Не бойся быть моей

Сдавленно усмехнувшись, она вытерла глаза.

– Я знаю, Антониос, ты никогда меня не понимал. Но сейчас слишком поздно – для нас обоих. Ты тоже все понимаешь, так что давай просто прекратим этот разговор.

Подошла стюардесса, чтобы забрать нетронутые бокалы с шампанским и подготовить пассажиров к взлету. Линдсей воспользовалась моментом, чтобы стряхнуть руку мужа с плеча и вытереть слезы. Когда она повернулась к своему спутнику, лицо ее было непроницаемым и сосредоточенным.

– Прошу тебя, давай просто сконцентрируемся на полете.

Глава 3

Как только на экранах померкла надпись о необходимости держать ремни пристегнутыми, Линдсей встала и поторопилась в ванную. Она была так подавлена, что едва замечала роскошь просторной комнаты, элегантное ее убранство, хрустальную вазу с розами у раковины. Положив ладони на мраморную стойку, она медленно вздохнула – вдох, выдох, и так несколько раз – чтобы унять бьющееся сердце.

Она немного сказала Антониосу, но и этого было достаточно, чтобы почувствовать себя уязвимой – беседа их подорвала все душевные силы. И теперь было совершенно неясно, как прожить рядом с ним целую неделю, да еще и на глазах у его родных, разыгрывая спектакль «Счастливая пара».

Прижавшись лбом к холодному зеркалу, Линдсей еще немного постояла, стараясь дышать размеренно. Сейчас нельзя паниковать – иначе повторится тот кошмар, что был в Греции, когда страх завладел всем ее существом.

Глубоко вздохнув, Линдсей брызнула на себя водой и промокнула лицо. Бросив последний взгляд на себя в зеркало – ух, какая она бледная! – девушка повернулась и направилась к своему месту.

За время ее отсутствия стюардесса принесла обед, и на столике, накрытом скатертью, лежали льняные салфетки, а рядом с нагретыми тарелками, накрытыми серебряными куполообразными крышками, сверкали хрустальные бокалы с вином. Линдсей уставилась на все это великолепие, невольно вспомнив, как они летели в первый раз в Грецию и как восторгалась она тогда этой роскошью. Тогда они с мужем ворковали, точно парочка голубков, склонив головы друг к другу, болтая и смеясь, и лучились счастьем. Теперь же между ними повисло напряженное молчание.

Линдсей присела, и Антониос указал на накрытый стол.

– Не знал, что ты предпочтешь, поэтому заказал несколько блюд.

– Я уверена, что они все вкусные, – ответила девушка, думая о том, что есть совершенно не хочется.

Ее спутник приподнял крышку на одном из блюд, и взору открылся бифштекс с винно-красным соусом. Расправляя салфетку на коленях, Линдсей вдруг почувствовала острое отвращение к еде.

– Ты не голодна? – спросил Антониос, привычно приподнимая бровь.

– Нет.

– Но тебе необходимо есть, чтобы поддерживать силы.

Да, он прав, сил у нее почти не осталось. Линдсей поднесла вилку ко рту и начала жевать, не ощущая вкуса того, что она ест. Антониос не преминул это отметить, саркастически бросив:

– Недостаточно вкусно?

Она закатила глаза.

– Не начинай, Антониос.

– Мне просто интересно, как, имея в своем распоряжении такую роскошь, ты ухитрилась почувствовать себя несчастной.

– Жизнь – это не только роскошь. Это еще и внимание, поддержка и забота любимого.

Линдсей осеклась, понимая, что сказала слишком много – а ведь она дала себе зарок не спорить больше.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что была лишена всего этого?

– Конечно, была. Ты не давал мне всего этого в том объеме, в котором я нуждалась.

– Ты никогда не говорила мне, что именно тебе нужно.

– Я пыталась, – устало возразила Линдсей.

– Когда ты пыталась?

– Бесчисленное количество раз. Мне было некомфортно на вечеринках, тем более что я играла роль хозяйки.

Антониос нахмурился, и Линдсей поняла, что он даже не помнит те беседы, что давались ей с таким трудом. Наконец он ответил:

– Я тебе говорил, что со временем все наладится. Что нужно лишь познакомиться с людьми.

– А я говорила, что для меня это трудно.

Мужчина пожал плечами, как он делал и раньше.

– Это не причина для разрыва брака, Линдсей. Ты что, хочешь сказать, что ушла от меня потому, что тебе не нравились вечеринки?

– Нет. – Она глубоко вздохнула. – Я ушла, потому что ты никогда не слушал меня. Бросил меня в Греции, точно очередной чемодан, привезенный из поездки, о котором ты ни разу не вспомнил.

– Мне нужно было работать, Линдсей.

– Поверь, я знаю. Работа была для тебя всегда на первом месте.

– Но раньше ты не очень-то этим тяготилась.

Линдсей усмехнулась, и смех прозвучал резко и пронзительно.

– Ты не меняешься, да? Я пытаюсь тебе рассказать о своих чувствах, а ты настаиваешь на том, что я не могла испытывать ничего подобного. Вот почему я уехала, Антониос – потому что та жизнь, настоящая, оказалась совершенно иной, нежели сказка, которую мы вместе создали в Нью-Йорке. И это сделало меня несчастной.

Антониос нахмурился.

– Что ты имеешь в виду?

– Не важно, – бросила Линдсей.

Она никогда не рассказывала мужу о матери, и не станет сейчас. Есть в жизни вещи, о которых лучше промолчать, а еще лучше – забыть. У Линдсей ком застрял в горле. Ей нельзя плакать – не сейчас, в самолете, на глазах у Антониоса.

– Боже, Линдсей, если ты собираешься молчать, как вообще я должен понять тебя?

– Я не хочу, чтобы ты меня понимал, Антониос, – глухо ответила она. – Уже не хочу. Все, что мне нужно, – это развод. И, полагаю, ты меня в этом поддержишь. – Она прерывисто вздохнула. – Неужели тебе нужна жена, которая тебя бросила, потому что прошла любовь?

Глаза Антониоса гневно сверкнули, губы сжались, стало ясно, что удар достиг цели.

Мужчина наклонился к Линдсей и произнес:

– Мне напомнить тебе, как ты любила меня, Линдсей? Каждую ночь в Нью-Йорке и в Греции.