Короткие истории

– Как учится тебе?

– А вам-то что?

– Ничего, – улыбнулся я. – Знакомлюсь. Меня Леонид зовут.

– А по отчеству?

– Можешь без отчества, Дин.

– Ну ладно, давай без отчества, – и она ушла.

Ее сразу же окружила «ближайшая свита» наших курсантов. Они пошли наверх. Опасная девушка, таких много в нашей стране. Девушка с района. Наверняка честная, прямолинейная, целеустремленная даже, – рассуждал я. Одевается по-спортивному. Низкого роста. Стройная.

Позже, я узнал, что она, то ли из неполной семьи, то ли вообще без семьи росла, что ей 20 – 21 год. Еще я, если правильно понял, у нее есть маленький совсем ребенок. Естественно воспитывает его одна. А с курсантом Кульпиным якобы встречается. Или не с ним, а – с каким-то другим. Или даже ни с кем из них не встречается. Или со всеми вместе. Откуда я все это знаю? Я не знаю. Этой противоречивой и неясной толком информацией со мной делились мои курсанты, когда я у них интересовался ею.

Мы стали здороваться и улыбаться друг другу каждое утро. Если за весь день мы пересекались больше одного-двух раз, и проходили мимо друг друга, то чуть ли не смеялись в полный голос – я думаю, мы единственные во всем заведении были, кто искренне радовался встречи такой вот друг с другом. Часто, я замечал, что проходя мимо меня с подружками, она начинала шептаться с ними и смотреть в мою сторону. Думаю, я ей понравился. Но я был в ее глазах «мастером группы по обучению» – такой вот статус, и она, поэтому конечно, немного стеснялась меня, хотя, безусловно, я был ей интересен среди всех этих ребят.

Я отметил, что такой яркий цвет глаз мне никогда не встречался, они у нее были черно-зелеными. Вела она себя довольно независимо, иногда несколько агрессивно. Но то, что она добрая девочка, я сразу заметил. У меня чутье есть такое, сам не знаю, откуда оно у меня.

Как-то она и еще одна девочка, ее подружка, пришли к Валентинычу записываться в секцию бокса, которую он вел после занятий. Вел для парней. Но девчонки потребовали, чтобы он тренировал и их. Я как раз сидел в комнате мастеров, поэтому спросили они у меня. Я сказал, что сейчас придет Валерий Валентиныч, – у него и узнаете.

Валентиныч поколебался немного, но дал согласие. И они стали ходить к нему на тренировки. Я присутствовал на одной из тренировок, девчонки парням отказывались уступать в напористости. Я это сразу заценил. Потом были внутриучилищные соревнования в конце марта. Девчонки тоже хотели выступать, но в последний момент передумали почему-то. Может, застеснялась Дина, так как я тоже был там (меня назначили хронометристом). Может, просто не захотела.

К апрелю я случайно узнал, что у нее полный разлад со своими «поклонниками» и «любовниками». Я еще подумал: «До хорошего с нашими курсантами не дойдешь. А до плохого – пожалуйста». У меня были основания так думать, так как наших курсантов часто стали последнее время сажать за решетку, за совершение ограблений и прочего. Один надолго сел за убийство.

У меня мелькало в голове – стать решительнее и увести ее из этой компании, да и вообще лишить ее этого круга общения?! Но как бы я это сделал, я не представлял. Не представляю и сейчас, впрочем. Помимо учебы, Дина работала в магазине, неподалеку, там же при нем была забегаловка, где бухали, – окружение совсем не утонченное. Ну, а после майских праздников я узнал от своих ребят курсантов страшную новость (мы как раз были в этот день «на объекте» и ставили забор в «тридцатке»). Мне сказали, что, не выдержав жизненных своих перипетий, Дина повесилась. Дома. Что похоронили вот на днях.

Это я может, виноват, – я вовремя не вмешался в тот момент, когда наши пути c тобой случайно едва-едва пересеклись?

7.

В девять – в начале десятого я захожу в «служебный» выход. У нас постоянно путают вход с выходом, потому что никто не знает, как его называть правильно: все-таки служебный «вход» или все-таки служебный «выход», и поэтому – говорят, как придется…

Все в отпусках. На месте лишь я и Артем. Сейчас я пройду быстрым шагом к своему столу (он стоит первый в нашей комнате № 3) поставлю на правый край первого стола свой темно-синий портфельчик, и пойду здороваться с Артемом. Артем будет с постоянного перепоя, с багровым расплывшимся лицом. У нас так каждый день. Уже целый месяц изо дня в день. Он сидит в конце комнаты грузный и невеселый.

– Этааа самое, Леонид, давай кирнем? – какое-то старое словечко «кирнем», – отмечаю для себя давно, – так Довлатов еще писал…

Я не отвечаю прямо на этот вопрос. А уклончиво говорю, вздыхая:

– Давай, схожу…

Я пойду, так как ему не дойти с его весом далеко за сотню и его состоянием.

– Только, эта…Леонид, у меня денег почти нет… Вот могу дать что есть. – И он дает мне «что есть».

– Если что, я за документами отошел.

– Не вопрос.

Я беру свой портфель, иду на остановку и покупаю «Сталинградскую» водку за 156 рублей и сок. Прячу ее внутрь портфельчика и довольно быстро возвращаюсь. Достаю из ящика стола ему пластиковый стакан и пластмассовую стопку – остались с моего дня рождения. Наливаю. Он выпивает, и прячет себе в стол. (Однажды его вырвало прямо на пол, а абитуриент убирал). Я выпиваю сока, так как не пью с утра. Бутылку перекладываю в пустующий стол Николая Иваныча (он уволился недавно). Теперь Артем будет весь день нырять в этот стол. Надо отдать ему должное, пить он умеет незаметно и тактично, и даже когда его вызывает начальство, он не палится.

«Север! – говорит Артем. – Семь лет на севере научили меня».

Я тут же хитро замечаю: «Пить научили?» – «Да, – расплывается в улыбке, – кидаешь снег в кружку со спиртом, – и можно пить».

Пришел увольняться Леха. В понедельник. Ему долго не подписывали, но потом подписали. У нас этот месяц щедр на увольнения. С Лехой мы недавно отмечали мой день рождения, усевшись в спортзале вдвоем. Я притащил целую спортивную сумку всякого закусона и водки.

Артем выпил бутылку к часу дня.

Еще приехало «госимущество» в этот день, и зам пошел показывать наши помещения «госимуществу». Потом они уехали: и зам и «госимущество». Собрались и мы с Артемом. Я – налегке со своим портфельчиком, – он – тучно и покачиваясь. И так каждый день у нас. Весь июль.

8.

Нам сказали, что дело пустяковое.

То есть, когда нас вызвали жарким утром в кабинет: меня, Леху и Валентиныча, то сказали, что дел – всего ничего: «остатки» старого забора снять, распилить, выкорчевать, и поставить на новое место, загородив путь от уже стоящего забора до здания. «Пустяковое дело» – так и повторили при разговоре несколько раз. Еще сказали, что нужно получать аккредитацию, а без целого забора нельзя, а его нет. Надо чтоб был. И пофиг, что мы педагогами числимся и являемся, а не бригадой рабочих.

Работали мы в итоге недели три. Зато, нас никто не дергал, не мешал нам. Это был плюс. Разве сказали, что управиться мы должны быстро, – чуть ли не за три-четыре дня. Мы, конечно, не поверили, посмотрев; но приступить – приступили.

В помощь себе я взял из своей группы троих – Игоря, Санька и Диму, кажется. Они не могли никак получить дипломы, и поэтому деваться им было некуда. Раз надо работать, то будут. Они охотно взялись, или, по крайней мере, сделали вид, что охотно. Они оказались хорошими простыми такими парнями, и я не зря на них решил положиться.

В свою очередь и Валентиныч взял трех «бойцов». Одного русского и двух казахов, родом кои оказались из-под Палласовки. Мне это понравилось, и я остался всеми помощниками, доволен.

Леха никого не взял, так как его группа выпустилась вся, или ему было просто некого взять. Не помню.

Секции забора мы осматривали раза три. Первый – когда нас возил наш водитель на «ГАЗеле», и два, уже, будучи на месте.

– Ни хуя себе, – на три дня, – сказал Леха, – тут бы за полмесяца управиться. И действительно, забор выглядел внушительно. Каждую отпиленную «болгаркой» секцию потом, мы несли вшестером. А пока ходили и смотрели. Думали, как будем пилить, носить и ставить.

Чуть позже приехал замполит. Побегал возле нас, покружился возле забора, – с понтом, – осмотрел, подбодрил нас совершенно ненужными глупыми словечками, сказал, что «справитесь», и с легкой душой укатил.

Мы остались стоять и разглядывать весь этот стоячий металлолом.

Утро у нас начиналось с того, что мы с Лехой приезжали к девяти-десяти. Валентиныча обычно не было. Он сначала ехал на основное место, в наш «центр», ждал там двенадцати часов, чтоб пообедать, и уже потом ехал к нам. Сначала мы молчали. Позже – высказали. Валентиныча было не пробить. Одним словом – хохол. И не пьющий, не курящий. Лучше б пил.

В ответ Валентиныч кричал, что у него дела, и что ему надо выписывать дипломы и все в таком духе. Мы говорили, что дипломы должны были быть давно выписаны, и что все это по сути отмазы. Валентиныча было не переубедить, и он тупо стоял на своем.

В целом же вся эта перебранка носила скорее не серьезный характер, поэтому мы в очередной раз ржали над поведением Валентиныча, и приступали к работе.

Нам приходилось его всякий раз ждать только лишь из-за того, что он умел варить, имел навыки сварщика. Мы же, могли только пилить, носить, таскать, замешивать, короче «разнорабочить».

Также, около десяти часов появлялись неспешно наши бойцы. Мы все переодевались в одной из аудиторий на первом этаже, и шли к забору.

Меня даже ностальгия, помню, какая-то глупая одолевала по всему этому строительству, – недаром же я трижды работал строителем. Это того стоило, может, – рассуждаю теперь. И предстоит ли еще? Возможно, предстоит.

Насчет отсутствия вредных привычек у Валентиныча – я переборщил, сказав, что не пьет. Очень даже пьет. Но! Исключительно за Ваш счет. От себя добавит сто рублей – и баста. Однако при всем этом Валентиныч всегда быстро пьянеет. А так, мужик он нормальный, добрый, незлобивый, сговорчивый, всегда готов пойти навстречу.

Начали мы с выкорчевывания кустов и рядом стоящих деревьев. Этим мы заняли наших бойцов. Делали они вполне все быстро. Мы с Лехой стали размечать секции забора, ставить надпилы; когда пространство вокруг освобождалось от растительности, и корни деревьев не цеплялись за секции, мы начинали пилить. Прутья у забора оказались цельными, и никак не полыми, это прибавило нам трудностей.