Мы – есть! Честь

Кого постреляли на месте, а вот их с Виктором и трех оставшихся в живых корниловцев зачем-то привезли в Иркутск. Господам большевичкам вздумалось устроить публичный революционный трибунал над «палачами трудового народа». Вспомнив эту пародию на цивилизованный суд, Николай гадливо поморщился. Естественно, приговор был ясен заранее. Расстрел. Причем, с какой-то стати – публичный. Чего хотели этим добиться красные, штабс-капитан так и не понял, жаргон «победившего пролетариата» был переполнен трескучей демагогией. В конце концов, он и пытаться перестал. Все равно ничего умного сказать на этом суде не могли.

Почему-то их не расстреляли сразу после суда, ожидали прибытия какого-то высокопоставленного комиссара. Зачем? Ведь тысячи и тысячи пленных поставили к стенке без каких-либо церемоний. Но пожить лишние пару дней… Надежда на чудо не оставляла никого, человек не может примириться с собственной смертью, и надеется до последнего. Даже когда всходит на эшафот, надеется. Сначала они сидели впятером с теми же тремя оставшимися в живых корниловцами – штабс-капитаном Никитой Александровичем Ненашевым и двумя поручиками, Александром Оринским и Олегом Малером.

Через несколько дней в подвал бросили семнадцатилетнего мальчишку-корнета. Кто только брал таких мальчишек в армию? Впрочем, после того, как Володя рассказал свою историю, все стало ясно. Большевики по чьему-то доносу расстреляли его семью, и Владимир поклялся отомстить убийцам со всем пылом юного сердца. Вот только повоевать так и не успел – армию Колчака разгромили. Зато попался большевикам, и теперь вместе с остальными ждал расстрела. Странно, но офицеры начали опекать юношу, как не опекали бы, наверное, и собственных детей, если бы таковые у них имелись. Каждый старался поддержать Володю, рассказать ему что-нибудь смешное. А тому было очень страшно, но корнет держал себя в руках и даже пытался шутить.

– Что ж, – донесся до Николая голос Виктора Петровича. – По крайней мере, мы сделали все, что могли…

– Наверное, вы правы, господин подполковник, – отозвался из своего угла штабс-капитан Ненашев. – Вот только результата наши усилия не принесли… Хотелось бы все же понять, почему все это случилось.

– Да первопричина-то как раз понятна, – вздохнул Виктор Петрович. – Жажда справедливости. А им ее пообещали.

– Причем здесь справедливость? – с недоумением спросил кто-то из поручиков, в полутьме Николай не понял, кто именно.

– А вы подумайте, поручик. Представьте себе, что вы умны и талантливы, но бедны и не имеете никакой возможности учиться. А потому обречены всю жизнь тяжело и беспросветно работать, когда кто-то рядом жирует. Причем, чаще всего, жирующие глупее и подлее вас. Сколько я таких умных и талантливых ребят встречал… Почти все они стали красными.

– Вот именно, эти ваши «умные и талантливые» взяли винтовки и пошли грабить тех, кто богаче, – с иронией процедил сквозь зубы Ненашев. – Нет, чтобы самим добиваться, отобрать-то всяко проще. Я вот только одного не пойму, господин подполковник.

– Чего?

– Раз вы так думаете о краснопузых, то почему воевали против них, а не наоборот?

– Почему? – иронично приподнял брови Виктор Петрович. – Да потому, что за красными стоит кто-то очень страшный. Жаждущими социальной справедливости дурачками воспользовались, чтобы прийти к власти. И, как я уже говорил, кто-то очень страшный.

– Уж не сатану ли вы имеете в виду? – с еще большей иронией спросил штабс-капитан.

– Да нет… – криво усмехнулся подполковник. – Людей. Вот только эти люди пострашнее сатаны будут, по моему мнению. Нас с красными просто стравили, как стравливают две своры псов. И я даю гарантию, что, разобравшись с нами, пришедшие к власти потихоньку перережут и самих красных. Вспомните Робеспьера и иже с ним. Революция – это свинья, которая пожирает своих детей.

– Вот уж я посмеюсь, коли вы правы, – зло хохотнул Ненашев. – Да жаль, не доживу.

Ругань красноармейцев за дверью привлекла внимание офицеров, и они замолчали. Что-то новенькое? Странно, все уже, казалось, было решено, приговоренные даже исповедались друг другу за неимением священника. Неужели решили не ждать утра, и их расстреляют прямо сейчас? Эта мысль пришла в голову каждому. Володя судорожно вздохнул, но губы юноши попытались сложиться в подобие улыбки. Один за другим офицеры поднимались на ноги и молча стояли, ожидая своей судьбы. Дверь отворилась, и внутрь швырнули человека. Он кубарем покатился по полу и глухо застонал. Николай подбежал к новому товарищу по несчастью и помог подняться. Тот с трудом встал на ноги и витиевато выругался. Затем поднял глаза на штабс-капитана.

– Благодарю вас, сударь, – сказал он и склонил голову.

Внимательно посмотрев на нового узника, Николай только головой покачал. Столь породистого лица ему видеть еще не доводилось. Естественно-высокомерное, холеное, невероятно красивое. Все черты соразмерны, но в совокупности производили довольно странное впечатление. Этому человеку хотелось довериться. При этом его красота была именно мужской, никак не женской. И незнакомец разгуливал с таким лицом по красному Иркутску? Даже не замаскировавшись? Шутник он, в таком случае… Не удивительно, что обладатель породистого лица попал, в конце концов, в этот подвал. Да и выправка говорила сама за себя. Перед ними стоял такой же офицер, как и все здесь. К тому же, скорее всего, дворянин. А новичок снова повернулся к дверям.

– Вернули бы инструмент, господа красноармейцы! – разнесся по подвалу прекрасно поставленный баритон, но произносил слова он как-то странно, с почти незаметным акцентом. – Хоть перед смертью спеть. Последнее желание.

Один из стоящих на пороге красноармейцев, грузный небритый детина в трофейной английской шинели, матерно выругался и погрозил говорившему кулаком. Второй, явно хохол, почему-то не поддержал товарища.

– Та виддай ты йому ту гытару, ранком, як його стрелють, знову соби визьмешь, – сказал он, сплюнув на пол желтую табачную слюну. – Хай поспивае хлопець в останний раз. До чого ж гарно спивае, вражина! Та й мы з-пид викна послухаемо.

– А коли сломает? – возмутился тот. – Он же вражина! Сломает, чтобы бедному человеку не досталось!

– Да не беспокойтесь вы, – рассмеялся новичок. – Не стану я ломать этот инструмент, он у меня с детства, и отношения у нас с ним особые. Пусть и после меня кому-нибудь послужит.

– А! – махнул рукой красноармеец. – Черт с тобой, бери! Только смотри, коли сломаешь, сразу не убью, долго мучиться будешь. И спой чо-нить красивое. Про любовь. Хоть ту жалостливую, чо утром на площади пел.

Он нахмурился, изобразив большое мыслительное усилие, немного постоял, а потом достал из-за спины потертый кожаный футляр и швырнул его новичку. Тот ловко поймал брошенное и иронично поклонился, разведя руки в стороны. Красноармеец снова выматерился и вышел, захлопнув за собой дверь камеры. Хохол ушел еще раньше. Слышно было, как заскрежетал запираемый замок. Новичок повернулся к молча стоявшим офицерам и поклонился уже вежливо.

– Позвольте представиться, господа, – сказал он все тем же великолепно звучащим баритоном. – Дварх-лейтенант Лар даль Далливан, легион «Ищущие Мглу», орден Аарн.

– Дварх-лейтенант? – с недоумением переспросил штабс-капитан Ненашев. – Это, простите меня, что за звание такое?

– Нечто среднее между вашим поручиком и штабс-капитаном, точнее не могу сформулировать. Я очень издалека, господа. И у нас все по-иному.

Дварх-лейтенант снова развел руками и открыто, широко улыбнулся.

– Так вы иностранец? – спросил Виктор.

– Именно так.

– Тогда почему не сказали об этом красным? Больше шансов в живых остаться…

– Жизнь – ничто, – усмехнулся дварх-лейтенант. – Честь – все. Не стал я унижаться и лгать, господа. Попался так попался.

– Попались? – с подозрением спросил его Ненашев, служивший в контрразведке. – Так вы что, господин хороший, шпион будете? Чей, интересно? В какой это армии существуют звания, подобные вашему? Я что-то таких не припомню.

– Да, я был в разведке и попался, – не стал скрывать странный офицер. – По-вашему, наверное, шпион. Нас заинтересовало, что такое у вас здесь происходит. Но я сглупил, не подумал, что бродячий музыкант – неподходящее прикрытие. Попел песенки на улице, там и взяли. Сходу. Какие-то малопонятные господа комиссары в кожаных куртках обвинили меня в том, что я «палач трудового народа» и «каратель», дали несколько раз в зубы и приказали отвести сюда. Еще сказали, что утром расстреляют. Хотел бы я только понять – за что именно? Что я им такого сделал? Ну, ладно, пел странные песни на площади. Так ведь больше ничего! Да и наши в этой стране еще не бывали.

– По-русски говорите совершенно свободно, – скептически прищурился Ненашев, остальные офицеры только переглянулись. – А в стране впервые. Ну-ну…

– Вы можете не верить, – пожал плечами дварх-лейтенант. – Это ваше право. Только не забывайте, что завтра утром нас всех вместе поставят к стенке, и ваша вера больше не будет иметь никакого значения.

– Вы полностью правы, господин дварх-лейтенант! – рассмеялся штабс-капитан. – Я забыл, что уже не в контрразведке служу, а в подвале у красных расстрела дожидаюсь. Но согласитесь, ваша история весьма странно выглядит.

– Согласен, – кивнул тот. – Странно. Но я не лгу. Я действительно очень издалека, да и оказались мы в вашей области пространства совершенно случайно. Если среди вас есть астрономы, то я мог бы объяснить подробнее.

– Я астроном, – подал голос Виктор Петрович. – Подполковник Куневич. Хотя какое отношение имеет моя бывшая профессия к вашим объяснениям?

– Рад познакомиться, господин подполковник. А ваша профессия… Присядем, господа.

Дварх-лейтенант царственным жестом указал на пол, как будто приглашал присутствующих рассесться в мягких и удобных креслах, а не на холодном и грязном каменном полу. Офицеры переглянулись, этот странный человек почему-то вызывал доверие, несмотря на его дикий рассказ. То, что перед ними тоже офицер, доказательств не требовало – выправка, культура движений и множество неуловимых мелочей говорили опытному глазу немало.

Махнув рукой, Николай сел напротив дварх-лейтенанта и снова внимательно посмотрел на него. Да, вот что его настораживало! Чуждость. Неподдающаяся объяснению чуждость этого человека, его отстраненность и полное безразличие к тому, что утром его расстреляют. Он вел себя совершенно непринужденно, будто находился в аристократической гостиной, а не в темной сырой камере. Интересно, что он еще расскажет? Да что бы ни рассказал, хоть какое-то развлечение напоследок. Между собой пленные офицеры почти и не говорили, успели хорошо изучить друг друга и знали, чего ждать от остальных.

– Кстати, господа, вы все, кроме господина подполковника, еще не представились, – с почти неприметной ироничной улыбкой сказал дварх-лейтенант, подождав, пока остальные сядут.

– Простите, – смутился Николай, – штабс-капитан Шаронский, Николай Александрович

Затем он по очереди представил остальных товарищей по несчастью. Дварх-лейтенант открыто улыбался каждому, и каждому же почему-то казалось, что его душу взвешивают на каких-то эфирных весах. Оценивают его самого и всю его жизнь по каким-то своим, совершенно нечеловеческим меркам. Странное ощущение… Странное и тревожное. Почему-то забывалось, что завтра их не станет. Почему-то казалось, что впереди ждет что-то невероятное, невозможное. Что впереди ждет чудо. А непонятный иностранец рассматривал русских офицеров с доброй, детской какой-то улыбкой. Николай был уверен в том, что этот самый дварх-лейтенант только что сделал для себя какие-то только ему известные выводы о каждом из присутствующих. И этим изменил их судьбы. Чушь, казалось бы, но Николаю так казалось, да что там, он был почти уверен, что прав. Иностранец посмотрел на него пристальнее, и в его взгляде офицер увидел искреннее удивление.

«Да что он, телепат, что ли?» – мелькнула растерянная мысль, а тот медленно опустил веки, как будто соглашаясь с выводами штабс-капитана. Николай даже встряхнулся, чтобы избавиться от наваждения, да только не помогло.

– Итак, господа, – прервал молчание дварх-лейтенант. – Я расскажу все, что возможно. Вы можете мне не верить, но я не лгу. То же самое я рассказал господам комиссарам, они не поверили, и вот я в этом подвале. Впрочем, кое-чего я им не показал… Уж больно они жестоки.

Он устроился поудобнее и щелкнул пальцами. Стена напротив вдруг засветилась, и ошеломленные офицеры увидели на ней звездное небо.

– Что это? – с трудом выдавил из себя поручик Малер.