Небо на двоих

– Давид… – Мужчина протянул мне широкую, с загрубевшей кожей ладонь. – Я его туристов только что привез. Хотел уже возвращаться.

Я с недоверием посмотрела на его видавшую виды машину.

– Мне сказали, автобусы туда не ходят.

– Так то автобусы не ходят, – не спрашивая моего согласия, Давид снова подхватил сумку и направился к «Ниве», – а моя косуля где угодно пройдет. Поехали, что ли? – спросил он, заметив, что я нерешительно топчусь на месте.

– Странно как-то, – промямлила я, потому что не слишком верила в счастливые совпадения. – Очень уж вовремя вы здесь оказались!

– Чего боишься, а? – Седовласый затолкал сумку на заднее сиденье и воздел руки к небу. – Бога благодари, что Давид на час опоздал. Колесо спустило, менять пришлось. А так куда бы ты делась? Назад в Москву? Вадик вернулся сердитый, переживал, что ты не приехала. Сестре звонил, только не дозвонился. Помехи большие в горах перед грозой. Не веришь?

Я пожала плечами и осталась стоять на удалении от его «Нивы».

– А-а-а… – пробормотал мужчина что-то на своем языке и полез в машину.

Некоторое время Давид рылся в бардачке, затем вынес свернутую трубочкой бумажку и сунул мне в руки.

– Смотри! Вот Вадик твой. А рядом кто? Я у него и водитель, и проводник в горах. А ты думала, бандит какой?

Бумажка оказалась рекламным буклетом, впрочем, замызганным до невозможности. И все-таки я рассмотрела и Вадима, и стоявшего рядом в картинной позе Давида. Водитель был в черкеске с газырями и в огромной черной папахе, закрывавшей глаза, но усы я узнала.

По Вадиму я тоже прошлась внимательным взглядом. Крепкий мужик за сорок в военной панаме, рукава куртки засучены выше локтя. Вот незадача! Именно таких типов я недолюбливала: крутых, мускулистых, брутальных, с трехдневной щетиной на мужественных ликах. Словом, все у них напоказ: и бицепсы, и помыслы, и намерения. Но такие Ильи Муромцы и Добрыни Никитичи интересны юным барышням или вечным Золушкам, которые не могут себя защитить и постоянно находятся в поисках опекунов и спонсоров. Мне же заступники не нужны. Я себя в обиду не давала и не дам никогда! И потому мужчины мне нравились изящные, с тонкой натурой, чувственные и глубокие. Вроде Саши Портнова…

Вспомнив своего попутчика, я скривилась от досады. Лучше терпеть рядом небритого и потного мачо типа Вадима Доброва, чем жулика-ловкача в образе эстета.

– Уговорили. – Я улыбнулась Давиду и взгромоздилась на переднее сиденье, отправив саквояж в компанию к сумке. – Поехали!

– Поехали. – Мужчина улыбнулся в ответ, повернул ключ в замке зажигания и спросил: – Можно я музыку включу, а?

– Включайте!

Из динамиков грянуло:

…А впереди еще три дня и три ночи,
И шашлычок под коньячок – вкусно очень.
И я готов расцеловать город Сочи
За то, что свел меня с тобой…

С этого залихватского напева Трофима и началось мое путешествие в Члоу.

Глава 9

– Ты на самолете прилетела? – первым делом спросил Давид, лишь только машина выехала со стоянки.

Я не люблю, когда незнакомые люди обращаются ко мне на «ты», но тут промолчала. Правда, ответила сдержанно:

– Нет, поездом приехала.

Мне вообще не хотелось разговаривать, тем более отвечать на вопросы. То ли от голода, то ли от утомления дико болела голова. Чтобы отвлечься от неприятных ощущений, я стала смотреть в окно. И уже через минуту не могла оторвать взгляд от моря, которое мелькало в просветах между кипарисами и высоченными тополями. Море было густого янтарного цвета с золотыми вкраплениями – отблесками солнца. Ровное, спокойное, ни морщинки на поверхности, точно лоб младенца.

– А почему Вадим самолет встречал? – не отставал от меня Давид.

– Не получилось с самолетом. Улетел без меня, – ответила я, не вдаваясь подробности.

Дорожное полотно, судя по всему, было новеньким. Ни ямки, ни ухаба, поэтому «Ниву», которая мчалась на скорости за сто километров, не трясло и не раскачивало.

– В первый раз в Абхазии? – снова спросил Давид.

– В первый, – вздохнула я, понимая, что вскоре последуют другие вопросы. В висках застучал крохотный метроном. Первый признак того, что могу вспыхнуть, надерзить сгоряча, наговорить колкостей.

Но сказать об этом Давиду не решилась. Зачем обижать хорошего человека? Если бы не встреча с ним, где бы я сейчас была? Небось до сих пор тащилась бы по Казачьему рынку и ругала Любаву последними словами.

– Знаешь, как мы раньше хорошо жили! – Давид, не спросив разрешения, закурил. – Дружно, богато. Вино, мамалыга, мандарины, чай… И какой ты нации, вообще значения не имело. Все соседи – абхазы, грузины, русские, армяне – ходили друг к другу в гости, вместе пили вино и вместе отмечали всякие праздники.

– У нас тоже собирались, только во дворе, – улыбнулась я. – Родители отправляли меня летом к бабушке, в Бердичев. Все в доме знали друг друга с пеленок. Только нет уже ни того дома, ни того двора… Бабушка давно умерла. Да и Бердичев теперь за границей.

– А я что говорю? – посмотрел на меня Давид. – Явился Горбачев, началась перестройка, и все пошло вразнос. Воровать стали, грабить, молодежь наркотики попробовала. Брат на брата пошел, друг – на друга. И управы не найдешь. Грузины в милиции только грузин защищали. Молодые перестали стариков слушать и уважать. Страшное время было, не дай Бог, повторится!

Давид перекрестился с зажатой в пальцах сигаретой. Дым вылетал в открытое окно, но меня замутило сильнее. Надо бы, подумала я, попросить Давида остановить машину где-нибудь в живописном месте, и хотя бы с четверть часа подышать свежим воздухом, насыщенным запахами хвои, цветов и моря. Его огромное зеркало сливалось на горизонте с голубоватой дымкой. В нее садилось багровое солнце. Но я не попросила: неожиданно для себя постеснялась.

Конечно, у меня дух захватывало от открывшейся глазам красоты, и только червячок под ложечкой упорно и все сильнее напоминал о себе. Я с тоской вспоминала о недоеденной в кафе окрошке и оставленном на тарелке приличном куске хачапури. Он был безумно вкусным этот хачапури. Я даже хотела завернуть его в салфетку и забрать с собой, но мне вдруг стало стыдно. Я что, из голодных краев? Но как бы он сейчас оказался кстати, тот кусок! Я сглотнула густую слюну. Хоть бы какое-нибудь кафе встретилось по дороге…

– Далеко еще до Члоу? – спросила я, чтобы отвлечься от мыслей о брошенном хачапури.

– Далеко, – отозвался Давид, – восемьдесят километров до Сухума, и от него сорок. Самые тяжелые. Там государственные трассы не проходят. Раньше эта дорога Военно-Сухумской называлась. По ней через Клухорский перевал в Черкесию попадали, в Кабарду. Там очень древний торговый путь проходил. Говорят, часть Великого Шелкового пути.

– Клухорский перевал? – удивилась я. – Бывала я в тех местах. И в Теберде, и в Домбае, и в Архызе. Только не думала, что Абхазия находится так близко от Домбая.

– Раньше все было близко! – глубокомысленно заметил Давид. – Из Теберды маршрут был до Сухуми. Знаменитый Всесоюзный 43-й маршрут. Сколько ребят с рюкзаками ходили. Каждые два дня по сорок-шестьдесят человек. Ничего не боялись. Даже мотоциклисты и те перебирались. А теперь на Клухоре русские пограничники стоят. Другая страна, просто так границу не перейдешь! А ведь абхазы в Великую Отечественную тоже воевали, перевалы защищали от немцев.

– Фашисты дошли до Абхазии? – поразилась я, ощущая себя полной дурой. Оказывается, я совсем не знала не только географию, но и родную историю. Нет, кое-что знала, конечно, но, как говорится, в общих чертах, основные моменты. Остальное мне просто было не нужно.

– Фашистам на Кавказе дали по морде, – с гордостью посмотрел на меня Давид. – В Абхазии они только одно село захватили. Псху называется. Это далеко в горах. Но ниже фрицев не пустили. Сколько там егерей полегло… До сих пор их трупы в ледниках находят. Мой отец, ему пятнадцать было, вместе с братьями вступил в истребительный батальон. Они парашютистов ловили, диверсантов. Один раз пять десантников уничтожили. У нас призывной возраст издавна с пятнадцати лет до семидесяти. Мой прадед в восемьдесят лет парашютиста скрутил и в штаб доставил. Боевую медаль получил.

– Здорово! – искренне восхитилась я. – Молодец какой!

– Да, были раньше люди… – вздохнул Давид. – У нас двадцать два Героя Советского Союза только за Великую Отечественную войну. Хорошо воевали абхазы. Матерям не было стыдно за своих сыновей…

Пепел от сигареты упал ему на колени. Давид ругнулся и выбросил окурок в окно. Затем спросил:

– Тебе не дует?

– Спасибо! Все хорошо! – вежливо ответила я, продолжая созерцать пейзажи по обеим сторонам дороги.

Высокие горы, покрытые густым курчавым лесом, розовато-коричневые скалы, а на их фоне белые особняки, особенно яркие в лучах предзакатного солнца. Дома сильно смахивали на те, что я видела в Грузии. В большинстве своем двухэтажные, с балконами по всей длине здания, они утопали в садах, из которых порой виднелись только крыши. Одно удручало: тут и там мелькали развалины когда-то красивых строений, а участки заросли дурниной, сквозь которую не пройти, не проехать.

– Я слышала, вы с Грузией воевали в начале девяностых? – повернулась я к Давиду. – Такие красивые дома разрушили!

– Кому война, а кому мать родна… – скривился Давид. – Тут больше мародеры постарались, растащили все. Многие дома во время войны остались без хозяев. И абхазские, и грузинские. А восстановить их сейчас денег нет…