Холостяк

Мошкин (с отчаянием). Да я же не могу… Господи боже мой! Мне нужно тебя приготовить. Я то есть собирался… А то ты, пожалуй, эдак вообразишь… И как это я, право, вдруг так, с бухта-барахты…

Маша. Вы меня терзаете…

Мошкин. Обещай мне по крайней мере…

Маша. Всё, что хотите; только ради бога… вы видите… Ради бога…

Мошкин. Маша, ты, пожалуйста, не подумай… Это ничего. Это так, знаешь, написано, как говорится, сгоряча. Это всё еще ничего. Это всё очень легко поправить. Чрезвычайно легко. То есть просто ничего не стоит.

Маша. Дайте же, ради бога, дайте…

Мошкин (медленно вынимая письмо из бокового кармана). Только, пожалуйста… (Маша вырывает у него письмо и с жадностью начинает читать. Мошкин встает, отходит немного в сторону и отворачивается. Маша кончает письмо, остается на мгновение неподвижной и вдруг с глухими рыданиями закрывает лицо руками. Мошкин подбегает к ней.) Маша, Маша, ради бога. Я тебе говорил, это ничего. Маша, Маша! ради самого господа! Маша! (К самому себе.) Эх, старая скотина, дурак безмозглый! а еще об осторожности толковал, о политике… Ну, где тебе, необразованному олуху, до политики! Взял, да и сунул письмо сейчас. (Снова обращаясь к Маше.) Душа ты моя, успокойся, пожалуйста. Не плачь. Я за всё ручаюсь. Я всё улажу. Маша, ты меня убиваешь, я не могу видеть тебя в таком положении. (Она протягивает ему руку.) Не плачь, пожалуйста.

Маша (сквозь слезы). Извините меня, Михайло Иваныч. Это сейчас пройдет. Это только в первую минуту. (Утирает глаза платком.)

Мошкин (опять подсаживается к ней и отбирает у ней письмо). Это ничего, Маша, это всё ничего.

Маша. Если б я этого не ожидала, а то, вы сами знаете, я на всё была готова. Конечно, это письмо, вдруг, после всех обещаний… но я и прежде не обманывалась… Желаю ему всякого счастия… (Опять плачет.)

Мошкин. Я с ним поговорю, Маша…

Маша. Ни за что в свете, Михайло Иваныч! Он отказывается от меня – ну, и бог с ним. Я не хочу ему навязываться, Михайло Иваныч, я вас прошу, слышите, ни слова обо мне Петру Ильичу. Я сирота… У меня нет никакой опоры… он обидел меня… Что ж? я ему прощаю; но не хочу ему навязываться. Слышите, Михайло Иваныч, ни слова, ни одного слова, если вы меня любите…

Мошкин. У тебя нет никакой опоры, Маша; а я-то что? Разве я не люблю тебя пуще родной дочери? Ведь что меня убивает? Меня убивает, так сказать, та мысль, что в сущности-то я, я один всему причиной, я всё дело затеял. Он меня зарезал, спора нет, он меня просто надул, да что ж? нам от этого всё так и бросить, поклониться ему, да и прочь отойти? Нет, это невозможно, воля твоя. Притом, может быть, он сам еще опомнится. Привел же я тебе его тогда.

Маша. И совершенно напрасно. Какая вышла польза? Вы сами видите.

Мошкин. Да помилуй, однако, Маша, что ж мне было другого делать? Посуди. Стань тоже на мое место. Давно ли, кажется, всё так прекрасно шло?.. Ведь если б ты сама не захотела отсрочить – ведь об эту пору ты бы уже была замужем. Как же ты хочешь, чтоб я эдак, разом, от всего отказался? Да это просто сон, какое-то наваждение, туман какой-то! Вот посмотри, мы вдруг с тобой проснемся; глядь, ан всё по-старому. Как это от тебя отказаться, помилуй, скажи сама? Чем, ну скажи, чем ты не берешь?

Маша (уныло). Вы слишком добры, Михайло Иваныч; вы меня любите, так вам всё во мне и нравится. А он… Нет, ему не то нужно. Сначала я его точно забавляла, а потом… Я уже давно всё это замечала, Михайло Иваныч; но я вам этого не сказывала, потому что боялась вас огорчить. Видите вы, какие у него приятели… Где нам с вами!.. Для него мы слишком просты, Михайло Иваныч. Для него мы низки. Он нами гнушается, просто…

Мошкин. Гнушается! А деньги у меня он не гнушался брать? Вишь, у него немец приятель, так вот он и зазнался! Нет, брат, не на того наскочил…

Маша. К чему всё это, Михайло Иваныч? к чему? Прошедшего нам с вами не воротить…

Мошкин. Да ведь, Маша, помилуй, вспомни, что скажут, Маша, что? скажут.

Маша. Что же делать, Михайло Иваныч?

Мошкин. Что делать? Об этом-то вот я и думаю.

Маша (помолчав немного). А только, конечно… мне у вас больше жить нельзя.

Мошкин. Что-о?..

Маша. Я должна съехать от вас, Михайло Иваныч.

Мошкин. Это зачем? Это что такое? Уж не тетка ли твоя тебе это натолковала?

Маша. Тетенька мне точно об этом говорила; впрочем, я и без того… Поверьте, Михайло Иваныч, сердце у меня обливается кровью при одной мысли расстаться с вами…

Мошкин. Да ты лучше за?раз прикажи мне из окошка выпрыгнуть! Помилуй, Маша, что ты, в своем ли ты уме? Да и куда ты пойдешь, помилуй, скажи!.. Ах, она старая чертовка! Да она меня, я вижу, просто убить собирается. За что ж это ты, Маша, ты-то за что меня погубить хочешь? Помилуй, помилуй!.. Что ты это?

Маша. Михайло Иваныч, выслушайте меня хладнокровно, и вы согласитесь со мной.

Мошкин. Ни за что, матушка, не соглашусь, ни за что!

Маша. Послушайте. Вы меня к себе взяли после матушки, после покойницы; вы одни заботились обо мне; вот, наконец, с Петром Ильичом вы меня познакомили; потом вот всё это случилось: он посватался, а теперь отказался… Какое же мое положение, Михайло Иваныч? Что ж вы хотите, чтоб обо мне подумали?..

Мошкин. Как что подумали?

Маша (поспешно). Ведь я всё-таки вам чужая, Михайло Иваныч. Все скажут: он отказался, ну, что ж такое? Она ведь воспитанница, приемыш; даром хлеб ест. Ее взяли, а теперь вот бросили – что ж из этого? Вот велика важность! И за то уже спасибо, что позанялись ей. Поделом ей! Кто за нее отвечает? Жила бы у своих родственников – с ней бы этого не случилось. Даровой хлеб, знать, вкусен. А работать ей, видно, не хочется?.. Вы поймите, Михайло Иваныч, мое положение. Я вас люблю больше, чем кого-нибудь на свете; но что же делать? До сих пор я еще могла жить у вас, а теперь… Мне теперь невозможно остаться; право, невозможно. За что же я буду презрение сносить, посудите сами? А я еще сумею кусок хлеба себе заработать…

Мошкин. Я ничего не понимаю, решительно ничего не понимаю, что ты мне такое говоришь? Какой кусок хлеба? и какое презрение? и кто посмеет? Христос с тобой, Маша!.. Кто за тебя отвечает? – Я за тебя отвечаю! Я никому не позволю над тобой насмехаться. Я это всему свету докажу, молокососу этому докажу…

Маша. Полноте! что вы это?

Мошкин. Да вот посмотришь. Ты меня еще не знаешь. «Ты у меня живешь», – да, Маша, перекрестись: ведь я старик, ведь я степенный человек, ведь все знают, что ты мне дочь… Помилуй, помилуй! Я тебя, ей-богу, не понимаю.

Маша. Нет, Михайло Иваныч, вы меня понимаете…

Мошкин. Да полно же, Маша! неужели ты это не шутя говоришь?

Маша (вставая). Мне теперь не до шуток, Михайло Иваныч.

Мошкин. И ты можешь меня оставить?

Маша. Я должна.

Мошкин. Да куда же ты пойдешь?

Маша. Куда-нибудь. Сперва я к тетке перееду, а там посмотрю: может быть, место где-нибудь найду.

Мошкин (складывая руки). Я с ума сойду, ей-богу с ума сойду. Ты к тетке переедешь?.. Да ты спроси прежде, где тетка-то сама живет? – У повивальной бабки в чулане за перегородкой, вместе с банными вениками, сушеными грибами да старыми юбками!

Маша (несколько обиженная). Я не боюсь бедности.

Мошкин (вскакивая). Да нет! это вздор! это вздор! Я не в состоянии буду это вынести. Как? И он, и ты, – и всё, всё разом… Докажи же мне хоть ты по крайней мере, что у тебя сердце доброе, не то что у него. Неужели вы все, молодые люди, нынче такие? Ты посуди: ведь я только для тебя и живу… Ведь твое отсутствие меня убьет… Маша, сжалься над бедным стариком… Что я тебе такое сделал?..

Маша. Михайло Иваныч, да войдите же и вы в мое положение… Я не могу, ей-богу не могу у вас остаться…

Мошкин. Тьфу вы, женщины! Сущее божеское наказание! Что раз вошло им в голову – ну, хоть тресни!.. Нет, Маша, я не могу позволить тебе уйти отсюда… Здесь твое гнездо, твой кров; здесь всё твое и всё для тебя – я не могу с тобой расстаться… но я… Ну да; я готов, пожалуй, согласиться, что ты права; да, тебя должны все уважать, а я с своей стороны должен тебя защищать, как бы родную дочь защитил; это мое дело, потому что ты у меня живешь, потому что я за тебя отвечаю перед богом и перед людьми; а вследствие этого я тебе вот что скажу: ты теперь будь спокойна, – а я вот что намерен сделать: либо я всё устрою по-прежнему, либо я его на дуэль вызову…

Маша (с испугом). На дуэль?

Мошкин. Да, на дуэль. На шпадронах, на пистолетах – мне всё равно.[8 - Да, на дуэль. На шпандронах, на пистолетах… – Шпандрон – искаженное слово «экспадрон», «эспантон» (исп.) – шпага.]

Маша (задыхающимся голосом). Послушайте, Михайло Иваныч! Я вам говорю: если вы сейчас не откажетесь от своего намерения, я, ей-богу, в ваших же глазах… ну, я не знаю… я себя жизни лишу.