Лес

Он прокашлялся, громко отхлебнул из бурдюка, обтер рот рукавом.

– Хочешь знать, что такое Лес? И почему твари ему послушны? – Шептун улыбнулся. – Это, Ник, вопрос вопросов. Я бы, не задумываясь, правую руку на отсечение отдал за это знание. Да что там руку! – старик вздохнул. – За Истинное Слово можно и жизнь отдать.

– Истинное Слово? – Ник недоуменно уставился на старика.

– Да, Истинное Слово. Тот, кто его узнает, сможет управлять всеми тварями лесными, – Шептун на минуту замолчал, потом продолжил: – А может, и самим Лесом.

– И людьми, – Гунн-Tepp недобро посмотрел на Шептуна. – Да, старик?

– Действие Дара на людей сильно преувеличено, – Шептун выдержал холодный взгляд воина. – Тебе лине знать этого, альвар?

Клео вопросительно взглянула на Гунн-Teppa, потом перевела взгляд на Шептуна:

– Ты о чем это сейчас, Шептун?

– У альваров высокий порог сопротивляемости воздействию, – Шептун погладил бороду. – У чистокровных, конечно.

– Еще немного и ты перейдешь черту, старик, – Гунн-Tepp сказал это будничным тоном. Но от его слов повеяло смертью.

– Даром можно воздействовать одновременно на одного-двух человек, возможно, чуть больше, – Шептун даже бровью не повел. – И то ненадолго, – старик задумчиво покусал нижнюю губу. – Внушить ложную мысль целому народу можно только через слепую веру. А это уже к Дару никакого отношения не имеет.

Альвар молчал. Нужно было время, чтобы лучше проанализировать ситуацию. Он с самого начала заметил некоторые странности в поведении старика. Его поистине звериное чутье на тварей. Да и проводником он оказался отменным. Этого у него не отнять. Гунн-Tepp тогда все списал на опыт. Не зря же Шептун прожил столько лет в Прилесье. А вот сейчас обман раскрылся: старик оказался отверженцем. Гунн-Tepp отошел подальше от костра. Он и так позволил эмоциям взять над собой верх. Надо привести себя в порядок, а главное – принять решение, что же делать дальше. Вернуться с Клео назад? Возможно, им повезет, и они доберутся до Костяного Хребта. В скалах он чувствовал себя намного увереннее, чем здесь, в степи. Можно будет пройти той же дорогой, которой шли сюда. Он помнил ее прекрасно: все тропы, каждый опасный подъем и крутой спуск, стоянки, где можно переночевать и набраться сил. Но рано или поздно придется спуститься. Гунн-Tepp видел, как быстро Лес захватывает еще вчера казавшиеся безжизненными территории. Разрастается, меняя прежний ландшафт до неузнаваемости. И даже если отбросить более чем реальную опасность, исходящую от многочисленных, неведомых ему тварей, кишмя кишащих в густых зарослях, то и тогда можно всю оставшуюся жизнь проблуждать в лесных дебрях в бесплодном поиске дороги домой.

Гунн-Tepp остервенело пнул торчавшую из пористого мха полусгнившую корягу. Вместо ожидаемого хруста раздался слабый писк. Отлетевшая в сторону верхняя часть коряги принялась вдруг извиваться словно ползун, брошенный на угли, и мгновение спустя скрылась в кустах. Оставшийся корень заворочался в открывшейся ямке, потом, издав чавкающий звук, исчез, будто кто-то резко втянул его под землю.

– Лес тебя побери! – сквозь зубы выругался альвар, быстро отступив на несколько шагов. Он оглянулся. Кажется, никто из спутников не заметил его испуг. Клео что-то оживленно говорила старику. Сит все так же с отсутствующим видом сидел на земле, Ник столбом стоял рядом. Парень, похоже, действительно ничего не понимал. Гунн-Tepp вздохнул. И как же его, опытного воина, угораздило поддаться на уговоры девчонки? Сразу было ясно, что это безумие – отправиться в Лес вот так вот, без должной подготовки, непонятно с кем и, главное, зачем? «И что теперь делать?» – в который уже раз спросил он себя.

Гунн-Tepp немного повздыхал, потер шершавыми ладонями застывшее маской лицо, расслабил плечи и, стараясь держаться как можно беспечнее, вернулся к костру.

Тем временем Шептун продолжал, обращаясь уже к Нику:

– Никто точно сказать не может, что такое Лес. Кто-то считает, что Лес был всегда. Кто-то – что он появился с первыми людьми, бежавшими сюда с Дальних земель. Историю про Первый Исход ты уже знаешь. Ее все знают, – Шептун взглянул на Клео. – Большинство людей, особенно живущих за Быстрой Водой, считают его карой за грехи человеческие. Возможно и так. Скорее всего, так когда-то и было. Но сейчас, – Шептун несколько раз огладил бороду, – думаю, что Лесу до людей никакого дела нет.

– Нет? – воскликнула Клео.

Ник с удивлением поднял брови. Гунн-Tepp с безразличным видом уселся чуть поодаль на ствол сломанного дерева. Сит же, напротив, позабыв обиду, подвинулся поближе.

– Как же так – нет, Шептун?

– Может, раньше и было дело. А сейчас прет сплошной стеной, никого не замечая. Словно Быстрая Вода – людей, как щепки, смывает, – Шептун горестно вздохнул. – А вот скажите мне все, что, по вашему мнению, есть Исход?

Все молчали. Клео развела руками, мол, что об этом говорить, и так сказано предостаточно. Один Сит не выдержал, энергично почесав коленку, высказал общее мнение:

– Исход – он и есть Исход. Кара за грехи наши прошлые. Кто-то давно лишнее у Леса взял, а мы тут все за него и расхлебываем.

– Кара, – Шептун скептически усмехнулся. – Ну это как посмотреть. По мне так это, скорее, обновление будет, – он взглянул на слушателей и повторил: – Обновление. Все привыкли думать, что Лес так людишек наказывает, а на самом деле Он просто растет. Растет с каждым Исходом, – Шептун замолчал, почему-то взглянув на Ника. – Вот что именно происходит во время Исхода и сразу за ним, а? Задумывались? – он всем телом повернулся к Ситу. – Вот ты мне ответь. Ты, Сит, житель Прилесья, лучше городских знать должен. Им-то из-за стен да Быстрой Воды всего не видать.

Сит замялся ненадолго, потом начал говорить:

– Ну, я всего-то один Исход и застал. Ну, окромя последнего, конечно. Да первый и не помню особливо, маленький был. Ну, в Башне отсиделись тогда, потом обратно домой вернулись.

– Правильно говоришь, Сит, – подбодрил его Шептун. – А потом что было? Расскажи, что помнишь.

– Потом? – Сит с неким подозрением взглянул на старика. Мол, с чего это вдруг его рассказать просят? Сам-то уж гораздо больше его, Сита, знает. Но рассудил: если Шептун считает, что так лучше будет, то чего уж ему и не рассказать.

– Ну, Исход нашу деревню тогда только краем задел. Дома почти у всех уцелели. Собиратели, помню, нарадоваться не могли. Лес Дары принял, много новых саженцев на полях уродилось. Да и наши охотники весь последующий год их из Леса мешками таскали. С пустыми руками никто не возвращался, – Сит вдруг улыбнулся, вспоминая. – А мы их потом с ребятами соседскими по ночам караулили, чтоб они, значит, обратно в Лес не убежали. Молодые саженцы та-ки-е, – протянул он, – шустрые! В общем, много вкусностей уродилось – от пуза ели. Собиратели не успевали урожай снимать, нас, малых, на поля все зазывали – ешьте, говорят, сколько влезет, а то все равно пропадет.

– Правильно рассказываешь, Сит. Так всегда после Исхода. Первый год саженцы плодоносят без перерыва, только и успевай плоды собирать. Потом все реже и реже. А плоды скоропортящиеся. Сколько я ни бился, а так и не нашел способа их долго в сохранности держать, – Шептун почесал бороду. – Через три-четыре года плодов на всех уже не хватает, вот и приходится охотникам за новыми саженцами в Лес отправляться. Но уже не каждый для урожая подходит. А то и вовсе, как не уговаривай, не приживается. Только молодые для посадки пригодны, а молодые, как известно, в глубине Леса прячутся, у Гнилых болот все норовят схорониться. Добывать их все опаснее становится. Спросите у любого охотника.

– Вот оно что, – Ник поднялся со своего места. – А я все думал, почему у вас такое разделение на охотников и собирателей. Теперь ясно, – он решительно передвинул свой мешок и уселся напротив старика. – Кажется, все становится более-менее понятно, – Ник глубоко вдохнул, будто собрался нырнуть. – Поправь меня, Шептун, если я что-то не то скажу или напутаю.

Он заговорил быстро, словно размышлял вслух, а может, боялся, что его остановят или он сам собьется и упустит нить связного повествования.

– Так что же получается? Значит, Лес – это что-то вроде организма, единая большая самоорганизующаяся сущность, возможно, и с зачатками разума? Раз в десять лет наступает обновление. Для этого Он исторгает из себя полчища пожирателей, за ними следом кого еще покрупнее, а в Лесу этого добра, как я понимаю, хватает. И вот эти самые пожиратели и иже с ними под корень уничтожают всю старую, отжившую свое… – Ник запнулся, подбирая аналог слова «биомасса» в местном языке. Не найдя, махнул рукой и продолжил: – Траву, кусты, да любое существо, которое попадется у них на пути, пусть то тварь или человек, без разницы. В каких-то определенных местах часть их останавливается. Твари кучкуются и каким-то непонятным образом «прорастают», как вы это называете. На этих местах образуются проплешины-кляксы, которые в свою очередь перерождаются – кто в гнилое болото, кто в зеркальное озеро или еще там во что-то…

На секунду задумавшись, Ник пробормотал себе под нос: «Сюда бы этих умников с кафедры абиогенеза, вот бы они тут вволю подискутировали».

– И начинается новый цикл, – он взглянул на старика. – Правильно я излагаю, Шептун?

– В целом, правильно, Ник, – Шептун довольно усмехнулся. – Только чтобы прорасти, споры, как правило, требуются, – он снова принялся гладить бороду. – А может, и еще чего, – Шептун задумался. – Но споры точно нужны, их на себе пожиратели переносят. Или, как в последний раз, – летуны.

– Невероятно! – Ник не удержался от восклицания. – Просто невероятно!

Ободренный реакцией Шептуна, Ник совсем перестал следить за своей речью, то и дело, переходя на интерлинг:

– Это же огромный и, возможно, псевдоразумный биоценоз![1 - Биоценоз – это исторически сложившаяся совокупность животных, растений, грибов и микроорганизмов, населяющих относительно однородное жизненное пространство (определённый участок суши или акватории), и связанных между собой окружающей их средой. Биоценоз – это динамическая, способная к саморегулированию система, компоненты которой (продуценты, консументы, редуценты) взаимосвязаны.] Это же самая настоящая! Это же… огроменная фабрика по переработке и производству биомассы, причем с заранее заданными параметрами – Ник даже вскочил со своего места. – Это же направленная эволюция! Самоэволюция! – вдруг ему в голову пришла еще одна мысль: – Скажи-ка, Шептун, а после Исхода, случайно, не появляются новые разновидности тварей? Ну, такие, которых до этого никто никогда не встречал?

– Ник! – встрял Сит. – Нуты опять за свое. Ну ведь ничего не понятно, что говоришь. Одно слово нормальное, человеческое, другое – будто в брюхе шестилапа урчит.

– Подожди, Сит! – одернул мальчишку Шептун. – Ты так и не понял? Когда Ник волнуется или нашими словами мысль выразить не может, то на свой язык переходит.

– На какой такой свой, Шептун? – Сит недоуменно округлил глаза.

– Потом сам у него спросишь, – Шептун отмахнулся и заинтересованно взглянул на Ника. – А как ты догадался?

– Значит, я прав? – вопросом на вопрос ответил Ник.

– Да, ты прав, – Шептун почему-то понизил голос. – Всякий раз после Исхода вылезают новые твари. Да и старые так могут измениться, что сразу и не признаешь. Переродками их зовем. Их мне охотники из Леса приносят. Как правило, дохлых. С новыми тварями сложнее: повадки их не известны попервости, потому и предпочитают их сразу убить, а не в силки заманивать, – Шептун вздохнул. – Не нравится мне это. Очень не нравится. А ты что об этом думаешь, Ник?

– Лес меняется, подстраивается, приспосабливается для каких-то своих нужд. Называется это, Шептун, э-во-лю-ци-я, – Ник произнес это слово по слогам на интерлинге.

– Э-во-лю-ши-я, – Шептун повторил за ним довольно сносно и будто пробуя новое слово на вкус.

– Только эволюция – очень длительный, эээ… – Ник замялся, не находя слову «процесс» местного аналога. – Очень длительное время занимает в природе. Много-много поколений должно смениться, чтобы произошли видимые изменения. А здесь, как я понимаю, раз в десять лет.

– А зачем Лесу меняться-то? – Спросил Сит, украдкой покосившись на Шептуна. – Ему и так хорошо.

– Ну, скажем, – Ник задумался. Какой же пример привести, чтобы было наглядно и понятно всем? Он вдруг вспомнил рассказ старика о летунах. Да, пожалуй, сойдет. – Ну, вот, например, возьмем летунов. – Ник посмотрел на Сита. – Летуны ведь никогда так далеко не залетали, как в этот Исход, так?