Сладость твоих губ

Как и он – свою.

– Каждую ночь я плакала.

Лоренцо тоже плакал бы, только мальчикам плакать было нельзя. Им приходилось проявлять выдержку, истинно английский характер. Всем, даже иностранцам.

– Единственным, что помогло мне выжить в этой школе, стала часовня, – продолжила Индиго. – Там были прекрасные витражи. Мне нравилась игра света на полу, когда лучи солнца проникали сквозь них внутрь. Я забывалась, глядя на нее.

Для Лоренцо спасением стала музыка. В музыкальном классе стояло пианино. Он мог закрыть глаза и представить, что играет Баха в библиотеке у себя дома.

– Да, если удается найти что-то, что поддержит в трудную минуту, становится легче, – мягко заметил Лоренцо.

– Я… э-э… часто исчезала. Как-то раз учительница нашла меня в часовне. Оказалось, что меня ищут почти час. Я боялась, она рассердится, но, видимо, она все поняла. Она принесла мне цветные карандаши и блокнот, и оказалось, что мне нравится рисовать.

Лоренцо обнаружил, что ему хочется обнять Индиго. Не из жалости, а потому, что он хорошо ее понимал. С ним в школе происходило то же самое.

– Но почему вы решили работать со стеклом, а не стали художником-карикатуристом? – поинтересовался он.

– Рисунки плоские. – Индиго поморщилась. – А витражи… все дело в том, как свет играет с оттенками. В том, какие чувства это вызывает.

В ее синих глазах горела страстная увлеченность, и Лоренцо вдруг захотелось увидеть, как в них вспыхнет страсть иного рода.

Совершенно безумная мысль.

Он не ищет отношений. В его жизни в данный момент и так много всего происходит. Даже если бы он хотел закрутить роман, реставратор витражей, любящая высмеивать людей в карикатурах, – не самый разумный выбор.

Кроме того, она, вероятно, занята. К такой красивой женщине, как Индиго Моран, поклонники наверняка выстраиваются в очередь.

– Вы любите свою работу, Индиго?

– Безусловно. А вы свою?

– Да, пожалуй, – уклончиво ответил Лоренцо.

У него никогда не было выбора. Он вырос, понимая, что в один прекрасный день станет королем. Это его долг. Его судьба. Возражения не принимаются.

– Чем же вы занимаетесь? – спросила Индиго.

Значит, она в самом деле не знает, кто он такой.

– Семейный бизнес, – заявил он. – Мой дед уходит на пенсию в следующем месяце, и я займу его место. – По крайней мере, это было близко к правде.

– Вы трудоголик?

Пожалуй что так. Но с этим он давно смирился.

– Да.

Не желая слишком подробно обсуждать свою работу, Лоренцо вернулся к теме витражей.

Улыбка полностью меняла лицо Лоренцо Торелли. Он уже не напоминал напыщенного индюка, как утром в саду. «Как же он красив», – подумала Индиго.

Она всерьез размышляла о том, чтобы попросить его ей позировать. Он стал бы прекрасной моделью.

– Если вас интересует, чем я занимаюсь, – сказала она, – можете взглянуть на мою мастерскую после ужина.

– С удовольствием, – согласился Лоренцо.

За едой они продолжили разговор, и Индиго чувствовала, что мысли о Лоренцо с каждой секундой занимают ее все сильнее. Она не просто хотела изобразить его на витраже – она жаждала дотронуться до него.

Но это безумие!

Она совсем не знала Лоренцо Торелли. В Эденс-филд он, похоже, приехал один, но это не значит, что он не женат. А ее внутренний маячок, призванный сигнализировать о наличии у потенциального бойфренда жены или каких-то абсолютно неприемлемых черт характера, в прошлом ее не раз подводил. И Найджел стал самой серьезной ошибкой.

В то же время Индиго понимала, что несправедливо считать всех мужчин лжецами и изменниками, готовыми бросить тебя на произвол судьбы, как это сделали ее бывший и ее отец. Дед Индиго, например, был не таким. И Гас не такой. И, судя по рассказам Лотти, их с Гасом папа просто душка и ни разу даже не посмотрел на другую женщину. Однако Индиго было трудно довериться мужчине. Поэтому после Найджела она даже не флиртовала ни с кем, не говоря уже о серьезных отношениях.

– Расскажете, о чем задумались? – спросил Лоренцо.

Ни за что! Индиго воспользовалась проверенной отговоркой:

– Начав работу над витражом, я часто витаю в облаках.

После кофе он поинтересовался:

– Вы правда покажете мне вашу работу?

– Конечно. – Индиго повела его в библиотеку. – Можно сказать, что работа началась здесь. Мы сняли стекло сегодня днем.

– Я смотрю, вы вставили в раму копию витража, – удивленно заметил Лоренцо.

– Кое-кто специально приезжает в Эденсфилд, чтобы взглянуть на окно с русалкой. Я не хочу разочаровывать посетителей, – объяснила она. – Однажды я была в Венеции, когда там ремонтировали мост Вздохов, но его изображение поместили на рекламном щите, который закрывал строительные леса. Мне эта идея понравилась, и с тех пор я поступаю так же.

– Да, хорошая идея, – согласился он.

– Можете посмотреть на русалку поближе. Она изумительна. Викторианский стиль. Очень похоже на Бёрн-Джонса.

Лоренцо улыбнулся:

– Я сегодня подумал, что, если надеть на вас платье из зеленого бархата, вы могли бы позировать кому-нибудь из прерафаэлитов.

– Спасибо за комплимент. – Индиго покраснела. Было видно, что ей приятно. – Это мое любимое направление в искусстве.

– И мое. – Он чуть было не сказал ей, что у его семьи есть коллекция картин, а Бёрн-Джонс написал портрет его прапрабабушки. Но тогда пришлось бы объяснять, кто он такой, а к этому Лоренцо еще не был готов.

– Я очень хочу поработать с витражами прерафаэлитов. – Лицо Индиго осветила мечтательная улыбка. – Может, когда-нибудь доведется. – Она провела Лоренцо в комнату, расположенную дальше по коридору. – Гас выделил мне это помещение в качестве мастерской. На всякий случай, конечно, пришлось огородить мой стол – я работаю с опасными веществами. На столе установлена камера, и видео передается вот на этот экран, так что все могут рассмотреть, чем я занимаюсь, и при этом остаются на безопасном расстоянии.

Она так спокойно об этом говорит!

– Вам не мешают посторонние? – спросил Лоренцо.