Оценить:
 Рейтинг: 4.5

Полное собрание сочинений. Том 28. Царство Божие внутри вас

<< 1 2 3 4 5 6 ... 59 >>
На страницу:
2 из 59
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Письма Л. Толстого хранят многие мысли, высказанные им в связи с работой над «Царством божием внутри вас». Завершая работу по оказанию помощи голодающим крестьянам, он в письме к H. Н. Страхову от 13 июля 1893 г. выражал свое возмущение «людьми нашего круга», которые могут «жить спокойно, зная, что они погубили и догубляют целый народ, высосав из него всё, что можно, и досасывая теперь последнее, рассуждать о боге, добре, справедливости, науке, искусстве. – Я свою статью кончил, – писал Толстой, – она переводится. Я уже теперь смотрю на нее со стороны и вижу ее недостатки и знаю, что она пройдет бесследно (пока я писал, я думал, что она изменит весь мир)… хочется теперь написать о положении народа, свести итоги того, что открыли эти два года».[19 - T. 66, стр. 366.]

Из переписки H. Н. Страхова с Толстым известно, что русская цензура для иностранных изданий встретила французский перевод книги Толстого «тихо, но враждебно». Цензура признала книгу «самой вредной из всех, которые когда-либо просматривались ею»[20 - T. 87, стр. 234.], и отказалась допустить ее в Россию.

Работа над книгой вызывала у Толстого необыкновенный прилив творческой энергии и упорства. Заканчивая книгу, он 25 февраля 1893 г. писал Страхову: «Я в жизни никогда с таким напряжением и упорством не работал, как я теперь работаю над всей моей книгой и в особенности над заключительными главами ее. Должно быть, я поглупел или, напротив, ослабел творчеством, а поумнел критическим умом».[21 - T. 66, стр. 299.] Такое же вдохновение испытывал Толстой и в начале работы над книгой. В письме к сыну известного художника H. Н. Ге от 12 сентября 1891 г. он писал: «Я очень много работаю над своей статьей о воинской повинности и христианстве… Какая удивительная вещь – работа! Ведь мы думаем, что работаем, чтоб есть, чтоб одеться, чтоб услужить людям, чтоб похвалили; неправда: все мы работаем для того, чтобы уйти из себя в работу.»[22 - Там же, стр. 43.] И действительно, Толстой «уходил» в свой труд, он вложил в него и свой ум, и сердце, знание жизни, о чем так хорошо сказал М. Горький: «Как много жизни обнял этот человек, какой он не по-человечьи умный и жуткий»: Толстой обнажил неприглядную картину дореволюционной России, ее мрачную действительность, гнетущую творческие силы человека, унижающую его достоинство. Трагедия Толстого-мыслителя состояла в том, что в своей критике современного общественного строя, в демократических тенденциях своего учения он опирался на бурный протест крестьянских масс, а в выводах – на теорию непротивления злу насилием. Но когда Толстой обращался к жгучим вопросам народной жизни, он не мог не становиться на путь разрушительной критики царизма и церкви. В письме к Д. А. Хилкову, говоря о своей книге, он называет ее «сочинением о насилии и самой жестокой форме его, о воинской повинности», которое он все не может кончить, ибо «всё кажется не так сильно и убедительно, как оно у меня в сердце и в голове. Хочется так выразить, чтобы было несомненно для всех. И надеюсь, что выражу… Там всё есть и о церкви, всё, от чего мы не то что страдали, но то, обо что мы бьемся».[23 - Там же, стр. 147.]

III

Основная идея книги «Царство божие внутри вас» – обличение буржуазного государства, его классовой сущности и его роли в проведении политики милитаризма и подавления сопротивления народа. Оно проникает всю книгу и получает наиболее сильное выражение в ее заключительной главе, где пафос разоблачения всех институтов современного буржуазного государства достигает предельного напряжения и где Толстой выносит ему свой беспощадный приговор. И хотя взгляды Толстого на государство были противоречивы и не во всем правильны, его критика милитаристского государства отвечала задачам освободительной борьбы и имела прогрессивное значение.

Толстой обрушился на ученых и публицистов, апологетов буржуазного общества и государства, доказывавших извечность и необходимость его существования. В книге разоблачается обман и несостоятельность правовой науки, изображающей буржуазное государство как наилучшую форму общественного устройства, утверждается, что государству всегда был присущ деспотизм и подавление угнетенных классов: так было «при Нероне и Чингис-хане и так это и теперь при самом либеральном правлении в Америке и Французской республике». Толстой отвергает доводы идеологов буржуазии, объясняющих гонку вооружений и введение всеобщей воинской повинности в Германии, а затем и в других странах, якобы угрозой внешнего нападения, и доказывает, что массовые армии в большой мере потребовались для борьбы с народом внутри страны. Причина их появления, пишет Толстой, в «коммунистическом, социалистическом, анархическом и общем рабочем движении». Классовую сущность буржуазного государства писатель иллюстрирует убедительными фактами положения народных масс и господствующих классов, тем, что государство охраняет собственность помещиков и фабрикантов и насилиями удерживает крестьян и рабочих в состоянии нищеты и голода, тормозит «решение вопросов рабочего, земельного, политического, религиозного». Ему было очевидно, что при современном государственном устройстве созданы условия «вечного праздника» для одних и «вечного труда» для других.

Обрисовав угнетенное положение народа в буржуазном государстве и признав справедливым стремление рабочих изменить существующую систему социальных отношений, Толстой остановился перед вопросом, как избавиться народу от гнета, бесправия и нищеты. Он отрицал путь революционного освободительного движения, ставившего своей целью свержение буржуазного общества и его государства. В условиях деспотического государства и милитаризма писатель не видел возможности его разрушения и проповедовал «внутреннее» «освобождение человека» через изменение «понимания жизни». Ему казалось, что единичные случаи отказов людей от военной службы, порожденные такой «внутренней свободой», страшнее правительствам, чем все формы освободительной борьбы. В этом заключалось одно из самых «кричащих противоречий» Толстого.

Отрицая буржуазное государство, Толстой считал, что человеку вообще никакое государство не нужно, так как современное человечество «выросло» из государственной формы общежития. Сущность буржуазного государства, как «ненужной тяжести», «бедствия» для народа, писатель обобщал и считал его свойством государства вообще, в том числе и «хорошего», которым, говорил он, революционеры стремятся заменить «плохое» современное государство. Эксплуататорскую сущность и деспотизм государств досоциалистического типа Толстой ошибочно переносил и на государство будущего, которое создаст народ, победив своих угнетателей. Толстому казалось, что и такое государство неизбежно окажется еще деспотичнее прежнего, так как ему придется изобретать новые формы борьбы с поверженным ранее господствовавшим классом.

В книге «Царство божие внутри вас» Толстой показал, что современный буржуазный строй держится военной силой и лицемерным общественным мнением, которое он называет «языческим» в отличие от проповедуемого им «христианского». Вся сила буржуазного общества и заключается в этом «столпе», в «целой армии людей, призванных к тому, чтобы обманывать и гипнотизировать народ».

Намечая историческую перспективу борьбы двух общественных мнений, языческого, постепенно отмирающего, и христианского, Толстой верит в возможность победы «христианского» общественного мнения, при котором государство и все его институты – армия, полиция, суд, чиновники, тюрьмы, казни, – окажутся ненужными. Развивая такой утопический взгляд на отмирание буржуазного государства под влиянием христианской морали, он для обоснования своей точки зрения привлекает факты и события современной жизни. Толстой замечает, что деспотизм стал жестче, но он – как «сухое дерево», подтачиваемое в сердцевине и готовое к падению; богатые и правители больше не являются «цветом общества и тем идеалом человеческого благополучия и величия, к которому стремились прежде всего насилуемые». Следовательно, люди начинают стыдиться участия в насилиях. Одна статья, пишет Толстой, может более изменить положение дел, чем «десятки свиданий монархов и сессий парламентов»: государство становится таким же ненужным, как «короли и императоры», которые «почти ничем не управляют». Толстой видит симптомы разрушения «языческого» общественного мнения, на котором держится государство, в том, что палачи отказываются от свершения казней, в неповиновении солдат, призванных для усмирения крестьян, в филантропии фабрикантов, в отказах отдельных помещиков от земли, в либерализме некоторых прокуроров и судей, смягчающих наказания, в отказе иных священников благословлять государственные насилия. Такие симптомы представлялись Толстому не случайностью, а результатом какой-то «общей» причины, которую он склонен был усматривать в отрицании народом общественного «языческого» мнения и в переходе людей на позиции «христианского» общественного мнения. Принимая желаемое за действительность, Толстой предсказывал в ближайшем будущем переход собственности из частных рук в общее достояние, отказ народа «кормить и содержать королей, императоров, президентов» и полчища их чиновников. Люди, писал он, откажутся «содержать все эти ставшие бесполезными учреждения».

Как глубокий наблюдатель народной жизни, Толстой заметил коренные изменения в буржуазном обществе на заре его империалистической стадии: нараставшее возмущение и протест масс против буржуазного государства и всего строя; революционные стремления к его разрушению, возникавшие под могучим влиянием идей социализма во второй половине XIX в. Но, замечая эти изменения, Толстой давал им свою интерпретацию и выводил их не из развития капитализма и роста противоречий между трудом и капиталом, а находил эту общую причину в «христианском» общественном мнении и его морали. Здесь сказывались противоречия и реакционные черты толстовского учения, в принципе отрицавшего революционные методы преобразования буржуазного общества.

Критика современного государства тесно переплетается у Толстого с разоблачением лицемерия и лжи как одной из самых характерных черт буржуазного общества. Толстой показал «всеобщее лицемерие, вошедшее в плоть и кровь…» современного общественного устройства. Типичен лицемер-помещик, устраивающий общество трезвости или «рассылающий через жену и детей фуфайки и бульон трем старухам», чтобы показать евангельскую или гуманную любовь к тому самому народу, который он «не переставая мучает и угнетает». Таким же «благотворителем» для народа является купец, истративший одну тысячную из украденных им денег на «больницу, музей, учебное заведение», фабрикант, доход которого «весь составляется из платы, отнятой у рабочих», губящий принудительным трудом «целые поколения людей» «для своих барышей» и строящий искалеченным на его работе людям «домики с двухаршинными садиками». Буржуазия, пишет Толстой, лицемерно заявляет, что никто не принуждает народ работать: «это дело свободного выбора», что бедность народа не зависит от гнета капиталистов, а только от «необразования, грубости, пьянства народа». Наоборот, иронизирует Толстой, капиталисты и правительство полагают, что «мудрым управлением» они противодействуют обеднению масс. С таким же лицемерием духовенство помогает народу «религиозным обучением», а либералы распространением образования. Лицемерие правящих классов доведено до предела: даже карательные экспедиции против крестьян, пишет Толстой, объясняются «выгодой» тех же крестьян, бунтующих, «не понимая своей выгоды».

Отвергая борьбу за преобразование общественного и экономического строя, Толстой считал неразумными заботы о «нашей временной, плотской жизни, жизни общества или государства». Все дела творятся через человека «высшею силою», а человек «не творец жизни»; забота людей «о делах внешних» и общих, в которых они не свободны, закрывает им путь к истине, «в чем они свободны».

В заключительной главе книги Толстой подчеркнул «два неотвратимые условия нашей жизни, уничтожающие весь смысл ее» – смерть и «непрочность всех совершенных нами дел», ибо «всё проходит, не оставляет следа». И «смысл жизни нашей… ни в нашем личном плотском существовании… ни в каком-либо мирском учреждении или устройстве». С помощью этих «идей» Толстой стремился пробудить у господствующих классов «совесть» и понудить их отречься от лицемерия, участия в насилиях и казнях, заставить осознать свою человеческую обязанность, которая выше службы правителя и чиновника.

Толстой разоблачал ложь и лицемерие буржуазных идеологов, грозивших народу в случае разрушения капитализма, неисчислимыми жертвами, гибелью науки, искусства, цивилизации, культуры. Отвечая на подобные пророчества, Толстой выразил ту мысль, что вместе с капиталистическим строем погибнут его ложь и лицемерие, а подлинная наука и культура «только более процветет и усилится».

IV

Милитаризм как орудие угнетения колониальных народов и подавления освободительного движения является одной из центральных проблем книги «Царство божие внутри вас». Толстой, свидетель современных ему исторических событий, не мог не заметить растущего милитаризма, гонки вооружений и надвигающейся на человечество мировой войны. С каким негодованием обрушился он на лицемерный обман народа лжепатриотическими лозунгами, «конгрессами мира», «третейскими судами», которыми буржуазные правительства маскировали подготовку к войне и усыпляли бдительность народа! Обличая милитаризм, Толстой выступает как величайший гуманист, проповедник мира и братства людей и как смелый обличитель империалистического заговора против мира и жизни миллионов людей. «Что может быть безумнее и мучительнее того положения, в котором живут теперь европейские народы, тратя большую часть своих богатств на приготовление к истреблению своих соседей», – писал Толстой.

Его выступления укрепляли силы русского освободительного движения и помогали его борьбе за свержение царской монархии. Все прогрессивное человечество с затаенным дыханием читало гневные и страстные слова Толстого. Протест Толстого против надвигающейся империалистической войны был вместе с тем одним из первых могучих протестов русских писателей против милитаризма. Понимая всю чудовищность грозящей катастрофы, всю ее бессмысленность для человечества, он указывал на ее виновников, прикрывавших разговорами о мире гигантскую подготовку к войне. В своей книге Толстой выступил как смелый обличитель империалистической политики буржуазных правительств, жестокостей милитаризма, всеобщей воинской повинности.

Большое место в книге и ее черновых вариантах отведено теме разоблачения всеобщей воинской повинности как самому крайнему выражению насилия милитаризма и деспотизма над человеческой личностью. Он дает ряд выдержек из речей и документов, из книг и статей о военном положении Европы, о численности армий и военных расходов, о гонке вооружений, несостоятельности разговоров о мире, о бедствиях войны. «И это не отдаленная случайность, а это то самое, к чему мы все готовимся, и есть не только вероятное, но неизбежное событие». Толстой считал, что человечество стоит на пороге «ужасающей по бедственности и истребительности войны, внутренних революций». Цитируя сильные и гневные слова о войне, ее ужасах и бессмысленности, взятые у Мопассана, Гюго, Э. Рода и других, Толстой ополчается против проповедников милитаризма, потерявших совесть, здравый смысл и человечность. На первом плане он ставит зловещую фигуру Мольтке, названного Мопассаном «гениальным убийцей», Э. Вогюэ и других пропагандистов милитаризма. Писатель, иллюстрируя рост милитаризма и эксплуатации народа, ссылается на действие «железного закона», по которому рабочие «имеют столько, сколько им нужно, чтобы быть постоянно побуждаемыми нуждой к работе и быть в силе работать на своих хозяев».

Толстой следил за политической жизнью на Западе. Об этом свидетельствуют цитаты из речей Каприви, Вильгельма и других политических деятелей, приводимые в «Царстве божием внутри вас». Толстой уличает германского канцлера, объяснявшего необходимость громадных военных расходов какой-то опасностью для Германии, но проговорившегося в рейхстаге, где он «прямо объявил, что нужны надежные унтер-офицеры для того, чтобы бороться против социализма». «Смысл речи Каприви… тот, что деньги нужны не для противодействия внешним врагам, а для подкупа унтер-офицеров, с тем чтобы они были готовы действовать против подавленного рабочего народа». Яростное негодование Толстого вызвала речь кайзера Вильгельма перед рекрутами в 1891 г., в которой он заявил: «При теперешних социалистических происках может случиться, что я прикажу вам стрелять в ваших собственных родственников, братьев, даже родителей… и тогда вы обязаны беспрекословно выполнять мои приказы».

Толстой подчеркивал рост антивоенных настроений в народе, особенно против воинской повинности, объясняя эти настроения растущим проникновением «в низшие слои рабочего народа» социалистических, коммунистических и анархических теорий, хотя «всеми правительствами без исключения скрывается в народе всё, могущее освободить его».

Толстой показал роль армии в осуществлении государственных насилий над народом. Судя по письму к Чарльзу Тернеру (от 1 августа 1892 г.), Толстой считал эту тему одной из главных идей «Царства божьего внутри вас». Русская и западноевропейская действительность давала обширный материал для таких разоблачений. Толстой не мог забыть о встрече на железной дороге с поездом «солдат с розгами и боевыми патронами», ехавших «усмирять тех голодных», с которыми он прожил «последний год» работы на голоде.

Писатель искренне возмущался необыкновенной покорностью, с которой в Европе, гордящейся своей свободой, люди «приняли одну из самых не только деспотических, но и позорных мер, когда-либо изобретенных тиранами, – общую воинскую повинность».

Подчеркивая «наглость насильников», Толстой много справедливых слов сказал в своей книге и о «подлости насилуемых», которую он находил в поведении образованной толпы, с пафосом и лицемерием толкующей «о гуманности», «о свободе», «правах» и «неприкосновенности жизни человека», а на деле покорно повинующейся милитаристам.

Толстой был глубоко прав, осуждая разжигание правительствами национальной вражды и шовинизма под видом патриотизма и защиты отечества. Но он заблуждался, когда отождествлял шовинизм с патриотизмом, игнорируя его конкретно-историческое содержание.

Огромное политическое значение книги Толстого определялось ее злободневным содержанием, вызвавшим необычайный интерес во всех странах. Книга будила у читателя мысли, чувства и настроения, направленные против готовившейся империалистической войны. В этом смысле труд Толстого был исключительно своевременным: он появился как раз в период усиления империалистической экспансии. Толстой высмеивал тех, кто полагал, что гонкой вооружений можно обеспечить мир: «Пишут: война погубит сама себя, так страшны ее орудия; неправда, будь они еще страшнее – будь они таковы, что 0,99 погибнут наверное, и люди все-таки пойдут и будут идти, пока не проснется человек – религиозный человек».[24 - T. 52, стр. 53.] Толстой не верил в плодотворность «конгрессов мира» и прочих пацифистских затей либерально-буржуазной интеллигенции, которые лишь усыпляли бдительность народов и играли на руку милитаризму. История империалистических войн подтвердила справедливость взглядов Толстого.

Книга «Царство божие внутри вас» резко выделялась на фоне милитаристской пропаганды, заполнившей буржуазную прессу. Не удивительно, что именно антивоенный пафос книги вызвал живейший отклик у читателей всего мира. Так, организация «Молодые друзья мира» обратилась из Франции к Л. Н. Толстому 23 ноября 1893 г. с письмом, в котором просила прислать статью для ее журнала «La paix par le droit», органа международной молодежи, пропагандировавшего мир посредством третейских судов. Отвечая на это письмо (10 декабря 1893 г.), Толстой выражал сомнение в возможности достичь такими средствами поставленной цели – сохранения мира, но вместе с тем поддержал и ободрил руководителей «Молодых друзей мира», заявив, что он любуется «смелостью мысли этих юношей, которые в противоположность тому, что им проповедуют их старшие и их учителя, имеют смелость верить, что война не есть нормальное состояние человечества». «Идея международности этого органа мне чрезвычайно симпатична», – писал в этом же письме Толстой; рекомендовал «печатать такой журнал на трех или четырех языках параллельно». В заключение письма он выразил готовность «служить этому прекрасному делу». Толстой обещал журналу послать свою статью по поводу франко-русских демонстраций, «а пока, – писал он, – если вы сделаете для этого журнала краткое изложение всего, что касается войны из «Царства божия внутри вас», я буду очень этому рад, потому что знаю, что вы сделаете это превосходно».[25 - T. 66, стр. 444.] Редакция журнала последовала совету Толстого и поместила выдержки из его книги в январском номере 1894 г.

Толстой горько сетовал на покорность и смирение народных масс, повинующихся военной силе, то есть на те самые качества, которые сам же внушал, проповедуя свое учение о непротивлении злу. Но, веря в разум человечества, он все же надеялся, что наступит время, когда «пушки, сабли, крепости, мундиры, ордена» будут показывать народу так, как теперь показывают «памятники древности».[26 - T. 52, стр. 155.]

V

Ярко выраженное антицерковное направление составляет своеобразие публицистики Толстого. Разоблачив официальную церковь, как серьезную опору социального, а в ряде случаев национального и колониального гнета, Толстой нанес сокрушительный удар идеологии господствующих классов. В силу этого публицистика Толстого вызвала в России и во всем мире со стороны духовенства яростное озлобление и целый поток статей, брошюр, книг, в которых мракобесы клеветали на великого художника, изображая его врагом всего человечества, дерзким разрушителем моральных устоев и обычаев, освященных вековыми традициями религии, церкви и общества.

В «Царстве божием внутри вас» антицерковная тема занимает одно из центральных мест. Толстой видел, что церковь затемняет сознание народа. Отсюда возникало стремление писателя разоблачить обман народных масс, вскрыть социальную подоплеку и корыстную заинтересованность приверженцев официальной церкви в оправдании эксплуататорского, буржуазного строя. В анализе закономерности общественного развития Толстой не стоял на материалистических позициях, тем не менее его критика многовековой работы церкви по оправданию насилий, казней и преступлений господствовавших классов была убедительна. Она аргументировалась громадным фактическим материалом из жизни русского народа и народов других стран, подкреплялась превосходной эрудицией. Не напрасно затратил Толстой целые десятилетия гигантского труда, чтобы разобраться в сложных и запутанных вопросах догматического богословия, в текстах священного писания, в истории церкви и ересей. Свои исследования он использовал в труде «Царство божие внутри вас». Ссылаясь на знаменитое сочинение чеха Хельчицкого «Сеть веры», написанное в XV в. и признаваемое им одним «из замечательнейших произведений мысли и по глубине содержания, и по удивительной силе и красоте народного языка, и по древности», Толстой подчеркивает обличение Хельчицким войн и смертной казни, разоблачение им сращивания церкви с государственной властью, начавшегося еще при Константине Великом, наделившим папу Сильвестра богатством и светской властью. «С тех пор обе власти постоянно помогали друг другу». История церкви, – писал Толстой, – это история «величайших жестокостей и ужасов». Именно церковь была «всегда одной из главных причин разъединения людей, ненависти… войн… инквизиций». Не менее подлую роль она играет в политической жизни России, где деятельность «огромного, напряженно действующего учреждения, состоящего из полумиллионного полчища, стоящего народу десятки миллионов», сводится лишь к затемнению сознания и защите существующего строя.

Антицерковные сочинения Толстого вызывали открытое противодействие со стороны официальной церкви, полиции и Синода. В отзыве на корректурные листы «Исповеди» и «В чем моя вера?» Московский духовный цензурный комитет писал Синоду, что Толстой высказывает самые «дерзкие суждения о существующем строе государственного управления, представленные в выражениях сильных и картинных»[27 - Архив синодальной канцелярии. Дело № 2255.] (отзыв от 12 декабря 1885 г.). Отказывая С. А. Толстой (16 декабря 1885 г.) в цензурном разрешении Синода на издание книги «В чем моя вера?», К. П. Победоносцев ссылался на то, что эта книга произвела бы «вредное действие на умы», подобно действию «первых проповедников революции».[28 - H. Н. Гусев, «Летопись жизни и творчества Л. Н. Толстого», Academia, 1936, стр. 342.]

Теоретические работы Толстого, написанные в восьмидесятые годы, имели, по его признанию, большое значение для книги «Царство божие внутри вас». В письме к Джону Кенворти Толстой писал 10 июля 1895 г., что его сочинение «Соединение и перевод четырех Евангелий» было «поворотным пунктом» всей его жизни и «легло в основание» всего написанного после него. Другому корреспонденту, Феликсу Шредеру, он писал (21 мая 1893 г.), что в его книге,[29 - Felix Schroeder, Le Tolsto?sme, Paris, 1893.] посвященной анализу теоретических работ Толстого, написанных им в восьмидесятые годы XIX в., заключение, выведенное «из всего предыдущего… могло бы служить предисловием» к «Царству божьему внутри вас» (т. 66, 336). Надо иметь в виду огромное общественное значение трудов Толстого, разоблачавших фальсификацию текстов Евангелия с целью оправдания насилий над народом и церкви и государства. Он в своей книге показал, что в буржуазных государствах официальная церковь никак не противодействовала гнету и эксплуатации народных масс.

Антицерковная тема в публицистике и в гениальных художественных творениях Толстого, например в «Воскресении», вызывала бешеную злобу в правительственных сферах и среди высшего духовенства, предавшего Толстого анафеме. В публичной проповеди 2 марта 1891 г. харьковский протоиерей Буткевич просил царя «пресечь» деятельность Толстого, ибо он «больше всех волнует умы образованного и необразованного общества» своими сочинениями, заключающими «разрушительную силу». В таком же духе произносились проповеди во всех церквах, печатались в церковных изданиях и в органах реакционной печати. Официальная церковь находилась в крайне враждебных отношениях с Толстым. В его лице она встретила критика и обличителя с мировым именем, выступления которого имели огромный общественный резонанс. К. П. Победоносцев обращал внимание царя Александра III на усиление «умственного возбуждения» под влиянием сочинений Толстого, что «угрожает распространению странных, извращенных понятий о вере, о церкви, о правительстве и обществе». Духовная цензура подвергла запрету книгу Толстого «О жизни» лишь потому, что в ней проводилась идея о том, что всем руководит «не слово божие, а единственно и исключительно человеческий разум». Толстого не смущали цензурные запреты его произведений и преследования. Он продолжал борьбу с царизмом и церковниками, работая над своей книгой. 11 февраля 1889 г., после чтения книги Э. Рода «Le sens de la vie», Толстой записал в Дневнике: «Надо, надо писать и воззвание и роман, т. е. высказывать свои мысли, отдаваясь течению жизни». Еще интереснее запись в Дневнике 7 июня 1889 г.: он собирается выписывать и группировать «всё, что поражает в 2-х направлениях: 1) обвинительный акт (против церкви и государства); 2) наступление царства божия». Следовательно, книга должна была стать «обвинительным актом» против церкви и государства и изложением мировоззрения Толстого. Отрицательное отношение к официальной церкви Толстого возникло у него еще в молодости. Почти за 40 лет до выхода книги «Царство божие внутри вас» у него созрела «великая, громадная мысль» – посвятить свою жизнь основанию «новой религии… очищенной от веры и таинственности» (дневниковая запись 4 марта 1855 г.). Эта идея не принесла пользы человечеству, но толстовская критика поколебала устои и авторитет церкви. «Борьба с казенной церковью совмещалась с проповедью новой, очищенной религии, т. е. нового, очищенного, утонченного яда для угнетенных масс».[30 - В. И. Ленин, Сочинения, т. 16, стр. 295.] Немало такого «очищенного яда» внесено и в книгу «Царство божие внутри вас». В ней дается апологетический обзор непротивленческой литературы Америки и Англии, движения непротивленцев, в котором преобладали вредные, реакционные идеи, осуждалось революционное движение. Проповедуя «начало и источник жизни – бога», «совершенствование своей души», «христианское жизнепонимание», он выражал уверенность в том, что народы, принявшие это учение, немедленно обретут такие перемены в жизни, «о которых мы не смеем мечтать и через столетия». Разумеется, не философия непротивления вызывала восхищение книгой Толстого у прогрессивного читателя. Бессмертно в этой книге чувство негодования и пылкого возмущения всем, что препятствовало человеку в его движении к светлому будущему.

VI

В незавершенном «Послесловии» Л. Н. Толстой выразил «три главные мысли», составляющие, по его мнению, сущность книги «Царство божие внутри вас»: изложение своего «христианского» жизнепонимания, «изменяющего весь строй жизни»; необходимость усвоения его людьми; определение деятельности, вытекающей из этого жизнепонимания. Развивая эти мысли, Толстой исходит из того убеждения, что «существующие основы рушатся» и их надо «подломить». Речь идет прежде всего о мировоззренческих основах, которым Толстой придавал решающее значение в изменении всего строя жизни.

Рассматривая различные типы жизнепонимания, порожденные историческим развитием человеческого сознания, Толстой последовательно отвергает их и утверждает лишь свое, чисто толстовское жизнепонимание, которое он называет «истинно христианским».

Толстой отвергает «языческое» жизнепонимание, утверждающее, что мир совершенен и разумен и существует для блага человека; существующее в мире совершенно и разумно, но человек несовершенен, его задача – совершенствоваться; все существующее совершенно и разумно кроме человека, потому что он пал и может быть спасен сверхъестественным образом. Не одобряется и буддийское жизнепонимание, считающее, что все существующее неразумно и несовершенно и потому для человека лучшее состояние есть уничтожение. Толстой защищает то жизнепонимание, которое признает существующее неразумным и несовершенным, но благо человека видит в движении от неразумности к разумности, от несовершенства к совершенству. Считая, что «разумно» совершенствовать мир и себя как часть этого мира, Толстой решительно отрицает философское положение «все существующее разумно» как несправедливое и безнравственное. «Напротив, – утверждает Толстой, – всё существующее, всё, что есть, то всегда неразумно». Разумным является лишь идеал, то, к чему стремятся люди: «разумно движение от неразумного к разумному». В подтверждение своей мысли он ссылается на гегелевскую философию: «если существует государственное устройство, говорили гегелианцы, то задача философии в том, чтобы найти разумное назначение этой формы жизни; если существует угнетение бедных богатыми, говорят экономисты, то задача науки найти законы этого подчинения».

Разоблачая философию, стремившуюся оправдать во что бы то ни стало буржуазный строй, Толстой писал: «По жизнепониманию этому жизнь всего мира такова, какою она и должна быть, т. е. разумна, и потому задача каждого отдельного человека, живущего в мире, состоит в том, чтобы подчиняться законам этого мира или, выраженной в откровении, воле творца мира, найти для себя наибольшее доступное благо в этой жизни или хоть в будущей». Но наряду с критикой Толстого буржуазной науки и философии проявляются и слабые стороны его учения, отрицающего активное отношение человека к действительности, его стремление и реальные возможности изменить внешние условия своего бытия. Он не отводит человеку прав хозяина жизни. Цель человека не может состоять «в своем личном благе или в благе семьи, общества, человечества», ибо «человек не принадлежит себе, а той силе, которая послала его в мир», он – «орудие высшей силы», «странник, работник хозяина». Отсюда утверждение решающей роли человеческого сознания. Судя по словам Толстого, высказанным им в «Послесловии», целью книги «Царство божие внутри вас» являлась не только критика отрицаемых типов жизнепонимания, но и позитивная программа, окончательно сформировавшаяся в сознании Толстого.

Напряженные раздумья над сложными явлениями жизни, выводы и глубокие обобщения явлений современности запечатлены в труде «Царство божие внутри вас». Толстой много думал о государстве и его общественной роли. В одной из записей в Дневнике (14 февраля 1891 г.) читаем: «Прекрасно бы было, если бы правительство организовало труд; но для этого оно должно быть бескорыстным, святым». Но «где же они, эти святые?» Несмотря на очевидную для Толстого чудовищность насилий над массами, совершаемых государством, он тем не менее был убежден в бессмысленности борьбы против них. Усматривая господство в капиталистическом мире «самого пагубного принципа» индивидуализма, Толстой утверждал, что столь же пагубен и противоположный принцип «блага многих людей вместе». Он допускает, что люди достигнут «кооперации, коммунизма, общественности вместо индивидуализма» не путем организации (а следовательно, и не путем освободительной борьбы), а только «следованием каждым из людей незатемненному побуждению сердца, совести, разума, веры, как хотите назовите, закона жизни». «В этом одном сознании закона есть нечто и меньшее и большее рассуждения. И только оно дано приводить на тот узкий единственный путь истины, по которому следует идти человеку и человечеству… Это очень важно, и это-то хотелось бы мне сказать в моей статье».[31 - Т. 52, стр. 10.] В записи 16 февраля 1891 г. Толстой критикует несостоятельность либеральных публицистов и буржуазной науки, с легкостью обещающих народу благоденствие и прогресс: «На слова либерала, который скажет, что наука, свобода, культура исправит всё это, можно отвечать только одно: «устраивайте, а пока не устроено, мне тяжелее жить с теми, которые живут с избытком, чем с теми, которые живут с лишениями. Устраивайте, да поскорее, я буду дожидаться внизу». Ох, ох! Ложь-то, ложь как въелась. Ведь что нужно, чтобы устроить это? Они думают – чтоб всего было много, и хлеба, и табаку, и школ. Но ведь этого мало».[32 - Там же, стр. 10—11.] Разоблачая лживую болтовню либералов, Толстой сам становится на ошибочный путь отрицания «внешних», материальных условий, и все сводит к задаче переделки сознания: «Мало материально всё переменить, увеличить, надо душу людей переделать, сделать их добрыми, нравственными». И он предлагает все усилия направить «на изменение сознания своего и других людей», ибо «сила не в тюрьмах, кандалах, виселицах, пушках, порохе, а в сознании людей, запирающих в тюрьмы, вешающих, стоящих над пушками». Такая идеалистическая оценка роли сознания в духе своего учения о добре и нравственности вызывала протест не только политических борцов, но и представителей русской прогрессивной культуры.

Работая над книгой и «Послесловием» к ней, Толстой часто обращается к основной проблеме своей эпохи – проблеме революции, которая, по его мнению, неотвратима. Он недоумевает, почему «люди, теперь живущие на шее других, не поймут сами, что этого не должно, и не слезут добровольно, а дождутся того, что их скинут и раздавят».[33 - Там же, стр. 51.] В этих недоумениях Толстого находила свое выражение наивность взглядов патриархального крестьянства. Мысли Толстого о несовершенстве мира, пессимизм, отсутствие веры в возможность избавления от социально несправедливого капиталистического строя нередко опровергались его же гениальными догадками о возможности преобразования этого мира. «Это один из вечных миров, который прекрасен, радостен и который мы не только можем, но должны сделать прекраснее и радостнее для живущих с нами и для тех, кто после нас будет жить в нем».[34 - Т. 52, стр. 121.] Любовь к человеку рождала в Толстом не только чувство сострадания к его судьбе в эксплуататорском обществе, но и смелые мысли, вселявшие в него непокорность и его бунтарство, которые «везде проскакивают» в его книге.

Любопытен в этом смысле отзыв Толстого в письме к Черткову от 17 декабря 1893 г. на свою же книгу, прочитанную во французском переводе. В этом отзыве есть мысли, подчеркивающие «противленческие» тенденции и черты характера великого писателя. Читая книгу, Толстой «не мог оторваться, несмотря на местами перевранный перевод, и, – замечает он, – многое мне было очень приятно; но именно те места, где я отступал от христианского приема мягкой и любовной рассудительности, а таких много, почти все, – мне были противны и совестны. Несмотря на то, что таков мой характер (подчеркнуто мною – М. З.), а он везде проскакивает, я знаю, что он скверный, и желал бы и надеюсь изменить его».[35 - Т. 87, стр. 248.] О том же писал он Черткову и в письме от 26 февраля 1894 г.: «…там так много этого злого, что я не знаю, что – главное». Толстому «понравился» отзыв на его книгу английского критика, подметившего противоречие между христианской проповедью и тоном его критики: «Он говорит, что я отступаю от того, что я проповедую, т. е. любовь, жестоко и грубо нападая на духовенство, упрекая его в лжи и корысти».[36 - Там же, стр. 255.] Под влиянием таких упреков у Толстого и появился замысел написать послесловие к своей книге, в котором, по совету Черткова, «несколько сухой общий тон всех обличений… вполне уравновесился бы мягким, любовным тоном… несколькими словами признания и раскаяния» (письмо Черткова Л. Н. Толстому от 3 марта 1894 г.). Однако начатое послесловие так и не было закончено. Как видно, автор его не нашел в себе сил «смягчить» тон и остроту, с которыми он критиковал современный социальный порядок, милитаризм и его защитников.

Толстой понимал (и писал об этом), что необходимо изменить современное капиталистическое общественное устройство (дневниковая запись 5 мая 1896 г.), что надо найти средство облегчения положения рабочих («изучать законы природы и придумывать приемы для облегчения работы: машины, пар, электричество») (запись 28 апреля 1895 г.). Сталкиваясь с деревенским людом, глядя на «мужичков-заморышей», ростом с двенадцатилетнего мальчика, Толстой с грустью и негодованием замечал, как «вырождаются поколения людей», и искал возможностей употребить остаток своей жизни «на то, чтобы разрушить это ужасное рабство» (из письма Л. Л. Толстому от 28 января 1894 г.). Целям разрушения капиталистического рабства и служила книга Толстого «Царство божие внутри вас».

VII

По языку и стилю публицистика Толстого принадлежит к лучшим классическим образцам этого жанра в русской и мировой литературе. Ей присущи глубокое общенациональное и общечеловеческое содержание, исключительная ясность и четкость мысли, логических аргументаций и возражений, придающие ей характер подлинного научного исследования. Толстого-публициста отличают приемы памфлета, полемическая острота характеристик, утверждений, выводов и обобщений, взволнованность и образность авторской речи. Все это придает теоретическим работам Толстого искренность и убедительность, эмоциональную выразительность, заражающую читателя теми чувствами, которые волновали самого автора. Эти же качества присущи трактату «Царство божие внутри вас».

Эта книга не является произведением искусства, но она написана рукой большого художника, большого мастера слова, в ней проявляется его могучая обличительная сила, многообразие и величие его таланта. И в своей публицистике Толстой пользуется различными художественными средствами и приемами, для того чтобы сделать свою речь яркой и образной. Так, с помощью антитезы он подчеркивает резкость контраста между жизнью господ и жизнью задавленного голодом и нуждой народа, «поколениями без просвета умирающих невежественными, пьяными, распутными, полудикими существами в рудниках, на фабриках, заводах, в деревнях на земледельческом труде».

Лицемерие и пустословие критиков книги «В чем моя вера?», ловко уклоняющихся от обсуждения поставленных в ней вопросов, Толстой разоблачает с помощью иронической характеристики их писаний: «Хотя, с одной стороны, нельзя собственно отрицать, но, с другой стороны, опять-таки нельзя утверждать, тем более, что и т. д.». В таком же духе отзывается Толстой о статье «знаменитого, утонченного английского писателя и проповедника Фаррара, великого, как многие ученые богословы, мастера обходов и умолчаний». Уклоняясь от ответа на критические положения Толстого, подрывающие основы официальной церкви и современного общества, Фаррар пишет, что задачу доказать, «как невозможно учение коммунизма, основываемое Толстым», он не может выполнить, ибо «это потребовало бы более места», чем он имеет «в своем распоряжении». «Экое горе, – с ядовитой иронией восклицает Толстой, – места ему нет!» С такой же иронией разоблачал Толстой и других иностранных критиков, которые «тонким манером» намекали ему на невежество перед лицом европейской науки и культуры с «крупповскими пушками, бездымным порохом, колонизацией Африки, управлением Ирландии, парламентом, журналистикой, стачками, конституцией и Эйфелевой башней». Немало страниц книги посвящено ярким описаниям людей и событий. В книге даны портретные характеристики чинов воинского присутствия и старца-священника, приводящего рекрутов к присяге. В диалогической речи чиновников Толстой подчеркивает их бездушие и бюрократическую природу царского режима.

Еще сильнее и ярче раскрывается Толстым противоречие между трудом и капиталом в созданном им обобщенном образе угнетателя – правящих классов, и угнетаемого – рабочих масс, задавленного правящими классами и вечно стремящегося высвободиться и уничтожить своего противника.

Обращаясь к буржуазной литературе, Толстой подчеркивает в ней «отсутствие серьезного содержания» и «какой-то страх перед всякой определенностью мысли». Смысл литературы и искусства сведен к «грациозным ненужностям» и рассуждениям, возвращающим людей «к первобытной дикости». К таким ненужностям Толстой относит праздные разговоры, конгрессы мира, на которых маскируется подготовка к войне. О лондонском конгрессе мира 1891 г. он писал, что собравшиеся, «начав молебствием в соборе», закончили «обедом со спичами», приняв решение: «Проповедовать людям каждое третье воскресенье декабря зло войны и благо мира», то есть то, что «до такой степени известно людям». Высмеивая наивных публицистов, утверждавших, что третейские суды уничтожат войну, Толстой недоумевал: «Удивительно, чем могут себя обманывать люди, когда им нужно обмануть себя». Его поражало то, что основано более ста обществ мира, что прошли конгрессы мира в Париже, Лондоне, в Риме, читаются речи, произносятся за обедом спичи, издаются журналы, доказывающие вред войны и благо мира, и что количеством исписанной на эту тему бумаги думают «согласовать всех людей… и тогда войны не будет». Это все равно, саркастически отмечал Толстой, что для того, «чтобы поймать птицу, надо посыпать ей соли на хвост».

Свое возмущение ростом гнета и эксплуатации рабочего народа капиталистами Толстой выражает меткими сравнениями, придающими его стилю живость и выразительность: «Древний раб знал, что он раб от природы, а наш рабочий, чувствуя себя рабом, знает, что ему не надо быть рабом, и потому испытывает мучения Тантала, вечно желая и не получая того, что не только могло, но должно бы быть».
<< 1 2 3 4 5 6 ... 59 >>
На страницу:
2 из 59