Войны распавшейся империи. От Горбачева до Путина

Этого человека в республике называли «чеченским Робин Гудом». Считалось, что он грабит богатых, а деньги раздает бедным. Политическая карьера сидевшего за убийство мастера восточных единоборств началась неожиданно. Во время августовского путча в Москве заключенный Лабазанов поднимает бунт в грозненской тюрьме и освобождает всех заключенных. Дерзкий поступок настолько понравился Дудаеву, что он пригласил Лабазанова стать начальником президентской охраны.

Увы, союз оказался недолговечным. Уже летом 1994 войска Дудаева штурмуют ставку Лабазанова. Во время боя погибают брат Руслана и его ближайший друг. Их отрезанные головы Дудаев выставил на всеобщее обозрение на одной из грозненских площадей. Лабазанов объявил Дудаеву кровную месть и поклялся, что убьет его лично.

Под покровом ночи в закрытом кузове машины меня тайно вывозят из военного лагеря и везут в сторону гор. Мысли невеселые: кто знает, чем это закончится?

Когда я приехал в ставку Лабазанова, хозяин только что вернулся из поездки: по бокам смиренно стояли боевики, а молодая миловидная женщина снимала с «чеченского Робин Гуда» ботинки.

«Я больше не могу терпеть тот беспредел, который творят российские войска. Они грабят всех подряд, убивают ни в чем не повинных людей. Русские должны понять: чеченцев нельзя победить силой. Проблемы чеченцев должны решать мы сами. Против внешней силы мы всегда объединяемся! Сейчас люди смотрят на эту войну как на войну русских с чеченцами и поэтому поддерживают Дудаева. Пусть Кремль даст мне оружие, технику, и я сам расправлюсь с Дудаевым!» – говорит мне Лабазанов.

Руслан выходит из комнаты и возвращается с фотографией. Снимок действительно жуткий: две отрубленные головы лежат на площади Минутка в Грозном. «Так расправился с моим братом и другом Дудаев. Этого я ему не прощу никогда! Рано или поздно я его поймаю и просто скушаю», – когда Лабазанов говорит эту фразу, то его глаза становятся страшными.

«Но, если и дальше российские войска будут творить этот беспредел, я не смогу быть их союзником. Меня просто подталкивают стать махновцем!» – в сердцах завершил беседу бывший начальник охраны Дудаева.

Исламское государство с бандитским оттенком

Первая чеченская война закончилось хасавюртовскими соглашениями, в реальности фиксирующими капитуляцию России. Можно спорить, что именно привело к этому поражению.

Так, например, военные утверждали, что как только они побеждали, то в Кремле сразу же заключали перемирие с сепаратистами, сводившее «на нет» все успехи федералов. Наверное, эта точка зрения небеспочвенна. Но, конечно же, это была не единственная причина. В словах Лабазанова, что сепаратистов должны победить сами чеченцы, несомненно, есть доля истины. Против российских войск «работали» и неоправданные жертвы среди мирного населения, возмущавшие не только местных жителей, но и работающих в Чечне журналистов. В результате практически все материалы из Чечни содержали резкую критику федералов, общественное мнение подготовили к необходимости вывода войск.

В чем-то ситуация вокруг Чечни напоминала страсти в американском обществе во время военной кампании во Вьетнаме: резкая критика военных в прессе, недовольство левых, устраивающих многочисленные пацифистские демонстрации, по сути предопределили поражение Белого дома в этой войне.

Увы, лучше после ухода российской армии не стало. В Чечне начали строить исламское государство, по степени «суровости», напоминавшее талибский Афганистан.

В республике был принят новый уголовный кодекс Чечни-Ичкерии, практически неотличимый от аналогичного свода законов Судана, одного из наиболее ортодоксальных государств исламского мира. Президентским указом в школах в обязательном порядке были введены предметы «Законы ислама» и арабский язык (впрочем, из-за резкой нехватки преподавателей арабского языка ему учили лишь в немногих школах). Категорически была запрещена продажа спиртного, перестали функционировать светские суды, преступников стали судить по законам шариата. Так же как и в Иране, автобусы в Чечне были поделены на две «половины» – мужскую и женскую.

На телевидении была введена «нравственная цензура». Иногда дело доходило до курьезов. Так, однажды я смотрел в Грозном по телевизору футбольный матч, транслирующийся из Москвы. Когда футболисты забили гол и стали обниматься, то на экране немедленно появилась «заставка» – на чеченском телевидении сочли эту сцену недопустимой с точки зрения мусульманской морали.

В республике ввели публичные телесные наказания и даже казни. Когда я пришел в шариатский суд, то там было достаточно многолюдно. Среди посетителей был даже русский парень, которому не заплатили за работу.

«К порке за воровство и пьянство мы приговариваем довольно часто, а вот дел о прелюбодеянии пока не было!» – с видимым сожалением сказал мне бородатый судья. Этому человеку явно хотелось приговорить кого-нибудь к забиванию камнями.

Камнями в Чечне действительно не забивали, а вот публичные расстрелы периодически устраивали. «Когда снимал расстрел, то ноги тряслись. А вот народу, похоже, нравилось. Люди реагировали на автоматную очередь, как на гол на стадионе!» – рассказывал мне знакомый грозненский оператор.

«Европейские законы для чеченской натуры противоестественны. Они многими не воспринимаются, а потому и нарушаются. Нам нужны такие законы, которые понимает и уважает народ. Для нас это шариат. Поэтому пугаться ислама не надо. Иначе мы получим неуправляемую вооруженную массу, что создаст много проблем для всех, в том числе и для России», – убеждал меня в 1996 году тогдашний министр иностранных дел Чечни-Ичкерии Мовлади Удугов.

Увы, справиться с «вооруженной массой» не удавалось и при помощи шариата. Если бы Чечня была просто одиозным исламским государством, то это Кремль бы еще мог «проглотить». Но беда заключалась в том, что новое независимое государство стало настоящей бандитской вольницей, существующей лишь за счет хищений нефти, набегов на российскую территорию и торговли заложниками.

По оценкам специалистов, на одного заложника приходилось пять охранников, еще столько же людей осуществляли захват «товара», и столько же оказывали посреднические услуги. До начала новой российской военной кампании в Чечне на территории республики содержалось около 1000 заложников, то есть в работорговле участвовали около 15 тысяч человек, что составляло около 1,5 % мужского населения республики. Если же учесть, что, как правило, жены и дети преступников знали, чем занимается глава их семьи, то число людей, косвенно связанных с работорговлей, получается и вовсе фантастическим.

Экономика Чечни лежала в руинах, а восстанавливать ее никто и не собирался. Криминальному же бизнесу в самой республике становилось все более тесно. Чтобы прокормить огромную массу вооруженных людей, не желающих заниматься мирным трудом, нужна была новая война. И не так уж и важно, спровоцировано ли вторжение Басаева в Дагестан Путиным. В любом случае, Россия просто не могла мириться с существованием у ее границ бандитского анклава, становящегося с каждым днем все опаснее. Война была неизбежна.