Ночной портье

– Тебе повезло, сразу же нашел, – сказал брат, вынув из кармана конверт и вручая его мне.

Я вытащил из конверта свидетельство. Итак, все в порядке – бытие мое законно подтверждалось. Дуглас Трейнор Граймс, мужского пола, родился в США, сын Маргарет Трейнор Граймс.

Пока я рассматривал пожелтевший листок бумаги, Генри торопливо снял с себя пальто и повесил его на спинку стула. Пальто было поношенное, обшлага и локти лоснились.

– Что выпьешь, Хэнк? – обратился я к нему с нарочито подчеркнутой сердечностью.

– Коктейль из виски, как обычно, – сказал Генри. Голос его не изменился, был таким же низким и звучным, подобно ценной, заботливо хранимой реликвии, оставшейся от прошлых лучших дней.

– И мне то же самое, – кивнул я официанту, уже стоявшему у столика в ожидании заказа.

– Ну, дорогой, значит, вернулся. Как блудный сын.

– Не совсем так. Скорее, я бы сказал, остановился для дозаправки.

– Ты больше не летаешь?

– Я писал об этом.

– Это единственное, о чем ты написал. Я, понятно, не упрекаю. – Брат развел руками, и я заметил, что руки у него немного дрожат. Боже мой, подумал я, ведь ему всего сорок лет. – Все у нас чертовски заняты, – продолжал он. – Общаемся редко, а годы уходят. Вот и идем своими, различными путями.

Подали заказанные коктейли, мы чокнулись, и Генри с жадностью, одним глотком хватил полстакана.

– После целого дня в конторе… – поймав мой взгляд, пояснил Генри. – Ах, эти унылые конторские дни.

– Да уж, представляю себе.

– А теперь рассказывай о своей жизни, – сказал Генри.

– Нет, сначала ты расскажи о Магде, о своих детях и обо всем прочем.

Мы выпили еще по два коктейля, пока Генри рассказывал о своей семье. Магда превосходная жена, но устает от всего – и от работы в родительско-преподавательской ассоциации, и от преподавания стенографии по вечерам. Его три дочки очаровательны. У старшей, четырнадцатилетней, свои трудности. Она очень нервная, как и все дети переходного возраста в наши дни, приходится ее немного подлечивать у психиатра. Затем была вытащена из бумажника и продемонстрирована семейная фотография. Вся семья снялась на берегу озера, жена и дети загорелые, крепкие, веселые, а сам Генри, бледный, печальный, в больших до смешного трусах, походил на утопленника.

А вот новости о нашем младшем брате Берте поразили меня.

– Он работает на радио в Сан-Диего, ведет программу для гомиков, – пояснил Генри. – Странно, прежде мы ничего такого за ним не замечали. Или ты замечал?

Я признался, что нет.

– Ладно, ничего не поделаешь, – вздохнул Генри, – в наши дни это уже не редкость. Но все-таки, чтобы такое случилось в нашей семье… Отец перевернулся бы в гробу. Но Берт – славный малый, каждое Рождество присылает детишкам гостинцы из Калифорнии. Не знаю, правда, как бы я его встретил, вздумай он приехать сюда.

Наша замужняя сестра Клара жила в Чикаго, у нее уже двое детей. Знаю ли я об этом, поинтересовался Генри.

– Знал, что она замужем, но о детях ничего не знал.

– Мы совсем растеряли друг друга, – со вздохом проговорил Генри. – В наше время семьи распадаются. Через несколько лет уйдут и мои дети, и мы с Магдой останемся вдвоем у телевизора. – Он горестно покачал головой. – Где мои радостные мысли о счастливом будущем? Правда, что-то и радует. Эти ублюдки наверху не возьмут у меня сына, чтобы он погиб в одной из их проклятых войн. Что это за страна, где надо благодарить Бога, что у тебя нет сына? Вот тебе и счастье. – Он опять покачал головой, как если бы завел разговор о том, чего лучше не касаться. – Выпьем еще?

Передо мной стоял почти полный стакан, но Генри заказал еще два коктейля. Вскоре он напьется. Возможно, тут и крылась разгадка, но я знал, что лишь этим всего не объяснишь.

– Клара живет хорошо, – продолжал Генри. – По крайней мере так она пишет, когда соизволит осчастливить нас письмом. Ее муж – важная шишка в биржевой маклерской фирме. У них своя яхта на озере. Представляешь, а? Но хватит о нас. Как твои дела?

– Поговорим после ужина.

В ресторане Генри заказал обильный ужин.

– Как насчет бутылки вина? – спросил он, широко улыбаясь, словно его осенила весьма удачная мысль.

– Как хочешь, – ответил я, хотя и видел, что от вина ему станет еще хуже. Но я с детства привык, что всегда решает он.

За ужином Генри почти ничего не ел, налегая на вино. Порой, вспомнив, что он как-никак глава семьи, пытался отрезветь, вскидывал голову и говорил строгим голосом, сидя очень прямо. В один из таких моментов он потребовал, чтобы я поведал ему о себе.

– Где ты был, что делал? Что привело тебя сюда? Как я понимаю, ты нуждаешься в помощи. Я небогат, но сумею наскрести…

– Ничего не нужно, Хэнк, – поспешно перебил я. – Деньги для меня не проблема.

– Вот как? – горько усмехнулся Генри. – Ты так думаешь?

– Послушай, Хэнк, – сказал я, наклонившись к нему через стол и понизив голос, чтобы привлечь его внимание. – Я очень далеко уезжаю.

– Далеко? Куда же? Ты всю жизнь куда-то уезжаешь.

– На этот раз совсем иное. Я уезжаю, быть может, очень надолго. Сначала в Европу.

– Работа в Европе?

– Не совсем.

– У тебя нет работы?

– Не задавай, пожалуйста, лишних вопросов, Хэнк. На неопределенное время я уезжаю. И не знаю, сумеем ли мы когда-нибудь снова увидеться. Может, и нет. Но я хочу поблагодарить тебя за все, что ты для меня сделал. Хочу сказать, что очень ценю это.

– А, ерунда, Дуг. Забудь об этом.

– Нет, не забуду. Ведь отец умер, когда мне было всего тринадцать лет.

– Отец оставил после себя небольшую страховку, – с гордостью заметил Генри. – Небольшой, но замечательный страховой полис. Нельзя было ожидать этого от рабочего на заводе. Человека, который зарабатывал на жизнь своими руками. Однако он прежде всего думал о своей семье. Что было бы со всеми нами, если бы не его страховка?

– Я не об этом.

– Слушай бухгалтера, когда дело касается страховки.

– Отца-то я плохо помню. Я был ребенком и редко видел его. Как мне кажется, домой он по большей части приходил лишь затем, чтобы поесть. Мне трудно припомнить даже его лицо.

– Его лицо? – повторил Генри. – Лицо честного, твердого человека, который никогда не сомневался в себе. Лицо прошлого века. Чувства долга и чести выражали простые черты этих лиц. Но отец дал мне плохой совет, – продолжал он, несколько трезвея. – Тоже из прошлого века. Все поучал меня: «Женись пораньше, парень». Ты помнишь, что он постоянно читал Библию и водил нас в церковь. Лучше жениться, чем обжигаться на девчонках, твердил он. Вот я и женился рано, послушал старика. С его страховкой или без нее, а обжигаться все-таки лучше.

– Хватит, ради Бога, о страховке.

– Как скажешь, братец. Ты же пригласил меня на ужин. Ведь ты угощаешь, правда?