Презумпция смерти

– Я жив, – улыбнулся Крейн. – И что бы там ни было, я на тебя не в обиде. Просто расскажи мне все. Чистосердечное признание… Что ты пьешь после шоу, пиво?

Инга помотала головой:

– Минеральную воду, газированную.

Крейн подозвал официанта и попросил бутылку «Эвиан». Помявшись, спросил:

– Трудно найти работу, когда шоу закрывается?

Инга пожала плечами.

– Всегда по-разному. Смотря кому. Смотря какую работу. Я тут университет закончила, у меня диплом, есть публикации. Я радиохимик, кстати. Ну и… как видишь.

Официант принес бутылку воды и высокий стакан с надетым на ободок кружочком лимона.

– У нас в «Enter The Night» была звезда – Аки, «танцовщица 21– го века». На самом деле ее зовут Акке, она голландка. Ей, в принципе, работать уже не надо – она вышла замуж за одного шишку из «Тропиканы». Но она такая… ее не остановишь. Учится на адвоката.

– А почему шоу закрыли? – поинтересовался Крейн. – Оно ведь достаточно долго держалось, насколько я понял.

Инга вздохнула:

– Те, кто занимается шоу-бизнесом в Лас-Вегасе, вообще-то очень четко отслеживают интерес публики. Именно поэтому мы и держались так долго. На «Enter The Night» всегда был аншлаг. Перед началом шоу можно было купить билеты только за самые дальние столики. Это при том, что днем мы всегда давали «семейный» вариант, и только вечером – топлесс.

– Так в чем же была проблема?

Инга пожала плечами:

– Вегас изменился. Он всегда меняется. В начале девяностых, например, кто-то решил, что имидж центра развлечений, эксплуатирующих человеческие пороки, вредит городу, и нас стали причесывать под стандарт «для всей семьи». Тогда, кстати, и появилось шоу «Enter The Night», ведь предыдущее шоу «Стардаста», «Lido de Paris», было куда откровеннее… Но то было десять лет назад. А теперь курс опять поменялся на противоположный. Вот нас и закрыли. Теперь мы тут голые показываем фокусы. Акке, пока не поступила в свой университет, какое-то время продюсировала «Безумных девчонок» в «Ривьере», – видел афишу с задницами? Это еще ничего…

Страшась ответа, Крейн задал вопрос:

– Слушай… Так ты нарочно тогда подсела ко мне в машину?

Инга вскинула на него глаза:

– Jesus, конечно нет! Не в чем мне чистосердечно признаваться, понимаешь? Я уже почти забыла о тебе через пару дней, но тут кое-кто появился.

– Кто?

– Знаешь, в те годы в Вегасе не было столько русских, сколько теперь. А тут сначала ты, потом этот тип… После шоу меня дождался. Сначала, правда, говорил по-английски. Поздравил с прекрасным выступлением, а потом спросил – ехала ли я сюда из Реседы с таким-то? Ехала, говорю, а где он? А он говорит – нет, не ехала. Он, говорит, тебе приснился.

Инга сделал большой глоток воды, поперхнулась и закашлялась, на глазах выступили слезы. Крейн протянул ей салфетку, подождал. Спросил:

– Как выглядел этот человек?

– Хорошо выглядел. Такой, средних лет. Симпатичный, на кого-то из наших советских артистов похож, вроде Ланового. Был очень хорошо одет. Я уж подумала – не клюнул ли на меня, наконец-то, местный миллионер. Спрашиваю – почему это приснился? И тут он по-русски: «Ты ведь не хочешь, чтобы твоих родных стали по одному вылавливать из Невы? Да и какая разница, ночевал-то твой дружок в Реседе, так что его теперь и хоронить не надо».

Эту часть чистосердечного признания Крейн не понял.

– Насчет «хоронить не надо» – это о чем?

Инга широко раскрыла глаза:

– Так ты не знаешь? Не знаешь о землетрясении? Вот чудак, а еще с «чистосердечным» лезет! Я ведь тебе, выходит, тогда жизнь спасла…

Часть II. Тимур и его команда

Глава 5

Моложавый нацист произнес:

– Heil Hitler.

– Хайль Гитлер, – безразлично отозвался голос переводчика за кадром.

Когда на экране появились титры, Оззи громко зевнул, остальные рассмеялись.

– Оззи, тебе нельзя смотреть серьезные фильмы.

– Тимур, у тебя есть «День сурка»?

– Нет, Оззи не оценит, – Сергей потянулся, разминая сигарету, и направился к балкону. – Тимур, у тебя есть «Настоящая Маккой»?

– Тимур, а пиво для Оззи еще есть?

После фразы «Меньше четырех тысяч евреев осталось в живыми в Польше сегодня. Более шести тысяч, э-э, последователей, э-э, осталось от списка Шиндлера» переводчик прекратил надсадно дышать в микрофон, создавая фоновый шум. Тимур бросил взгляд на экран и успел прочитать: «There are fewer than 4000 Jews left alive in Poland today. There are more than 6000 descendants of the Schindler Jews». Потомков евреев из списка. Потомков, а не последователей. Экран стали синим, кассета пошла на обратную перемотку.

– Да ну вы че, хорош… – пробормотал краснеющий Андрей.

Простоватый, но, тем не менее, жутко обаятельный тип по имени Андрей и по прозвищу «Оззи» был новым человеком в компании. Учился он в МГУ, и там же играл на гитаре в какой-то группе. Привела его Лера. Тимур догадывался, что с тех пор, как у него все серьезно закрутилось с Никой, Лера испытывала недостаток мужского внимания, и Оззи потребовался, чтобы расшевелить Сергея.

– Эй, ты там часом не заснул на мягком плечике? Лера, отвечай – он, что, там спал с тобой!?

– No comments, – гордо ответила Лера, потирая плечо. – Тимур, можно я положу куда-нибудь свои сережки? А то уши болят.

Она откинула белую прядь.

– Переводчик неправильный какой-то, это ведь не Михалев?

– Не-а, и не Володарский… Где-нибудь продают, интересно, кассеты без перевода?

– Оззи, кто из актеров тебе больше всего понравился?

Покопавшись в растрепанной рыжей гриве, Оззи нашелся:

– Ну… этот, фашист.

Тимур дотянулся до холодильника «Морозко», который служил телевизионной тумбой, и выгреб оттуда две бутылки новомодного игристого «Асти Мартини» – по сорок тысяч рублей.