Наша первая революция. Часть II

Первые сведения о восстании севастопольского флота подвергли оппозиционное мужество земцев непосильному испытанию. "Мы имеем дело не с революцией, – заявил Нестор земского либерализма г. Петрункевич,[63 - Петрункевич – см. прим. 21 в 1-й части этого тома.] – а с анархией". Под непосредственным влиянием севастопольских событий стремление к немедленному соглашению с министерством Витте берет верх. Милюков делает попытку удержать съезд от каких-либо явных компрометирующих шагов. Он успокаивает земцев тем, что «возмущение в Севастополе идет к концу, главные бунтовщики арестованы, и опасения, по-видимому, преждевременны». Тщетно! Съезд постановляет отправить депутацию к Витте, вручив ей для передачи графу резолюцию условного доверия, вставленного в оправу оппозиционно-демократических фраз. В это время Совет Министров при участии нескольких «общественных деятелей» из правого, либерального крыла обсуждал вопрос о системе выборов в Государственную Думу. Так называемые «общественные деятели» стояли за всеобщее избирательное право, как за печальную необходимость. Граф доказывал преимущества постепенного усовершенствования гениальной системы Булыгина. Ни к каким результатам не пришли, и с 21 ноября Совет Министров обходился уже без помощи господ «общественных деятелей». 22 ноября земская депутация в составе г.г. Петрункевича, Муромцева[64 - Муромцев – см. прим. 324 в 1-й части этого тома.] и Кокошкина[65 - Кокошкин, Ф. Ф. (1871 – 1917) – видный земский деятель и юрист, один из лидеров кадетов. В 1903 г. примкнул к земско-конституционной партии и к «Союзу Освобождения». С образованием кадетской партии вошел в ее центральный комитет. Был депутатом I Думы. В числе других подписал Выборгское воззвание, за что был приговорен к трехмесячному тюремному заключению и лишению дворянского звания. В 1906 – 1907 г.г. издавал газету «Новь». В 1911 г., во время массового увольнения «неблагонадежных» профессоров, Кокошкин был в числе уволенных. После февраля 1917 г. Кокошкин занимал в коалиционном министерстве Керенского пост министра земледелия. В первые дни Октябрьской революции Кокошкин был убит неизвестными лицами.] вручила графу Витте земскую ноту и, не дождавшись в течение семи дней никакого ответа, с позором вернулась в Москву. Вдогонку ей прибыл ответ графа, написанный в тоне сановно-бюрократической надменности. Задача Совета Министров заключается-де прежде всего в исполнении высочайшей воли; все, что идет за пределы манифеста 17 октября, должно быть отметено; от исключительных положений не позволяет отказаться смута; по отношению к общественным группам, не желающим поддерживать правительство, последнее заинтересовано лишь в том, чтоб эти последние сознавали последствия своего поведения…

В противовес земскому съезду, который при всей своей трусости и дряблости, несомненно, все еще отклонялся далеко влево от действительного настроения земств и дум, 24 ноября была доставлена в Царское Село депутация Тульского губернского земства. Глава депутации, граф Бобринский[66 - Бобринский – богатый помещик, реакционер. Член III Думы.] в своей византийско-холопской речи между прочим сказал: «Больших прав нам не нужно, так как власть царская для нашего же блага должна быть сильна и действительна… Государь, о нуждах народа вы узнаете не из случайных криков и возгласов, а эту правду вы услышите от законно созванной вами Государственной Думы. Мы умоляем вас не медлить ее созывом. Народ сроднился уже с положением о выборах 6 августа»…

События как бы сговорились, чтобы форсировать передвижение имущих классов в лагерь порядка. Еще в середине ноября самопроизвольно и неожиданно вспыхнула почтово-телеграфная забастовка. Она была ответом пробудившихся илотов почтового ведомства на циркуляр Дурново, воспрещавший чиновникам образование союзов. Графу Витте был со стороны почтово-телеграфного союза предъявлен ультиматум: отменить циркуляр Дурново и принять обратно чиновников, уволенных за принадлежность к организации. 15 ноября почтово-телеграфный съезд, собравшийся в числе 73 делегатов в Москве, единодушно постановляет разослать по всем линиям телеграмму: «Ответа от Витте не получено. Бастуйте». Напряжение было так велико, что в Сибири забастовка началась еще до истечения указанного в ультиматуме срока. На другой день стачка при аплодисментах широких групп прогрессивного чиновничества охватила всю Россию. Витте глубокомысленно разъяснял различным депутациям, что правительство «не ожидало» такого оборота событий. Либералы встревожились по поводу того вреда, который наносит «культуре» прекращение почтовых сношений, и, нахмурив лбы, занялись изысканиями относительно «пределов свободы коалиций в Германии и Франции»… Петербургский Совет Рабочих Депутатов не колебался ни минуты. И если почтово-телеграфная забастовка возникла отнюдь не по его инициативе, то в Петербурге она была проведена при его деятельной поддержке. Из кассы Совета было выдано забастовщикам 2.000 рублей. Исполнительный Комитет посылал на их собрания своих ораторов, печатал их воззвания и организовывал патрули против штрейкбрехеров. Трудно учесть, как отразилась эта тактика на «культуре»; но несомненно, что она привлекла горячие симпатии обездоленного чиновничества к пролетариату. Уже в начале забастовки почтово-телеграфный съезд отрядил в Совет пять делегатов…

Приостановка почтовых сношений во всяком случае наносила жестокий урон если не культуре, то торговле. Купечество и биржа метались между стачечным комитетом и министерством, то упрашивая чиновников прекратить стачку, то требуя репрессивных мер против забастовщиков. Под влиянием все новых и новых ударов по карману, реакция в капиталистических классах крепла с каждым днем. Вместе с тем возрастала с каждым часом реакционная наглость заговорщиков Царского Села. Если что еще сдерживало до поры до времени натиск реакции, так это лишь страх пред неизбежным ответом революции. Это с превосходной наглядностью показал инцидент, разыгравшийся в связи с приговором, вынесенным нескольким железнодорожным служащим военным судом в среднеазиатской крепости Кушка. Факт настолько замечателен сам по себе, что мы здесь о нем расскажем в нескольких словах.

23 ноября, в самый разгар почтово-телеграфной забастовки, комитет петербургского железнодорожного узла получил из Кушки телеграфное сообщение о том, что комендант крепости инженер Соколов и несколько других служащих преданы за революционную агитацию военно-полевому суду, который приговорил их к смертной казни, при чем приговор должен быть приведен в исполнение 23 ноября в 12 часов ночи. Бастующая телеграфная проволока в несколько часов связала между собою все железнодорожные узлы. Железнодорожная армия требовала предъявления правительству срочного ультиматума. И ультиматум был предъявлен. По соглашению с Исполнительным Комитетом Совета Депутатов железнодорожный съезд заявил министерству: если к 8 часам вечера не будет отменен смертный приговор, все железные дороги прекратят движение.

В памяти автора ярко стоит то знаменательное заседание Исполнительного Комитета, на котором, в ожидании правительственного ответа, вырабатывался план действий. Все напряженно следили за стрелкой часов. Один за другим приходили представители разных железнодорожных линий, сообщая о телеграфном присоединении к ультиматуму новых и новых дорог. Было ясно, что, если правительство не уступит, развернется отчаянная борьба… И что же? В пять минут девятого – только триста секунд отважилось оттянуть для спасения своего престижа царское правительство – министр путей сообщения экстренной телеграммой уведомил железнодорожный комитет, что исполнение приговора приостановлено. На другой день министерство само распубликовало о своей капитуляции в правительственном сообщении. К нему-де поступила «просьба (!) отменить приговор с выражением намерения (!) в противном случае объявить забастовку». От местных военных властей правительство никаких сообщений не получало, что, «вероятно, объясняется забастовкой правительственного телеграфа». Во всяком случае, «тотчас по получении телеграфных заявлений» военный министр послал распоряжение «приостановить исполнение приговора, если таковой действительно состоялся, до выяснения обстоятельств дела». Официальное сообщение умалчивает лишь о том, что свое распоряжение военному министру пришлось пересылать через посредство Железнодорожного Союза, ибо самому правительству бастующий телеграф был недоступен.

Эта красивая победа была, однако, последней победой революции. Дальше она видела только поражения. Ее организации подверглись сперва аванпостному обстрелу. Стало очевидно, что на них готовится беспощадная атака. Еще 14 ноября арестовали в Москве, на основании положения об усиленной охране, бюро Крестьянского Союза. И около того же времени в Царском Селе был решен арест председателя Петербургского Совета Рабочих Депутатов. Однако администрация медлила с выполнением своего постановления. Она еще не чувствовала полной уверенности, нащупывала почву и колебалась. Противником царско-сельского заговора оказался министр юстиции. Он доказывал, что Совет Депутатов не может быть отнесен к числу тайных сообществ, так как он действовал вполне открыто, анонсировал свои заседания, печатал в газетах свои отчеты и даже вступал в сношения с административными лицами. «То обстоятельство, – так передавала точку зрения министра юстиции осведомленная пресса, – что ни правительство, ни администрация не предпринимали никаких мер к пресечению деятельности, направленной к ниспровержению существующего строя, что последняя даже часто командировала к месту заседаний Совета патрули для охранения порядка, что даже петербургский градоначальник принимал председателя Совета Хрусталева, зная, кто он и в качестве кого он является, – все это дает полное основание всем участникам Совета Рабочих Депутатов считать свою деятельность отнюдь не противоречащей тому курсу, который господствует в правительственных сферах, и, стало быть, не преступной».

Но, в конце концов, министр юстиции нашел средство преодолеть свои юридические сомнения, – и 26 ноября Хрусталев был арестован в помещении Исполнительного Комитета.

Два слова о значении этого ареста. На втором заседании Совета, 14 октября, председателем был избран, по предложению представителя социал-демократической организации, молодой адвокат Георгий Носарь,[67 - Носарь-Хрусталев – см. прим. 240 в 1-й части этого тома.] приобревший вскоре большую популярность под именем Хрусталева. Он оставался председателем до дня своего ареста, 26 ноября, и в его руках сосредоточивались все организационные нити практической деятельности Совета. Радикально-уличная пресса, с одной стороны, и реакционно-полицейская, с другой, в течение нескольких недель создали вокруг этой фигуры историческую легенду. Как в свое время 9 января казалось им плодом проникновенного замысла и демагогического гения Георгия Гапона, так Совет Рабочих Депутатов представлялся им гибким орудием в титанических руках Георгия Носаря. Ошибка во втором случае была еще грубее и абсурднее, чем в первом. Хотя работа, развитая Хрусталевым в качестве председателя, неизмеримо богаче и содержательнее, чем авантюристская деятельность Гапона, личное влияние председателя Совета на ход и исход событий несравненно меньше того влияния, которое получил взбунтовавшийся поп из департамента полиции. В этом не вина Хрусталева, а заслуга революции. С января по октябрь она заставила пролетариат пройти большую политическую школу. Формула герой и толпа уже не имела применения в революционной практике рабочих масс. Личность вождя растворилась в организации; с другой стороны, объединенная масса сама стала политической личностью.

Практически-находчивый и деловитый человек, энергичный и умелый председатель, хотя и посредственный оратор, импульсивная натура без политического прошлого и без политической физиономии, Хрусталев оказался как нельзя лучше приспособленным к той роли, которую он сыграл в конце 1905 года. Рабочие массы, революционно настроенные и с резким классовым чувством, были, однако, в большинстве лишены партийной определенности. То, что мы сказали выше о самом Совете, здесь можно отнести к Хрусталеву. Все социалисты с прошлым были партийными людьми, а кандидатура партийного человека внесла бы трения в среду Совета в самый момент его возникновения. С другой стороны, политическая неопределенность Хрусталева облегчала Совету его сношения с непролетарским миром, особенно с интеллигентскими организациями, оказавшими Совету значительную материальную помощь. Доверяя председательство беспартийному лицу, социал-демократия рассчитывала на свой политический контроль. Она не ошиблась. Уже через 3 – 4 недели колоссальный рост ее влияния и силы сказался, между прочим, и в том, что Хрусталев публично заявил о своем присоединении к социал-демократии (к меньшевикам).

Чего думало правительство достигнуть арестом Хрусталева? Надеялось ли оно путем устранения председателя разрушить организацию? Это было бы, пожалуй, слишком тупоумно – даже для Дурново. Трудно, однако, на вопрос о мотивах ответить вполне определенно уже потому, что мотивы были, вероятно, неясны самим реакционным заговорщикам, которые собрались в Царском Селе для обсуждения судеб революции, а разрешились отдельной жандармской мерой. Во всяком случае арест председателя при тех условиях, при каких он был произведен, получал для Совета огромное симптоматическое значение. Для всякого, кто накануне мог еще сомневаться в этом, стало ясно, как день, что для обеих сторон отступления нет, что решительное столкновение неизбежно и что нас отделяют от него не месяцы и не недели, а дни.

«1905».

Л. Троцкий. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ СОВЕТА

Покинуть после ареста Хрусталева открытую арену Совет не мог: свободно избранный парламент рабочего класса, он был силен именно открытым характером своей деятельности. Распустить свою организацию – значило добровольно открыть крепостные ворота врагу. Оставалось идти прежней дорогой – навстречу конфликту. На заседании Исполнительного Комитета 26 ноября представитель партии социалистов-революционеров («сам» Чернов)[68 - Чернов, Виктор – основатель и вождь партии эсеров. Вместе с Натансоном и другими был ранее организатором партии «Народного права», предшественницы партии эсеров. С начала 900-х годов, когда образовалась партия с.-р., Чернов становится ее теоретиком и политическим руководителем. Насколько народники 70-х и 80-х годов имели крупные теоретические силы, настолько бедна ими была эсеровская партия. Чернов был ее единственным теоретиком. В годы перед войной, когда у эсеров стало выкристаллизовываться правое крыло (группа «Почин» – Авксентьев и др.) и левое (максималисты, журнал «Революционная Мысль»), Чернов занимает позицию центра. Лидером эсеровского центра выступает он и в годы войны, совмещая умеренные циммервальдские воззрения с нелепыми обвинениями Маркса и Энгельса в германофильстве в годы франко-прусской войны (в их мнимом германофильстве он пытается найти исторические корни грехопадения германского социализма). После Февраля он вскоре занимает пост министра земледелия. Политическая деятельность Чернова в 1917 г. отличалась большой неустойчивостью и обнаружила его полную несостоятельность, как вождя масс в революционное время. Достаточно указать на его роль в дни Демократического Совещания, когда он, в качестве политического вождя, оказался в положении генерала без армии, ибо ни правые ни левые элементы эсеровской партии не могли принять его страусову тактику. В 1918 – 1919 г.г. Чернов обретается, как и многие эсеровские вожди, в лагере поволжско-уральской контрреволюции. В последние годы Чернов по-прежнему возглавляет эсеровский «центр», который, по существу, не менее контрреволюционен, чем группа Авксентьева и др.] предложил издать заявление, что на каждую меру правительственной репрессии Совет будет отвечать террористическим ударом. Мы выступили против этого: в тот небольшой срок, который оставался до открытия военных действий, Совет должен был как можно теснее натянуть связи с другими городами, с Крестьянским, Железнодорожным, Почтово-Телеграфным Союзами,[69 - Железнодорожный Союз – играл крупную роль в событиях 1905 г. 20 – 21 апреля 1905 г. в Москве состоялся первый съезд железнодорожных рабочих и служащих, положивший начало Всероссийскому железнодорожному союзу. Наряду с экономическими требованиями съезд постановил добиваться политических свобод, Учредительного Собрания и амнистии. Состоявшийся в июле 1905 г. второй съезд провозгласил главной задачей союза подготовку всеобщей политической стачки. Правительство, желая задобрить железнодорожников, созывает в конце сентября новый съезд (наполовину назначенный, наполовину избранный) по вопросу о пенсионных и сберегательных кассах. Участники съезда признали полномочными только избранных депутатов и объявили себя первым делегатским железнодорожным съездом. Съезд, созванный правительством по сравнительно второстепенному вопросу, становится организующим центром 800-тысячной армии железнодорожников и тем самым превращается в важный политический фактор в надвигающейся революционной борьбе. 7 октября вспыхивает забастовка на Московско-Казанской ж. д. Съезд и Центральное Бюро союза, по соглашению с Петербургским Советом Рабочих Депутатов, объявляют политическую стачку по всей сети железных дорог, дезорганизуя таким образом деятельность правительства и жизнь страны. Железнодорожная забастовка идет во главе всего стачечного движения, толкает и сплачивает колеблющихся и значительно способствует успеху всеобщей октябрьской стачки. Через два дня после манифеста 17 октября стачка объявляется прекращенной. Однако лживые обещания царского манифеста не могли надолго успокоить рабочую массу. В ноябре железнодорожники снова объявляют забастовку, в которой участвует значительная часть дорог. Накануне декабрьского восстания в Москве конференция железнодорожников присоединяется к предложению Московского Совета Рабочих Депутатов о всеобщей забастовке, и Центральное Бюро союза железнодорожников снова объявляет стачку по всей железнодорожной сети. Однако на этот раз забастовали не все дороги – в частности, к забастовке не присоединился важнейший петербургский узел. После поражения декабрьского восстания организация железнодорожников была разгромлена, как и все рабочее движение. Но уже весной 1906 г. начинается работа по восстановлению железнодорожного рабочего союза.Всероссийский союз почтово-телеграфных чиновников – был образован в Москве в конце октября 1905 г. и быстро раскинул сеть своих организаций по всей России. Цели и задачи союза почтово-телеграфных чиновников резолюция по организационному вопросу определяла следующим образом:«Союз имеет целью коренным образом улучшить материальное и служебно-правовое положение почтовых и телеграфных служащих, а также защитить их корпоративные интересы. Для этого союз стремится к установлению такого порядка, при котором выработка всех правительственных законоположений и мероприятий, касающихся служащих почтово-телеграфного ведомства, находилась бы в руках самих служащих. Ввиду того, что такой порядок, даже и при измененном манифестом 17 октября государственном строе России, невозможен, союз выставляет требования полной свободы и созыва Учредительного Собрания на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования для выработки основного государственного порядка».Немедленно после своей организации союз вступил в тесную связь с Петербургским Советом Рабочих Депутатов. Союз отказался вступить в либеральный «Союз Союзов», мотивируя свой отказ буржуазным характером этой организации. 16 ноября 1905 г. в Москве открылся первый всероссийский делегатский съезд союза почтово-телеграфных служащих. На этом съезде было решено объявить всеобщую забастовку почтово-телеграфных чиновников. Поводом к забастовке послужил приказ начальника главного управления почт и телеграфа Севастьянова, воспрещавший почтово-телеграфным чиновникам состоять в каком-либо профессиональном союзе. Почтово-телеграфная забастовка, блестяще проведенная союзом под руководством Совета Рабочих Депутатов, произвела большое впечатление на всю Россию. Реакционная газета «Свет» следующим образом охарактеризовала почтово-телеграфную забастовку:«Эта забастовка – ужаснее всех. Один день такой забастовки может принести России убытку на сумму большую, чем жалованье за год всех почтово-телеграфных чиновников».19 ноября министр внутренних дел Дурново рассылает всем губернаторам следующую телеграмму:«На основании положения об охране прикажите арестовать и заключить всех известных вам – жандармскому управлению и почтово-телеграфному начальству – подстрекателей и агитаторов по забастовке почт и телеграфов».Вслед за этой телеграммой начинается период репрессий. Все виднейшие руководители почтово-телеграфного союза были арестованы. К концу ноября 1905 г. почтово-телеграфная стачка была прекращена, а вместе с ней прекратилась и деятельность почтово-телеграфного союза.О крестьянском союзе см. прим. 129 в 1-й части этого тома.] с армией; для этой цели еще в середине ноября были отправлены два делегата – один на юг, другой на Волгу; между тем террористическая погоня за отдельными министрами, несомненно, поглотила бы все внимание и всю энергию Исполнительного Комитета. Мы предложили внести на заседание Совета следующую резолюцию: «26 ноября царским правительством взят в плен председатель Совета Рабочих Депутатов тов. Хрусталев-Носарь. Совет Р. Д. выбирает временный президиум и продолжает готовиться к вооруженному восстанию». Как кандидаты в президиум были намечены три лица: докладчик Исполнительного Комитета Яновский (под именем Яновского фигурировал в Совете автор этой книги), кассир Введенский (Сверчков)[70 - Введенский-Сверчков – см. прим. 343 в 1-й части этого тома.] и депутат от Обуховского завода рабочий Злыднев.[71 - Злыднев – см. прим. 345 в 1-й части этого тома.]

Общее собрание Совета происходило на следующий день открыто, как всегда. Присутствовало 302 депутата. Настроение царило нервное. Многие члены Совета хотели немедленного и прямого ответа на партизанский набег министерства. Но после кратких прений собрание единодушно принимает резолюцию Исполнительного Комитета и закрытой баллотировкой выбирает предложенных им кандидатов в президиум.

Присутствующий на заседании представитель Главного Комитета Крестьянского Союза докладывает собранию о постановлении ноябрьского съезда Союза: не давать правительству рекрут и податей и брать назад вклады из государственных банков и сберегательных касс. Ввиду того что Исполнительный Комитет еще 23 ноября принял резолюцию, приглашающую рабочих, «ввиду наступающего государственного банкротства», принимать уплату жалованья только золотом и извлекать свои вклады из сберегательных касс, делается постановление о том, чтобы обобщить эти меры финансового бойкота и изложить их в манифесте к народу – от имени Совета, Крестьянского Союза и социалистических партий.