип.

Профессорская воля намечает тот конечный вывод, к которому необходимо прийти, ибо того требует, в нашем случае, практический гений общественной репрессии.

Задача разума состоит в том, чтобы заняться построением чистых дедукций из основного принципа, с видом субъекта, беззаботно совершающего логическую прогулку и не имеющего перед собой никакой эмпирической цели.

Задача воли состоит в том, чтобы на пути шествия разума расположить такие «привлекающие и отклоняющие» его внимание моменты – в виде незаметно вводимых посылок, – чтобы разум неожиданным для себя самого образом, под влиянием этих деликатных толчков со стороны воли, оказался у желанной цели, связав по пути своего следования изящной и на вид весьма внушительной цепью основной принцип с заранее данным выводом. Приведя разум к цели, воля говорит: «что и требовалось доказать», – и действительно: грубый в своей эмпирической наготе факт общественной репрессии рукоположен уже в чин принципа и просветлен высоким благословением «чистой мысли».

Итак: в то время как практический разум общественной репрессии холопствует пред господствующими интересами, чистый правовой разум виляет перед практическим. Бедный «чистый разум», жалкая «царственная мысль»!

"… Царицею природы
Она должна являться, человек же
Ее рабой своих влечений сделал;
Ее, посланницу богов, заставил
Служить униженно за тем столом,
Вокруг которого пируют страсти;
Или стоять за дверью, чтобы взглядом,
От голода горящим, не смутить
Их сытой оргии; за ними чистить
И прибирать оставленную грязь;
Им помогать в деяниях презренных
И прикрывать их громкими словами!
Вот ложь, клеймящая чело людское!"

(Тор Гедберг, «Гергард Грим» «Начало», март 1899 г.)

У Грима, как философа-индивидуалиста, полученный вывод принимает индивидуалистическую формулировку: разум служит страстям, сознательное – бессознательному, дух – телу, мысль – великому «Само». Но тот же вывод для наших целей требует социологической формулировки: общественная мысль в своих признанных правовых формах была и остается слугой господствующих общественных интересов.

Вот почему трудно от нее ждать научных выводов, широких социологических обобщений, смелой отрезвляющей критики!

Вот почему она с равным успехом может говорить о пользе одиночной камеры, а равно и о вреде оной, не наступая при этом на мозоль «истинным интересам общества и государства»!

Вот почему «метод» ее – цветистая риторика, а подчас и грубая софистика!

Вот почему, наконец, мы, посторонние люди, несмотря на наше глубокое уважение к истинной науке, или, лучше сказать, в силу такого уважения, имеем право бросить в эту якобы науку презрительным стихом:

«Вот ложь, клеймящая чело людское!»

«Восточное Обозрение» NN 135, 136, 20, 21 июня 1901 г.

Л. Троцкий. МЫ СОЗРЕЛИ

Мм. гг.!

Первым долгом извещаю вас, что мы созрели.

"Мы созрели, мы созрели!
Веселись, созревший Росс!"

Созреванье началось, разумеется, с Москвы… Мы думали, что нам еще зреть и зреть.

"Но теперь возьмемте смелость.
Взыскан милостями Росс:
Из Москвы патент на зрелость
Г. Р. Леберт нам принес".

Г-н Леберт, как видно из его слов, есть профессиональный благотворитель (филантроп тож). До недавнего времени, как известно, эта почтенная разновидность человечества водилась только в Англии, ныне же и нас сподобил господь… В заседании Басманного попечительства этот самый г. Леберт прочитал доклад, воспроизведенный в N 119 «Русских Ведомостей» в виде фельетона, под заглавием «Как живут бедные». Этот доклад и представляет собой неоценимый документ нашей гражданской зрелости. Дело, мм. гг., такого рода.

Когда российский прогресс просвистал свистом первого отечественного локомотива, мы так по сему поводу в свое время возликовали, точно пред нами уж не было впереди никаких сомнений, никаких вопросов. Ах, как мы были юны и незрелы!

Оказалось, что локомотивный прогресс не превратил, как мы ожидали, нашего обширного отечества в счастливую Аркадию.

Где-то, в самых низах, раздалось угрюмое ворчанье.

"Что даст он нам (прогресс-то)?
Чему он служит?
Зачем мы с ним теперь идем?
И ныне всяк, как прежде, тужит,
И ныне с голоду мы мрем…
Все в ожиданьи благ грядущих,
Мы без одежды, без угла,
Обманов жертвы вопиющих
Среди царюющего зла"[58 - Читатель не забыл, надо надеяться, добролюбовского «Свистка».].

Этот ропот дошел до Москвы и в частности до г. Леберта, филантропа от Басманного попечительства.

Г-н Леберт решил проверить основательность этого мрачного недовольства.

"Он все в усердьи неустанном
И осмотрел и испытал -
И в попечительстве Басманном
Высоким слогом описал".

На поверку обнаружились в цивилизации такие изъяны, что г. Леберту пришлось «смущенно и печально склонить голову и беспокойно смотреть на горизонт будущего». (Смотреть со склоненной головой на горизонт, как будто, невозможно, но чего не напишешь в «смущеньи» и «печали»?)

Итак, недовольство «черни» (монолог, который мы цитировали) основательно.

Но сознание бедствия, гласит обиходная мудрость, изыскивает причины, а равно и пути к устранению оного. Точь-в-точь так и случилось с г. Лебертом.

Оказалось, что все современные беды происходят «от того, что живущие высоко не смотрят вниз, не спускаются туда, чтобы протянуть руку помощи бедному, чтобы помочь, поддержать его. За границей, где культура старше и цивилизация дальше бросает свой скудный свет и обильные тени, общественная совесть уже пробудилась и чувство виновности вызвало к деятельности (что?)».

Но ныне и мы созрели. «Общественная совесть» и «чувство виновности» пробуждаются и у нас и «вызывают к деятельности». Г-н Леберт косвенно намекает и на причины пробуждения «общественной совести».