– Боишься, что кто-то подслушает? – спросил он. Констанс, терзаемая манией преследования, постоянно подозревала, что ее телефоны прослушиваются: французской налоговой службой, американским бюро по борьбе с наркотиками, отставными любовниками, занимавшими теплые местечки в различных посольствах.
– Я не говорю ничего такого, чего не знали бы сами французы. Их недостатки – предмет их неизменной гордости.
– Как дети?
– Нормально. С успехом держат равновесие. Один ангелочек и один дьяволенок. Так что все как всегда.
Констанс была замужем дважды: один раз за итальянцем, второй – за англичанином. Мальчик был отпрыском итальянца и к одиннадцати годам имел за плечами уже четыре школы, из которых его неизменно вышвыривали.
– Вчера Джанни опять отправили домой, – с привычным смирением сообщила Констанс. – Едва не устроил групповой секс на уроке рисования.
– Брось, Констанс! Это уже слишком!
Констанс всегда была склонна к преувеличениям.
– Ну, не групповой секс, разумеется. Кажется, пытался выкинуть из окна какую-то очкастую малышку. Утверждает, что она на него глазела. Но так или иначе, все обошлось. Он сможет вернуться в школу денька через два. Похоже, что по окончании семестра Филиппу премируют «Критикой чистого разума». Подсчитали ее ай-кью[6 - Коэффициент умственного развития.] и теперь говорят, что она в будущем вполне может стать президентом «Ай-Би-Эм».
– Передай, что я привезу ей из Канн синюю матросскую форменку.
– А заодно и мужчину, которого можно обрядить в эту форменку, – посоветовала Констанс, убежденная, что дети, подобно ей самой, просто одержимы сексом. Филиппе было всего девять, и, на взгляд Крейга, она почти не отличалась от его собственных дочерей в этом возрасте. Если, конечно, не обращать внимания на то, что она не встает, когда в комнату входят взрослые, и иногда употребляет заимствованные из материнского лексикона выражения, которые Крейг предпочел бы не слышать из уст ребенка.
– А как твои дела? – поинтересовалась Констанс.
– О’кей.
Гейл Маккиннон вежливо встала и удалилась на балкон, хотя Крейг был уверен, что она слышит каждое слово.
– Кстати, – вспомнила Констанс, – вчера вечером я замолвила за тебя словечко твоему старому приятелю.
– Спасибо. Кто он?
– Я ужинала с Дэвидом Тейчменом. Он всегда звонит мне, когда бывает в Париже.
– Как и десять тысяч других людей, так что в этом он не оригинален.
– Не хочешь же ты, чтобы я ужинала в одиночестве?
– Ни за что.
– Кроме того, ему уже сто лет. Он тоже собирался в Канны. Сказал, что подумывает о создании новой компании. Я намекнула ему, что у тебя наверняка что-то для него найдется. Он пообещал связаться с тобой. Не возражаешь? В худшем случае он просто безвреден.
– Только не повтори это при нем! Он умрет, если услышит нечто подобное.
Дэвид Тейчмен терроризировал Голливуд вот уже более двадцати лет.
– Зато я сделала все, что могла. – Она громко вздохнула прямо в трубку. – Не представляешь, каким ужасным было утро. Я проснулась, пошарила рукой по кровати и сказала: «Чтоб его черти взяли».
– Почему?
– Потому что тебя рядом не было! Ты скучаешь?
– Да.
– Тон у тебя такой, словно говоришь из полицейского участка.
– Что-то в этом роде.
– Не вешай трубку. Мне все ужасно надоело. Ты вчера ел на ужин буйабес?[7 - Рыба в белом вине.]
– Нет.
– Ты тоскуешь по мне?
– Я уже ответил.
– Ничего себе ответ! Любая девушка посчитает его равнодушным.
– Я не хотел, чтобы ты так подумала.
– Жалеешь, что меня с тобой нет?
– Да.
– Назови меня по имени.
– Предпочел бы не делать этого.
– После нашего разговора я паду жертвой мрачных подозрений.
– Не стоит.
– Этот звонок – сплошная зряшная трата денег. Заранее ненавижу завтрашнее утро.
– Почему?
– Потому что опять проснусь, протяну руку, а тебя снова нет.
– Не будь жадюгой.
– Что делать, я очень алчная леди. Когда выставишь из номера всех незваных гостей, перезвони мне, ладно?
– Так и быть.
– Назови меня по имени.
– Надоеда.
На другом конце линии раздался смех и что-то щелкнуло. Констанс отключилась. Крейг повесил трубку. Девушка вернулась с балкона.