Адмирал Ушаков

VI

В Адмиралтейств-коллегии Ушакову подтвердили, что он тоже назначен в Азовскую экспедицию, под начальство вице-адмирала Алексея Наумовича Сенявина, и должен отправляться в Воронеж завтра поутру.

Погода стояла отвратительная – моросил дождь, и Ушаков пошел из Адмиралтейств-коллегий прямо на квартиру.

Пустошкина и Веленбакова дома не оказалось.

Сегодня целый день у Феди не выходила из головы эта милая, улыбчивая девушка.

В тамбовском детстве у Феди все друзья-приятели были мальчишки. За шесть лет учения в Петербурге Ушаков не свел знакомства ни с одной девушкой, и в корпусе его за это прозвали схимником. А тут, первый раз в жизни, он говорил с девушкой, которая, оказывается, помнит его и даже видит во сне. От всего этого сладко закружилась голова.

«Пойду-ка я за письмом, пока нет этих пересмешников», – вдруг подумал Федя и поскорее шмыгнул из дому.

На крыльце он оглянулся – не смотрит ли кто, но Двенадцатая линия была пуста.

Только с Десятой, где был кабак, брели через пустыри два подгулявших матроса, и один из них куражился и орал:

Из-за Волги кума
В решете приплыла,
Веретенами гребла,
Юбкой парусила…

Ушаков быстро перешел улицу к домику с березой. Уже постучав в дверь, он вспомнил, что не знает ни имени, ни фамилии девушки.

Открыла высокая пожилая женщина, которую Федя видел в тот раз на пожаре.

«Верно, ее тетушка!»

– Вы за письмом? – спросила она.

– Точно так! – пересохшим от волнения, глухим голосом ответил Ушаков.

Он несколько похрабрел – такое начало было ему на руку: выходит, что Федя пришел по делу, а не вроде кавалера. Он хуже всего боялся, чтобы так не подумали о нем.

– Пожалуйте, пожалуйте! – ввела его тетушка в небольшую, скромно обставленную, но чистую комнату. – Садитесь. Любушка сейчас придет – она пошла в сарай за дровами.

«Ага, значит, ее зовут Любушкой», – приметил Ушаков.

– Непоседа-девчонка, егоза. Собиралась побыть у меня до весны, а вчера вдруг услыхала, что моряки отправляются в Воронеж, загорелась: поеду и я домой! Побежала узнавать, кто едет. Другая бы постеснялась говорить с незнакомыми, а этой – нипочем. Она с любым человеком запросто говорит. Я вон старая, а так не могу. Это она в отца пошла такая простая да ласковая. Тот, бывало, с первым встречным говорит, будто десять лет его знает. А письмо-то у Любушки еще не готово, – улыбаясь закончила вполголоса тетушка.

В это время в соседней комнате послышался стук брошенных на пол дров.

– Любушка, пришли за письмом, – сказала тетушка, входя к ней в комнату.

В дверь просунулась голова со вздернутым носиком и быстрыми голубыми глазами.

– А-а, это вы? Я сейчас! – весело и просто сказала она и скрылась.

Федя сидел красный: все-таки он не мог побороть смущения, – как это он будет сидеть один с девушкой, словно жених или кавалер.

Через минуту в комнату впорхнула Любушка:

– Здравствуйте! Как вас величать?

– Федор Федорович Ушаков.

– Здравствуйте, Федор Федорович! Молодец, что пришли! А вот письмо-то у меня еще не готово… И я не знаю, может, и не буду его вовсе писать… – улыбаясь сказала она и взглянула на Ушакова.

У Феди упало сердце: «Передумала, не поедет…»

– Вы что, разве не поедете в Воронеж? – испуганно спросил он.

– А вы хотите, чтобы я поехала?

– Хочу! – вырвалось у Феди.

– Я поеду. Только не знаю когда… – смеялась Любушка.

– Вы же говорили: по санному пути… Скоро должна установиться зимняя дорога.

– У нас, в Воронеже, санный путь – с Николина дня.

– Вот и поезжайте!

– Я и хочу – на Николу.

– А с кем вы поедете?

– В Воронеж часто ездят на верфь. У тетеньки есть знакомый подрядчик. Вы в Воронеже были?

– Нет. Хороший город?

– Хороший. Весь на горах. Обрывы, обрывы! Белые мазанки и ветряки. Красиво! А небо какое у нас – синее, глубокое!

– Ничего хорошего там нет. Дома на горе, а воду таскай из реки. А летом – ветры и ветры. Пыль – свету божьего не видно! – вмешалась тетушка, входя в комнату.

– Да что вы, тетушка Настасья! Разве Питер лучше? Одно болото да вечная слякоть.

– А давно ли сама восхищалась: «Ах, белые ночи! Ах, Петербург!»

– Тогда нравился, а вот теперь уже пригляделась к нему! – тряхнула она русой косой.

Ушаков просидел у Настасьи Никитишны дотемна. За чаем тетушка спросила мичмана о его родителях. Федя ответил, что старик отец еще жив, а мать умерла давно, когда ему было восемь лет.

– Значит, росли сиротой, – пожалела Настасья Никитишна. – А откуда же вы родом?

– Из Тамбовской.

– Так вы наш сосед! – обрадовалась Любушка. – От Воронежа до Тамбова рукой подать!