Толкование на Евангелие от Матфея. В двух книгах. Книга II

Как Отец дал тебе познание обо Мне, так и Я дам тебе; не сказал: умолю Отца, хотя и это было бы важным доказательством Его могущества и неизреченно великим даром; но: Я дам тебе. Что же даешь Ты, скажи мне? Ключи Неба, чтобы еже аще свяжеши на земли, будет связано на небесех: и еже аще разрешиши на земли, будет разрешено на небесех (Мф. 16, 19). Как же не может дать того, чтобы сесть одесную и ошуюю – Тот, Который говорит: Я дам тебе? Видишь ли, как Христос этими двумя обещаниями возводит Петра к высокому о Нем мнению, как открывает Себя и показывает истинным Сыном Божиим? Он обещает даровать ему то, что собственно принадлежит одному Богу, именно: разрешать грехи, соделать Церковь непоколебимою среди всех волнений и простого рыбаря явить крепчайшим всякого камня, когда восстанет на него вся вселенная. Подобным образом и Бог Отец сказал, беседуя с Иеремиею, что полагает его, как столп медный и как стену (см. Иер. 1, 18); но Иеремия поставлен был для одного народа, а Петр для целой вселенной. Хотелось бы мне спросить тех, которые унижают Сына: какие больше дары – те ли, которые Отец дал Петру, или те, которые дал Сын? Отец даровал Петру откровение о Сыне; Сын же откровенное познание об Отце и о Самом Себе посеял во всей вселенной и простому смертному вручил, давши ему ключи, власть над всем небесным; и он распространил Церковь по всей вселенной и явил ее сильнейшею самого неба. Небо и земля мимоидет, словеса же Моя немимоидут (Мф. 24, 35). Как же меньше Тот, Кто дал такую власть и совершил такие дела? Говоря это, я не отделяю дел Отца от дел Сына: вся Тем быша, и без Него ничтоже бысть (Ин. 1, 3); но хочу обуздать бесстыдный язык дерзающих унижать Сына.

3. Из всего этого познай власть Христа. Аз тебе глаголю: ты еси Петр; Я созижду Церковь; Я дам ти ключи неба. Тогда, сказав это, запрети им, да никому жерекут, яко Сей есть Христос (см.: Мф. 16, 18–20). Для чего Он запретил? Для того, чтобы, по удалении соблазнителей, по совершении крестного подвига и по окончании всех Его страданий, когда уже некому было препятствовать и вредить вере в Него многих, тогда чисто и твердо напечатлелось в уме слушающих верное о Нем понятие. Могущество Его не так еще очевидно обнаруживалось. Поэтому Он хотел, чтобы апостолы тогда уже начали проповедовать о Нем, когда очевидная истина проповедуемого и сила событий будут подтверждать слова их. Действительно, иное было дело видеть, что Он то чудодействует в Палестине, то подвергается поношениям и гонениям (особенно, когда за чудесами должен был последовать крест), и иное дело видеть, что вся вселенная Ему покланяется и верует в Него и что Он уже не терпит ни одного из тех страданий, которые претерпел. Поэтому-то Он и повелел никому не сказывать. Раз укоренившееся, а потом исторгнутое, трудно уже насадить и удержать во многих; напротив, что однажды принялось и остается на своем месте и ничем не бывает повреждаемо, то легко прозябает и возрастает. Если те, которые видели многие чудеса и слышали столько неизреченных тайн, соблазнились при одном слухе о страданиях, притом не только прочие апостолы, но и верховный из них, Петр, то представь, какому бы соблазну подвергся народ, если бы он знал, что Христос есть Сын Божий, и потом увидел, что Его распинают и оплевывают, между тем не разумел бы сокровенного в этих тайнах, не приняв еще Святого Духа? Если и ученикам Христос говорил: много имам глаголати вам, но не можете носити ныне (Ин. 16, 12), то тем более смутился бы прочий народ, если бы прежде надлежащего времени открыта ему была высочайшая из тайн. Вот почему Он и запретил сказывать! И действительно, как важно было познать полное учение не прежде, чем после этих событий, когда миновали соблазны, познай то из примера верховного апостола. Тот же самый Петр, который после стольких чудес оказался таким слабым, что даже отрекся Иисуса и убоялся простой служанки, – когда совершились уже крестные страдания, когда он увидел ясные доказательства Воскресения и когда ничто уже его не соблазняло и не устрашало, тот же Петр с такою непоколебимостью защищал учение Духа, что, несмотря на все угрожавшие ему опасности и тысячи смертей, сильнее льва устремлялся на народ иудейский. Итак, справедливо запретил Он сказывать прежде креста народу, когда прежде креста опасался все открыть и тем, которые должны быть наставниками. Много имам глаголати вам, говорит Христос, но не можете носити ныне. И действительно, многого они еще не разумели в Его словах, чего прежде креста Он ясно не открыл им; после же Воскресения они поняли некоторые из Его слов. Оттоле начат Иисус сказовати им, яко подобает Ему пострадати (см.: Мф. 16, 21). Оттоле: с которого времени? С того, когда насадил в них учение о Своей Божественности, – когда положил начало обращения языков. Но и тогда они не поняли еще слов Его, – сказано: бе сокровен глагол сей от них (см.: Лк. 18, 34); они все еще оставались как бы в некоем мраке, не зная, что должно Ему воскреснуть. Вот почему Христос и останавливается на этом трудном для них предмете, распространяет Свое слово, чтобы отверзть их ум и дать разуметь, что значат слова Его. Но они не разумеша, но бе глагол сей сокровен от них; они даже боялись спрашивать Его, впрочем, не о том, точно ли умрет Он, но о том, как и каким образом и что значит эта тайна? Они не знали, что такое значит воскреснуть, и считали важнейшим никогда не умирать. Вот почему, при общем смущении и недоумении учеников, пылкий Петр опять один осмеливается продолжить об этом разговор, но и то не при всех, а наедине, то есть устранившись от других учеников; и говорит: милосерд Ты Господи: не имать быти Тебе сие! (Мф. 16, 22) Что это значит? Тот, который удостоился откровения, назван блаженным, так скоро споткнулся и упал так, что побоялся страдания? Но что удивительного, если это случилось с человеком, который не получил о том откровение? Чтобы знать тебе, что он не сам от себя произнес слова (Ты еси Христос Сын Божий), – смотри, как он смущается и недоумевает о том, что ему еще не открыто, и, тысячу раз слыша, не понимает, что говорят ему. Он познал, что Иисус есть Сын Божий; а что такое тайна Креста и Воскресения, – то ему еще не было известно. Сказано: и бе сокровен от них глагол сей. Видишь ли, что Христос справедливо запретил сказывать о том другим? Если сказанное так смутило и тех, кому нужно было это знать, то чего не случилось бы с другими? Но Христос, желая показать, что Он нимало не против собственной воли идет на страдание, даже обличил Петра и назвал сатаною.

4. Да слышат это все те, которые стыдятся крестных страданий Христовых. Если и верховный апостол, и притом, когда не понимал еще всего ясно, назван сатаною за то, что устыдился Креста, то какое извинение найдут те, которые при всей очевидности отвергают это таинство? Если слышит такой упрек названный блаженным и исповедавший Божество Христово, то подумай, чему подвергнутся те, которые и ныне отвергают таинство Креста? Христос не сказал: сатана говорит твоими устами; но: иди за Мною сатано! (Мф. 16, 23), потому что противник именно желал того, чтобы Христос не страдал. Вот причина, почему Он с такою силою обличил Петра; Он видел, что и Петр, и другие всего более того боялись и не могли спокойно слышать. По той причине Он обнаруживает и тайные его мысли, говоря: не мыслиши, яже суть Божия, но человеческая. Что значит: не мыслиши, яже суть Божия, но человеческая? (Мф. 16, 23). Петр, заключая о деле по человеческому и плотскому рассуждению, думал, что страдание для Христа позорно и несвойственно. Итак, проникая в его мысли, Христос говорит: нимало не несвойственны Мне страдания, но ты так судишь по плотскому разуму; напротив, если бы ты в Божественном Духе, освободившись от плотских помыслов, высказал сказанное Мною, то понял бы, что это Мне весьма прилично. Ты думаешь, что страдать для Меня низко, а Я тебе говорю, что эта мысль – не страдать Мне – от диявола. Так Он страхом противного рассеивает боязнь Петра. Как и Иоанна, когда тот почитал низким для Христа креститься от него, Он убедил крестить, сказав: тако подобает нам (Мф. 3, 15); как и самому Петру, когда не давал Ему умыть ног своих, сказал: аще не умыю ног твоих, не имаши части со Мною (Ин. 13, 8), так и здесь Он вразумил Петра страхом противного и силою обличения, уничтожил страх, возбужденный мыслью о страдании. Итак, никто не стыдись достопокланяемых знаков нашего спасения, которыми мы живем, и начала всех благ, которыми существуем. Но как венец будем носить крест Христов. Чрез него совершается все, что для нас нужно. Нужно ли родиться – предлагается нам крест; хотим ли напитаться таинственною пищею, нужно ли принять рукоположение или другое что сделать – везде предстоит нам этот знак победы. Потому-то мы со всяким тщанием начертываем его и на домах, и на стенах, и на дверях, и на челе, и на сердце. Крест есть знамение нашего спасения, общей свободы и милосердия нашего Владыки, Который яко овча на заколение ведеся (Ис. 53, 7). Потому когда знаменуешься крестом, то представляй все значение креста, погашай гнев и все прочие страсти. Когда знаменуешься крестом, пусть на челе твоем выражается живое упование, а душа твоя делается свободною. Без сомнения, вам известно, что доставляет нам свободу. Потому и Павел, склоняя нас к этому-я разумею свободу, нам приличную, – упомянув о кресте и крови Господней, убеждает такими словами: ценою куплени есте, не будите раби человеком (1 Кор. 7, 23). Помышляй, говорит, о дорогой цене, какая заплачена за тебя, и не будешь рабом ни одного человека; а под дорогою ценою он разумеет крест. Не просто перстом должно его изображать, но должны этому предшествовать сердечное расположение и полная вера. Если так изобразишь его на лице твоем, то ни один из нечистых духов не сможет приблизиться к тебе, видя тот меч, которым он уязвлен, видя то оружие, от которого получил смертельную рану. Если и мы с трепетом взираем на те места, где казнят преступников, то представь, как ужасается диявол, видя оружие, которым Христос разрушил всю его силу и отсек главу змия. Итак, не стыдись столь великого блага, да не постыдит и тебя Христос, когда придет во славе Своей и когда это знамение явится пред Ним, сияя светлее самых лучей солнечных. Тогда крест этот самым явлением своим как бы скажет в оправдание Господа пред целою вселенною и во свидетельство, что с Его стороны все сделано, что только было нужно. Это знамение и в прежние, и в нынешние времена отверзало заключенные двери; оно отнимало силу у вредоносных веществ, делало недействительным яд; оно врачевало смертоносные угрызения зверей. Если оно отверзло врата адовы, отворило твердь небесную, вновь открыло вход в рай и сокрушило крепость диявола, то что удивительного, если оно побеждает силу ядовитых веществ, зверей и всего тому подобного?

5. Итак, напечатлей крест в уме твоем и обними спасительное знамение душ наших. Этот самый крест спас и преобразовал вселенную, изгнал заблуждение, ввел истину, землю обратил в Небо, людей соделал Ангелами. Когда при нас крест, тогда демоны уже не страшны и не опасны; смерть уже не смерть, а сон. Крестом все враждебное нам низложено и попрано. Итак, если кто скажет тебе: ты покланяешься Распятому, отвечай ему радостным гласом и с веселым лицом: покланяюсь и не перестану покланяться. Если он засмеется, ты оплачь его безумие и благодари Господа, что Он оказал нам такие благодеяния, которых без откровения свыше и познать никто не может Такой человек смеется ведь потому только, что душевен человек не приемлет, яже Духа Божия (1 Кор. 2, 14). То же бывает и с детьми, когда они видят что-нибудь великое и удивительное; если ты станешь объяснять ребенку тайну, он засмеется. И язычники подобны таким детям, а лучше сказать, и их безрассуднее, почему и более достойны сожаления, как поступающие по-детски не в детском, а в совершенном возрасте. Поэтому-то они не заслуживают никакого и извинения. Но мы громким, сильным и высоким голосом взываем и говорим, а когда предстанут все язычники, еще с большим дерзновением возопием, что крест есть наша похвала, начало всех благ, дерзновение и все наше украшение. О, если бы я мог сказать с Павлом: имже мне мир распяся, и аз миру (Гал. 6, 14)! Но не могу, будучи одержим различными страстями. Поэтому увещеваю вас, а прежде вас себя самого – распяться миру и не иметь ничего общего с землею, но возлюбить горнее отечество, славу и блага небесные. Мы – воины Царя Небесного, мы облеклись в оружие духовное. Зачем же мы живем подобно корчемникам, бродягам и даже подобно червям? Где царь, там должен быть и воин. Мы воины не отдаленного какого-либо царя, но близкого к нам. Земной царь не допустит всех в свой дворец и к своей особе; но Царь Небесный хочет, чтобы все были близ царского Его Престола. Но как возможно, скажешь, чтобы мы, находясь здесь, предстояли Его Престолу? Также, как и Павел, будучи на земле, был там, где Серафимы и Херувимы, и даже ближе был ко Христу, нежели щитоносцы к царю: эти последние обращают свои взоры на многие предметы, Павла же ничто не занимало, ничто не развлекало, но вся мысль его была устремлена к Царю Христу Если, следовательно, мы захотим, и нам это будет возможно. Если бы Господь отдален был местом, то ты имел бы причину сомневаться; если же Он везде присутствует, то и близок ко всякому, кто все внимание устремил к Нему. Вот почему и пророк сказал: неубоюся зла, яко Ты со мною еси (Пс. 22, 4). И Сам Бог говорит: Бог приближаяйся Аз есмь, а не Бог издалеча (см.: Иер. 23, 23). Потому как грехи удаляют нас от Него, так добрые дела приближают к Нему: еще глаголющути, сказано, ренет: се, приидох (Ис. 58, 9). Какой отец когда-либо бывал так внимателен к детям? Какая мать так бывает заботлива и всегда ждет, не позовут ли ее дети? Не найдешь ни одного такого отца, ни одной такой матери; только один Бог непрестанно ждет, не воззовет ли к Нему кто из слуг Его, и никогда не оставляет наших прошений, когда просим Его должным образом. Потому-то Он и говорит: еще глаголющу ти, – ты еще не кончишь своих прошений, а Я уже выслушаю. Итак, будем призывать Его, как Он того хочет. Но как Он хочет? Разрешай, говорит, всяк соуз неправды, разрушай обдолжения насильных писаний, всякое писание неправедное раздери. Раздробляй алчущим хлеб твой, и нищия безкровныя введи в дом твой: аще видиши нага, одей, и от свойственных племене твоего не презри. Тогда разверзется рано свет твой, и исцеления твоя скоро возсияют; и предъидет пред тобою правда твоя, и слава Божия обымет тя. Тогда призовешь Меня, и услышу тя; еще глаголющу ти, реку: се, приидох! (см.: Ис. 58, 6–9).

Но кто же в состоянии все это сделать, скажешь ты? А я спрошу тебя: кто не в состоянии? В самом деле, что здесь трудного? Что тягостного? Что неудобного? Напротив, это не только возможно, но и так легко, что многие даже сделали более: не только раздирали неправедное писание, но и отдавали все свое; не только укрывали и питали у себя бедных, но трудились до пота, чтобы их прокормить; благодетельствовали не только сродникам, но и врагам.

6. И в самом деле, что трудного в сказанном выше? Не говорят тебе: взойди на гору, переплыви море, возделай столько-то десятин земли, долго постись, надень вретигце; но (сказано): подай ближним, подай хлеба, разорви неправедно составленные писания. Что легче этого, скажи мне? Если же тебе и кажется это трудным, то посмотри на награды – и будет для тебя легко. Подобно тому как цари подвизающимся на ристалищах конских предлагают венцы, награды и одежды, так и Христос среди поприща полагает награды, показывая их в каждом слове пророка, как бы в особой руке. Земные цари, – пусть они будут тысячу раз цари, все же люди: и богатство у них тратится, и щедрость истощается, а потому они и стараются малое показать великим, отчего каждую вещь вручают особому прислужнику и таким образом выставляют напоказ. Не так поступает наш Царь: так как Он весьма богат и ничего не делает напоказ, то Он выставляет дары, сложивши все вместе, и, если бы эти дары разложить порознь, они были бы неисчислимы и много требовалось бы рук держать их. Чтобы увериться в этом, рассмотри внимательно каждую из наград. Тогда разверзется, сказано, рано свет твой. Не думаешь ли, что тут один дар? Нет, не один; он заключает в себе много почестей, венцов и других наград. Если угодно, разложим и покажем по возможности все богатство; только не поскучайте. И во-первых, посмотрим, что значит: разверзется? Не сказано: явится, но: разверзется. Это показывает нам скорость и обилие, и то, как много желает Он нашего спасения, как усиливается и спешит породить эти блага, – показывает, что ничто не удержит этого неизреченного усилия; все это выражает обилие даров и бесчисленное богатство. Что значит: рано? Это значит, что награды даются не после искушений, или испытанных бедствий, но еще прежде. Как плоды, которые показались прежде времени, мы называем ранними, так и здесь, опять выражая скорость, Он также говорит, как и выше сказал: и еще глаголющу ти, реку: се, приидох! К о каком свете говорит Он? Что это за свет? Не этот чувственный, но другой, гораздо лучший, при котором мы видим Небо, Ангелов, Архангелов, Херувимов, Серафимов, Престолы, Господства, Начала, Власти, все воинство, чертоги и дворы царские. Если ты удостоишься этого света, то и это все увидишь; избавишься геенны, ядовитого червя, скрежета зубов, неразрешимых уз, стенания и скорби, непроницаемой тьмы, рассечения надвое, реки огненной, проклятия и места мучения, и пойдешь туда, где нет ни болезни, ни печали, где великая радость, и мир, и любовь, и веселье, и услаждение; где жизнь вечная, слава несказанная и красота неизреченная; где вечные обители, слава Царя недоведомая и такие блага, ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша (1 Кор. 2, 9); где духовный чертог и небесные ложи; где девы с ясными светильниками и облеченные в брачные одежды; где бесчисленное богатство Господа и царские сокровищницы. Видишь ли, сколько наград, и как все они выражены одним словом, и как все совокуплены вместе? Точно также, если станем разбирать и прочие слова, откроем бесчисленнейшие богатства – море неизмеримое! Итак, скажи, будем ли еще медлить и нерадеть о вспомоществовании бедным? Нет, умоляю вас; но, хотя бы нужно было всем пожертвовать, хотя бы нужно было броситься в огонь и идти против мечей и секир или другое что потерпеть, – все будем переносить охотно, чтобы получить одеяние Царства Небесного и неизреченную славу, каковой славы все мы и да сподобимся, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

Беседа LV

Тогда Иисус рече учеником Своим: аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе и возмет крест свой, и по Мне грядет (Мф. 16, 24)

Изъяснение 16, 24–27. По примеру Христа должно всегда быть готовым на смерть. – Почему Христос не принуждает, а приглашает к последованию за Собою. – Что значит отвергнуться самого себя. – До чего должно простираться самоотвержение. – Не всякое страдание является последованием Христу. – В чем истинное спасение и истинная погибель души. – Равночестие и единосущие Сына с Отцом. – Похвала жизни иноков. – Изъяснение употребляемой ими молитвы после принятия пищи. – Увещание подражать образу жизни иноков.

1. Тогда – когда же? После того, как Петр сказал: милосерд Ты Господи, не имать быти Тебе сие, и получил в ответ: иди за Мною, сатано! Господь не удовольствовался одним воспрещением, но, желая вполне показать неуместность слов Петра и пользу страданий, сказал: ты Мне говоришь: милосерд Ты, не имать быти Тебе сие; а Я тебе говорю, что не только вредно и пагубно для тебя препятствовать Мне и сокрушаться о Моем страдании, но и ты сам не можешь спастись, если не будешь всегда готов умереть. А чтобы ученики не думали, что страдать для Него бесчестно, то о пользе страдания вразумляет их не одними вышеприведенными словами, но и следующими. Так, у Иоанна говорит Он: аще зерно пшенично, пад на земли, не умрет, то едино пребывает: аще же умрет, мног плод приносит (Ин. 12, 24). Итак, здесь, вполне раскрывая пользу страдания, сказанное о необходимости умереть распространяет не на себя только, но и на них. Такова польза этого подвига, что и для вас не желать умереть – пагубно, а быть готовыми к тому – благо. Впрочем, вполне объясняет это Христос после, а теперь раскрывает только отчасти. И заметь, как Он, говоря это, не принуждает; не сказал, что вам волею или неволею должно пострадать, а что сказал? Аще кто хощет по Мне ити. Я не заставляю, не принуждаю; но предоставляю это собственной воле каждого. Потому и говорю: аще кто хощет. Я приглашаю на доброе дело, а не на злое и тягостное, не на казнь и мучение, к чему Мне нужно было бы принуждать. Дело само по себе таково, что может вас привлечь. Говоря таким образом, Христос только сильнее привлекал к последованию за Ним. Тот, кто принуждает, часто отвращает; а кто предоставляет слушателю свободу, скорее привлекает. Кроткое обращение действительнее принуждения. Потому и Христос сказал: аще кто хощет. Велики те блага, говорит Он, которые Я вам даю, – таковы, что к ним вы охотно будете стремиться. Кто дает золото и предлагает сокровище, тот не станет употреблять насилие. Если же при этих благах не нужно насилия, то тем менее оно нужно при благах небесных. Если свойство самого блага не побуждает тебя стремиться к нему, то ты недостоин и получить его; если же и получишь, то не будешь знать цены полученного. Потому-то и Христос не принуждает, но снисходительно увещевает нас. Так как ученики, смущаясь словами Иисуса по видимому наедине много роптали, то Он говорит: не должно роптать и смущаться. Если вы не верите, что то, о чем Я сказал, будет причиною бесчисленных благ и с вами сбудется, – Я не заставляю, не принуждаю; но кто желает последовать, того призываю. Не считайте последованием Мне то, что теперь делаете, ходя за Мною. Если хотите за Мною идти, то вам надобно будет перенести много трудов, много опасностей. Не думай, Петр, что, поелику ты исповедал Меня Сыном Божиим, за это одно и можешь ждать венцов; не считай этого достаточным для твоего спасения и не успокаивайся на этом, как будто бы все тобою сделано. Я, как Сын Божий, могу сделать, что ты не подвергнешься бедствиям, но не хочу того для тебя, чтобы было нечто и твое собственное и чтобы ты заслужил больше похвалы. Какой распорядитель игр на поприще, будучи другом борцу, захочет его увенчать только по милости, без всякой его заслуги и единственно потому, что любит его? Так и Христос тем, которых особенно любит, желает, чтобы они приобретали славу и сами по себе, а не при Его только помощи. Смотри же, как не трудна предлагаемая Им заповедь. Не их одних обрекает Он на бедствия, но дает общую заповедь для всех, говоря: аще кто хощет, жена ли, муж ли, начальник ли, подчиненный ли, – всякий должен следовать по этому пути. И хотя по видимому говорит об одном, а разумеет три действия: отвержение самого себя, взятие креста своего и последование Ему. Два соединены между собою, а одно поставлено особо. Итак, посмотрим, во-первых, что значит отвергнуться самого себя. Наперед исследуем, что значит отвергнуться другого, тогда узнаем и то, что значит отвергнуться самого себя. Итак, что значит отвергнуться другого? Отрекающийся другого, например брата, или раба, или кого иного, хотя бы и видел, что его бьют, или вяжут, или ведут на казнь, или как иначе мучат, не заступается, не защищает, не соболезнует, не принимает в нем никакого участия, как бы он был совершенно ему чужой. Так точно и Христос желает, чтобы мы не жалели своего тела: бьют ли, гонят ли, жгут ли или другое что делают, – не жалей себя. Это-то самое и значит жалеть себя. И отцы тогда жалеют детей своих, когда, препоручая их учителям, приказывают не щадить их. Так и Христос. Он не сказал: пусть не жалеет самого себя, но, что гораздо сильнее: да отвержется себе, то есть пусть не имеет ничего общего с самим собою, а пусть обрекает себя на опасности, на подвиги, и их переносит, так, как бы то терпел другой кто-либо. Христос не сказал: да отречется (???????????), но: да отвержется (?????????????), небольшим этим прибавлением придавая большую силу словам Своим, так как последнее гораздо выразительнее первого.

2. И возмет крест свой. Это следует из первого. Чтобы ты не подумал, что, отвергаясь самого себя, должен переносить словесные только оскорбления и укоризны, Он назначает предел, до которого должно простираться самоотвержение, именно – смерть, и смерть поносную. Поэтому не сказал Он: да отвержется себе даже до смерти, но: возмет крест свой, разумея поносную смерть и действие, не раз или два раза, но целую жизнь совершаемое. Беспрестанно, говорит Он, имей пред глазами смерть и каждый день будь готов на заклание. Многие, хотя пренебрегали богатство, удовольствия и славу, но не презирали смерть, а страшились опасностей; поэтому Я, говорит Он, хочу, чтобы Мой подвижник ратовал до крови и подвиги его продолжались до самого заклания. Итак, если нужно будет претерпеть смерть, и смерть поносную, смерть под проклятием и по подозрению в худых делах, то все должно перенести с мужеством, и еще тому радоваться. И по Мне грядет. Так как иной, и страдая, не последует Ему, когда страдает не за Него (и разбойники, например, и расхитители гробниц, и чародеи терпят много тяжких мучений), то, чтобы ты не подумал, что довольно самых бедствий, отчего бы они ни происходили, Он присовокупляет, какая должна быть причина бедствий. Какая же? Что ни делаешь, ни терпишь, последуй Христу, все за Него претерпевай и соблюдай прочие добродетели. В словах: по Мне грядет заключается и то, чтобы ты оказывал не только мужество в бедствиях, но и целомудрие и кротость, – и всякую добродетель. То и значит последовать Ему, как должно, чтобы стараться о всякой другой добродетели и всё за Него терпеть. Есть люди, которые, последуя дияволу, терпят то же и предают за него свои души; но мы терпим за Христа или, лучше сказать, за самих себя. Они терпением вредят себе и здесь, и там; а мы приобретаем пользу и в этой, и будущей жизни. Итак, не крайнее ли это нерадение – не оказывать и такого мужества, какое оказывают погибающие, и это несмотря на то, что нам уготовано столько наград? Притом нам помогает Христос, а им никто.

Еще прежде, когда посылал учеников Своих, Господь заповедал им, говоря: на путь язык не идите; посылаю вас яко овцы посреде волков; и: пред владыки же и цари ведени будете (Мф. 10, 5, 16, 18). А теперь заповедывает гораздо сильнее и строже. Тогда говорил о смерти только, а теперь упомянул и о кресте, и кресте всегдашнем: да возмет, говорит Он, крест свой, – то есть да держит и носит его непрестанно. Так и всегда обыкновенно Христос поступал: не сначала, не при первых наставлениях, но постепенно и мало-помалу предлагал труднейшие заповеди, чтобы не встревожить слушателей. Далее, так как заповедь казалась тяжкою, смотри, как Он смягчает ее последующими словами, как предлагает награды, превышающие труды, и не награды только, но и наказания за грехи; о наказаниях распространяется даже более, нежели о наградах, потому что обыкновенно не столько даяния благ, сколько строгая угроза умудряет многих. Смотри же, как Он и здесь начинает и тем же самым оканчивает. Иже бо аще хощет душу свою спасти, погубит ю; и Иже аще погубит душу свою Мене ради, обрящет ю. Кая бо польза человеку, аще мир весь приобрящет, душу же свою отщетит, или что даст человек измену за душу свою? (Мф. 16, 25–26). Слова эти значат: не думайте, чтобы Я вас не щадил; напротив, очень щажу, когда заповедую вам это. Так и тот, кто щадит своего сына, губит его, а кто не щадит, тот сохраняет его. То же самое сказал и один мудрый: аще биеши жезлом сына твоего, не умрет, душу же его избавит от смерти (см.: Притч. 23, 13–14); и еще: угождаяй сыну, обяжет струпы его (Сир. 30, 7). То же бывает и с воинами: если военачальник, щадя воинов, позволяет им всегда сидеть дома, то погубит и тех, кто остается с ними вместе. Итак, чтобы не случилось того же и с вами, говорит Он, вам беспрестанно должно быть готовыми на смерть. Ведь и ныне уже возгорается ужасная брань. Потому не сиди дома, но пойди и сражайся; если и падешь на брани, в ту же минуту оживешь. Если и в видимых сражениях идущий на смерть славнее других, и считается непобедимым, и для врагов особенно страшен, хотя царь, за которого он поднимает оружие, и не силен воскресить его по смерти, то тем более в этих бранях, – когда столько надежд воскреснуть, – предающий душу свой на смерть обретет ее, во-первых, потому что не скоро побежден будет, во-вторых, потому что, если и падет, приобретет для нее лучшую жизнь.

3. Потом, так как, говоря: Иже аще хощет спасти (душу), погубит ю; и Иже аще погубит, спасет, в том и другом случае употребляет слова: спасет и погубит, – то, чтобы не подумал кто-нибудь, что погубить и спасти в обоих случаях значит одно и то же, но ясно видел, что между тем и другим спасением такое же различие, какое между погибелью и спасением, – Он объясняет это от противного: кая бо польза человеку, говорит Он, аще мир весь приобрящет, душу же свою отщетит? Видишь ли, что спасать душу, не как следует, – значит губить ее, и хуже чем губить, – губить невозвратно, так что не остается уже средств искупить ее? Не говори мне, – как бы так сказал Он, – что избежавший величайших опасностей спас душу свою, но представь, что душе его покорена вся вселенная: что ему будет пользы от того, когда душа его гибнет? Скажи мне: если ты видишь, что рабы твои живут в полном довольстве, а сам ты в крайней беде, какая тебе польза от того, что ты господин? Никакой. Так же суди и о душе: когда плоть наслаждается и богатеет, душа ожидает будущей гибели. Что даст человек измену за душу свою? Опять подтверждает то же. Ты не можешь, говорит Он, вместо души дать другой души. Если ты потеряешь деньги, можешь дать другие; то же можно сказать о доме, о рабах и о всяком другом имуществе; а потерявши душу, не сможешь дать другой души. Хотя бы ты владел и целым миром, хотя бы был царем вселенной, – однако, и всю вселенную отдавши, и на всю вселенную не купишь ни одной души. Да и что удивительного, если так случается с душою? Так же, как всякий может видеть, бывает и с телом. Хотя бы ты надел на себя тысячи венцов, но если у тебя тело по природе больное и неизлечимо страдает, то не можешь пособить тому, хотя бы ты отдал целое царство и присовокупил тысячи тел, города, имущества. Так же суди и о душе, да о душе еще больше, и, оставив все прочее, приложи о ней все старание.

4. Заботясь о чужом, не забывай себя и своего, как ныне все делают, подражая рудокопам. Для них нет никакой пользы от такой работы и от самых драгоценностей; напротив: бывает еще большой вред, потому что они подвергаются опасностям напрасно и подвергаются для других, не получая для себя никакого плода от своих трудов и изнурений. Им-то ныне и подражают многие, собирая богатство для других. Да о нас больше, чем о них, жалеть надобно, потому что нас после таких трудов ожидает геенна. Рудокопа от его трудов освобождает смерть; а для нас смерть бывает началом бесчисленных зол. Ты говоришь, что тебе приятно трудиться, когда обогащаешься; но покажи, что душа твоя радуется: тогда поверю. Всего главнее в нас душа. Если же тело тучнеет, а душа истаевает, то в этом тебе нет ни малой пользы. Так, если раба веселится, а госпожа гибнет, то для госпожи нет пользы от благоденствия служанки; так и для больного тела нет пользы от нарядной одежды. Что даст человек измену за душу свою? – говорит тебе опять Христос, повелевая тебе всячески стараться о душе и о ней одной заботиться. Устрашив указанием на погибель души, Христос утешает и обетованием благ: приити бо имать, говорит Он, Сын Человеческий во славе Отца Своего, со святыми Ангелы Своими, и тогда воздаст комуждо по делом его (см.: Мф. 16, 27). Видишь ли, что Отцу и Сыну принадлежит одна слава? Если же слава одна, то очевидно и сущность одна. Если, при единстве сущности, бывает разность в славе (ина бо слава солнцу, и ина слава луне, и ина слава звездам; звезда бо от звезды разнствует во славе (1 Кор. 15, 41), хотя они и одинаковой сущности), то как можно почитать не единосущными тех, которым принадлежит одна слава? И Он не сказал: во славе такой, которая свойственна Отцу, – чтобы ты опять не подумал, что здесь есть какая-нибудь разность, – но со всею точностью показывает, что слава одна и та же, говоря, что во славе Отца приидет. Итак, говорит, чего ты страшишься, Петр, слыша о смерти? Ты увидишь тогда Меня во славе Отца. А если Я во славе, то и вы. Ваша награда не в настоящей жизни; нет, вы наследуете другой, лучший жребий. Сказав о благах, Он, однако, не остановился на том, но присоединил и угрозы, упоминая о последнем Суде, о строгом истязании, о беспристрастном приговоре, о праведном решении. Впрочем, Он не хотел только опечалить их словом, но растворил его приятными надеждами. Не сказал: тогда накажет грешников, но: воздаст комуждо по делом его. Говоря это, разумел Он не наказание только грешников, но и награды и венцы праведников. Он сказал это для того, чтобы ободрить и людей добродетельных. А я всегда трепещу, слыша о Суде, так как я не из числа венчаемых. Думаю, что и другие также страшатся и ужасаются, так как кого не устрашит, кого не заставит трепетать это слово, если слушающий придет только в сознание самого себя? Кого не заставит убедиться, что вретище и самый строгий пост нужнее для нас, чем для народа ниневийского? Нам говорят не о разрушении града, не об общей погибели, но о муке вечной, об огне негасимом.

5. Вот почему я отдаю честь и удивляюсь инокам, которые удалились в пустыни, будучи побуждены как другими причинами, так и этим словом Христовым. Они после обеда или, лучше сказать, после ужина (у них обеда иногда и не бывает, так как настоящую жизнь считают они временем плача и поста), – после ужина, вознося благодарственные песни Богу, воспоминают об этом слове. Если хотите слышать и самую песнь их, чтобы и вам всегда произносить ее, то я повторю вам всю эту священную песнь. Вот собственные слова ее: «Благословен Бог, питающий меня от юности моей, подающий пищу всякой плоти! Исполни радостью и веселием сердца наши, чтобы мы, имея всякое довольство, всегда избыточествовали во всяком деле благом, во Христе Иисусе, Господе нашем, с Которым Тебе слава, честь и держава, со Святым Духом во веки. Аминь. Слава Тебе Господи, Слава Тебе Святый, Слава Тебе Царю, что Ты дал нам брашна в веселие! Исполни нас Духом Святым, да обрящемся пред Тобою благоугодными, да не будем постыжены, когда Ты воздашь всякому по делам его». Вся песнь эта достойна удивления, особенно же конец ее. Так как за столом от пищи человек несколько забывается и тяжелеет, то они, вспоминая о времени Суда, во время веселия словом Христовым, как бы некоторою уздою, укрощают душу. Они знают, что случилось с Израилем от роскошной пищи: яде, и насытися, и отвержеся возлюбленный (см.: Втор. 32, 15). Так и Моисей сказал: ядый и пия, и насытився, вспомни Господа Бога Твоего (6, 12, 11), потому что после пресыщения израильтяне отваживались на великие беззакония. Итак, берегись, чтобы и с тобою не случилось чего-либо подобного. Хотя бы ты и не приносил в жертву камню или золоту овец и тельцов, но берегись, чтобы не принести своей души в жертву гневу, своего спасения – в жертву любодеянию или другим подобным страстям. Потому-то и иноки, опасаясь таковых падений, после стола или, лучше сказать, после поста (так как они и за столом соблюдают пост) приводят себе на память Страшный Суд и Последний День. Если же те, которые уцеломудривают себя постом, преклонением долу, бдением, вретищем и бесчисленными подвигами, имеют еще нужду в таком воспоминании, то как можем безбедно прожить мы, когда наши столы приводят в волнение страсти, а мы и садимся за стол, и встаем из-за него без молитвы? Для отвращения таких бед объясним всю песнь, которую мы привели, чтобы, узнавши пользу ее, всегда петь ее при столе, – укрощать тем неистовство чрева и ввести у себя в домах обычаи и уставы земных Ангелов. Самим бы вам надлежало сходить к ним, чтобы получить такую пользу; а если не хотите, по крайней мере, из моих уст выслушайте это духовное сладкопение, и пусть каждый после стола произносит слова песни, начиная так: «Благословен Бог!» Так, в самом же начале они исполняют апостольскую заповедь, которою предписывается: все, еже аще творим словом и делом, творим во имя Господа нашего Иисуса Христа, благодаряще Бога и Отца Тем (см.: Кол. 3, 17). Итак, благодарить должно не за один настоящий день, но за целую жизнь, почему и сказано: «питающий меня от юности моей». И здесь-то заключается учение любомудрия. Если Бог питает, то самому не нужно заботиться. Если бы царь обещал тебе давать на ежедневное пропитание из своей казны, то ты остался бы спокойным; тем более должен быть ты свободен от всякой заботы, когда Сам Бог дает и все тебе от Него рекою течет. Для того-то они и произносят такие слова, чтобы убедить себя и поучаемых ими отрешиться от всякого житейского попечения. Далее, чтобы ты не подумал, что они воздают такую благодарность только за самих себя, присовокупляют: «подающий пищу всякой плоти», – благодаря тем за весь мир. Как отцы всей вселенной, они за всех благословляют Бога, возбуждая себя к искреннему братолюбию; они не могут ненавидеть тех, за которых благодарят Бога, питающего их. Видишь ли из сказанного теперь и прежде, как благодарение ведет к любви и удаляет житейские попечения? Если Господь питает всякую плоть, то тем более уповающих на Него. Если питает связанных житейскими заботами, то тем более тех, которые свободны от них, как то и Христос подтвердил, сказав: скольких птиц лучше есте вы (см.: Лк. 12, 7). Этими словами Он научал не надеяться на богатство и плодоношение семян.

Не это питает, а слово Божие. Таким образом иноки своею песнью посрамляют манихеян и валентиниан и всех их единомышленников. В самом деле, нельзя почитать злым того, кто свои блага предлагает всем, даже и тем, которые хулят его. Далее следует прошение: «исполни радостию и веселием сердца наша». Какою радостью: не житейскою ли? Нет. Если бы иноки желали такой радости, то не стали бы жить на высотах гор и в пустынях, не стали бы облекаться во вретигце. Напротив, они говорят о той радости, которая не имеет ничего общего с настоящею жизнью, – о радости ангельской, о радости горней. И не просто испрашивают они радости, но просят ее в великом избытке. Не говорят: дай; но: «исполни»; не говорят: исполни нас, но: «сердца наши». Такая-то радость и есть преимущественно радость сердца. Плод духовный, говорится, любы, радость, мир (Тал. 5, 22). Так как грех породил печаль, то они просят водворить в них вместе с радостью правоту; иначе и быть не может радости. «Чтобы мы, имея всякое довольство, всегда избыточествовали во всяком благом деле». Вот исполнение евангельского слова: хлеб наш насущный даждь нам днесь (см.: Лк. 11, 3). Смотри, как они ищут и самого довольства только для души: «чтобы мы избыточествовали во всяком деле благом». Не сказали, чтобы мы исполнили только должное, но: даже и более заповеданного. Это-то и значат слова: «чтобы мы избыточествовали». И хотя просят у Бога довольства только в необходимом для жизни, но сами готовы повиноваться не столько, сколько от них требуется, но с великим преизбытком во всем. Так всегда и во всем избыточествовать свойственно рабам благонамеренным, мужам любомудрым. Потом, опять напоминая себе о своей немощи и о том, что без вышней помощи ничего доброго не могут сделать, они к словам: «чтобы мы избыточествовали во благом деле», присоединяют еще: «во Христе Иисусе Господе нашем, с Которым Тебе слава, честь и держава во веки. Аминь». Таким образом они и начинают, и оканчивают песнь благодарением.

6. После этого они опять начинают как бы снова, но в самом деле продолжают то же. Подобным образом и Павел, начало Послания окончив славословием и сказав: по воле Бога и Отца, Емуже слава во веки, аминь (см.: Гал. 1, 4–5), вслед за тем начинает раскрывать содержание своего Послания. Равным образом и в другом месте, сказав: почтоша и послужиша твари паче Творца, Иже есть благословен во веки. Аминь (Рим. 1, 25), не окончил речи, а продолжает ее и далее. Итак, не будем винить и этих Ангелов за то, что они не соблюдают порядка, когда, заключивши речь славословием, опять продолжают священные песни. Они следуют примеру апостолов, когда начинают славословием и оканчивают тем же и, по таком окончании, начинают снова. Итак, говорят: «слава Тебе Господи, слава Тебе Святый, слава Тебе Царю, что Ты дал нам брашна в веселие»! Благодарить должно не за великие только благодеяния, но и за малые. Благодаря же и за малые, они обличают ересь манихеев и всех тех, кто говорит, что настоящая жизнь есть зло. Чтобы ты, судя по высокому их любомудрию и по тому, что небрегут о чреве, не заключил, что они гнушаются брашен подобно самоубийцам, они своею молитвою научают тебя, что воздерживаются от многого не по отвращению от созданий Божий, но по любви к подвижничеству. И смотри, как они, возблагодарив за ниспосланные уже блага, просят других, больших, и не останавливаются на житейских, но возносятся превыше небес, и говорят: «исполни нас Духом Святым»! Не исполнившись благодати Духа, ни в чем нельзя иметь надлежащего успеха, равно как нельзя совершить ничего доблестного и великого без помощи Христовой. И как они к словам: «чтобы избыточествовали во всяком деле благом» присоединяют: во Христе Иисусе, так и здесь говорят: «исполни нас Духом Святым, да окажемся благоугодными пред Тобою». Видишь ли, что они о житейском не молятся, а только благодарят, о духовном же и благодарят, и молятся? Ищите, сказал Христос, Царствия Небесного, и сия вся приложатся вам (Мф. 6, 33). Примечай и дальше их любомудрие. «Да окажемся», говорят они, «пред Тобою благоугодными, да не будем постыжены». Мы не боимся, говорятони, посрамления людского; что былюди ни говорили о нас в насмешку и поношение, мы не обращаем на то никакого внимания. Мы о том только заботимся, чтобы тогда не постыдиться. А когда говорят это, помышляют об огненной реке, о награде, о почестях. Не сказали: чтобы нам не потерпеть наказания; но: чтобы не постыдиться. Явиться оскорбителями Господа для нас страшнее геенны. Но так как многих беспечных это не устрашает, то они присоединяют: «когда воздашь комуждо по делом его». Видишь, сколько приносят нам пользы эти странники и пришельцы, пустынножители или, лучше, – небожители. Мы странники небесные, а жители земные; а они – наоборот. После такой песни, исполнившись умилением, с горячими и обильными слезами, они отходят ко сну и спят столько, сколько потребно для малого успокоения. И опять ночь превращают в день, проводя время в благодарениях и псалмопениях. И не одни только мужи, но и жены упражняются в таком любомудрии, побеждая немощь естества избытком усердия. Итак, мы, мужи, устыдимся крепости жен и перестанем заботиться о настоящем – о тени, о мечте, о дыме. Большая часть жизни нашей проходит в бесчувствии. В юности мы почти вовсе неразумны; когда наступает старость, то притупляется в нас всякое чувство. Остается небольшой промежуток, в который мы с полным чувством можем наслаждаться удовольствием; да и в это время мы не наслаждаемся вполне, по причине бесчисленных забот и трудов. Потому-то и убеждаю искать благ неизменных, нетленных и жизни, никогда не стареющейся. Можно ведь, живя и в городе, подражать любомудрию пустынножителей; и женатый и семейный может и молиться, и поститься, и приходить в умиление. Так, первые христиане, наученные апостолами, жили в городах, а являли благочестие, свойственное пустынножителям; иные занимались и рукоделием, как-то: Прискилла и Акила. Да и все пророки имели и жен, и домы, как, например: Исайя, Иезекииль, великий Моисей; однако это не препятствовало им быть добродетельными. Им и мы подражая, будем всегда благодарить Бога и всегда воспевать Его; будем стараться о целомудрии и прочих добродетелях и введем любомудрие пустынников в городах, чтобы нам явиться и пред Богом благоугодными, и пред людьми – почтенными и чтобы нам удостоиться будущих благ, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, чрез Которого и с Которым Отцу слава, честь, держава, со Святым и Животворящим Духом ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Беседа LVI

Аминь, глаголю вам, (яко) суть нецыи от зде стоящи, Иже не имут вкусити смерти, дондеже видят Сына Человеческаго, грядуща во Царствии Своем (Мф. 16, 28)

Изъяснение 16, 28–17, 9. Почему Христос более говорит о наградах, чем угрожает наказаниями. – Почему являются при Преображении Моисей и Илия. – От учеников Христовых требуется большее совершенство, чем показали Моисей и Илия. – Любовь Петра ко Христу. – Равенство Сына с Отцом. – Почему Христос запрещал разглашать о Своем Преображении до страданий. – Слава будущего пришествия Христова. – Добродетель легка, порок тягостен. – Против ростовщичества.

1. Так как Христос много беседовал об опасностях, о смерти и страданиях Своих, об избиении учеников, и завещевал им тяжкие подвиги, которым они должны были подвергнуться в настоящей жизни, и притом весьма скоро, между тем как блага, – спасение, например, души для тех, кто губит ее, пришествие Христа во славе Отца Своего, воздаяние наград за подвиги, – оставались для них в надежде и ожидании, то теперь, желая просветить взор их и показать, сколько то возможно для них, в чем будет состоять та слава, с которою Он придет, открывает им эту славу еще в настоящей жизни, чтобы они, а особенно скорбевший Петр, не печалились о своей смерти, равно как и о смерти Господа своего. И заметь, как Он поступает. Сказав о геенне и Царствии (именно словами: обретший душу свою погубит ю, и если кто погубит ее Мене ради, обрящет ю, и: воздаст комуждо по делом его (Ин. 12, 25; Мф. 16, 25, 27) Он означил и то, и другое), сказав о том и другом, Он Царствие поставляет пред самыми глазами, а геенну удаляет от взора. Почему же так? Потому, что для людей более грубых нужно было говорить и о геенне; а так как ученики Его были опытны и сведущи, то Он убеждает их тем, что могло доставить им большое утешение. Притом же так говорить было и приличнее Иисусу Христу. Впрочем, Он не оставляет совершенно и геенны, но иногда и ее представляет пред глазами, когда, например, приводит образ Лазаря (см.: Лк. гл. 16), или заимодавца, или человека, требовавшего сто динариев (см.: Мф. гл. 18), облеченного в грязные одежды (см.: Мф. гл. 22), и многих других. И по днех шестихпоят Петра, Иакова и Иоанна (см.: Мф. 17, 1). Если другой Евангелист говорит: спустя восемь дней (см.: Лк. 9, 28), то здесь нет противоречия, напротив – согласие. Один разумел и тот день, в который говорил Иисус, и тот, в который возвел Он учеников Своих на гору; а другой считает только те дни, которые протекли между этими днями. Посмотри же, как беспристрастен Матфей: он не скрывает тех, которые были предпочтены ему. То же самое часто делает и Иоанн, с полною точностью описывая отменные похвалы, воздаваемые Петру. Так, всегда были чужды зависти и тщеславия все эти святые мужи. Итак, взявши верховных апостолов, возведе их на гору высоку едины, и преобразися пред ними: и просветися лице Его яко солнце, ризи же Его быши белы яко свет. Ис, еявистася им Моисей и Илиа, с Ним глаголюща (Мф. 17, 1–3). Почему Христос береттолько этих учеников? Потому, что они превосходили прочих: Петр сильною любовью к Иисусу, Иоанн – особенною любовью к нему Иисуса, а Иаков – ответом, который он дал вместе с братом своим: можем испить чашу (см.: Мф. 20, 22), и не одним ответом, но и делами – как другими, так и теми, которыми он оправдал свои слова. И действительно, он был так неприязнен и ненавистен для иудеев, что и Ирод умерщвлением его думал сделать великий подарок иудеям. Для чего же Иисус не тотчас возводит их? Для того, чтобы прочие ученики не пришли в смущение. Потому же Он не говорит даже и об именах тех, которые взойдут с Ним на ropy. В противном случае прочие ученики сильно пожелали бы следовать за Ним, чтобы видеть образ будущей славы, и восскорбели бы, как будто презренные. Хотя Христос намеревался показать славу Свою и чувственным образом, однако ж и это было для них вожделенно. Но для чего же Он прежде сказал об этом? Для того, чтобы они, услышав об этом ранее, сделались способнее к созерцанию, и чтобы число дней, воспламенивши в них сильнейшее желание, заставило их приступить с мыслию бодрственною и озабоченною. Для чего же тут являются Моисей и Илия? На это можно много представить причин. И во-первых, так как одни из народа почитали Христа за Илию, другие за Иеремию, иные за какого-либо из древних пророков, то и являются главные пророки, чтобы видно было различие рабов от Господа, и то, что Петр справедливо похвален, за исповедание Христа Сыном Божиим. Можно указать, далее, и вторую причину. Иудеи часто обвиняли Христа в преступлении закона и в богохульстве, – будто бы Он похищал славу Отца, Ему не принадлежащую, и говорили: несть Сей от Бога, яко субботу не хранит (см.: Ин. 9, 16); и еще: о добре деле камение не мещем на Тя, но о хуле, яко Ты человек сый, твориши Себе Бога (Ин. 10, 33); поэтому, чтобы показать, что оба обвинения произошли от зависти, а Он свободен и от того и от другого, – то есть что Он ни закона не преступил, ни славы, не принадлежащей Ему, не присвоил, называя Себя равным Отцу, – Он представляет мужей, прославившихся и исполнением закона, и ревностью к славе Божией. Если Моисей дал закон, то иудеи могли заключить, что он не потерпел бы презрения этого закона, как они думали, и не стал бы служить нарушителю его, дая него неприязненному Также и Илия из ревности к славе Божией не предстал бы и не повиновался бы Христу, если бы Он был противником Божиим и назвал Себя Богом и равным Отцу, не будучи таковым на самом деле.