Так и будет

Чижов(поднимаясь). Верно. Рад я, что в хорошие руки квартира эта…

Воронцов. Да уж хорошие не хорошие, а как бывший однокашник, должен ты мне первому все поблажки делать – там свет включать, воду пускать…

Чижов. Безусловно.

Воронцов. Ты куда спешишь-то?

Чижов(разводя руками). Ремонт.

Воронцов. А мне бы тут тоже неплохо – ремонт по знакомству, а? Как это поют-то: «Вспомню я пехоту, и родную роту…»

Чижов(неожиданно подтягивает уже в дверях). «И тебя за то, что ты дал мне закурить».

Воронцов. Вот, вот.

Чижов выходит.

Вот именно. (Не очень уверенно повторяет.) «Вспомню я пехоту, и родную роту, и тебя за то, что ты дал мне закурить».

Надя. Федор Александрович, а я и не знала, что вы в ополчении были.

Воронцов(недовольный тем, что она слышала, как он пел). Был. Объявили ополчение – и пошел. Три недели был. На четвертую вызвали к командиру батальона. «Воронцов?» – «Воронцов». – «Тот самый?» – «Тот самый».

Надя. Ну?

Воронцов. Что «ну»? Ну, и изъяли. Отправили в эвакуацию чуть не под конвоем. Вот, курносая, какие дела… Надоело в небо палить, а? Замуж хочешь?

Надя. По правде, Федор Александрович?

Воронцов. А соврешь – не поверю.

Надя вдруг, присев, закрыв лицо передником, всхлипывает.

Ну, чего?

Надя(вытирая глаза). Ничего. Так бы… Так бы…

Воронцов. Что «так бы»?

Надя. Так бы его любила. Так бы ему хорошо было. Так бы…

Воронцов. Бедные вы, бабы, военные и не военные. Но плачь, Надежда, не плачь. Имя у тебя такое – плакать тебе нельзя.

Звонок. Надя выходит и возвращается с тетей Сашей. Это шестидесятилетняя женщина, одетая по-деревенски.

Знакомься, Надежда, – сестра моя. Садись, Саша. (Подмигнув Наде.) Может, водочки тебе налить?

Тетя Саша, строго поглядев на него, молча убирает в шкаф штоф и рюмки и только после этого садится.

(Проводив взглядом штоф, встает.) Однако заговорился с вами. Работать надо. (Смотрит на Надю и на тетю Сашу.) Александра Александровна. Старшая сестрица. Умнейшее в нашей семье существо, хотя и без высшего образования. Месяц назад из деревни Новые Дворы из-под Новгорода привез, откуда и сам произошел. Уже все знает, что где дают и где очередь меньше.

Тетя Саша. Все болтаешь, Федя. Балабол ты.

Воронцов. Кто?

Тетя Саша(спокойно). Балабол. Иди, иди, а то заговоришь, обед не сготовлю.

Воронцов уходит в кабинет.

Надя. Я вам помогу. У меня сегодня отпускной день. Я у ваших раньше в работницах была.

Тетя Саша. Угадала. Говорили про тебя.

Надя. А вы так всю жизнь в деревне и жили?

Тетя Саша. Так и жила. Нас шесть девок было, так отец на нас – тьфу. Что мы ему? А его в семинарию определил. А потом уж он сам… (Смотрит на стол.) Это, что ли, твои блины-то хваленые? На чем печешь?

Надя. На соде.

Тетя Саша. Я им тут на дрожжах пекла. Не хороши им, все твои поминали. На соде, значит. (Идет к двери.) Пойдем, что ли, на кухню.

Надя. Пойдемте.

Тетя Саша. А фартук все же надела, мундир замарать боишься. Баба, она и есть баба, как ты ее ни ряди.

Тетя Саша и Надя выходят. В передней слышен скрип поворачиваемого ключа, потом голоса. В столовую входит Савельев в полковничьей шинели. Вслед за ним – Вася. Оба ставят на пол чемоданы.

Савельев. Ну, вот мы и дома. (Устало опускается в первое попавшееся кресло.) Да, Вася, странно, три года – и вдруг как будто ничего не переменилось. Да… (Хлопает рукой по ручке кресла, смотрит на кресло.) Первый раз в жизни вижу. Нет, шкаф мой. А стол не мой.

Воронцов(появляясь в дверях кабинета). Стол мой.

Они смотрят друг на друга, Савельев встает. Вася, до сих пор стоявший, от удивления садится.

Воронцов. Будем знакомы. Воронцов.

Савельев. Савельев.

Воронцов. Савельев… Савельев?..

Савельев. Савельев.

Воронцов. Ну, коли Савельев, садитесь. Будьте как дома, тем более что вам это нетрудно себе представить.

Савельев. Спасибо.

Оба садятся.

Воронцов. В первую минуту не узнал вас, признаться. (Показывает на его шинель и погоны.) Переменились.