В сибирских лагерях. Воспоминания немецкого пленного. 1945-1946

Я кивнул.

– Вон того, в шапке?

– Да, – прошептал Ханс.

– Так вот, его брата убили.

– А что произошло?

– Это тяжелая история. Русские хотели изнасиловать его жену, а он вступился. Тогда они расстреляли его, а потом… – Ханс замолчал. Ему не нужно было продолжать.

Мы помолчали немного.

Потом я спросил Ханса, кто другие ребята, попавшие в плен вместе с ним. Ульрих и Гюнтер, шестнадцати и семнадцати лет, до сих пор еще учились в школе.

Мы заговорили о последних днях, проведенных дома, о том времени, которое изменило нашу жизнь полностью, как никакие другие события, происходившие до или после этого. В соседней деревне с той, где жил Ханс, погибло около тридцати мужчин, в большинстве своем фермеры. Их всех расстреляли.

– У тебя есть какая-нибудь еда? – спросил Ханс.

– Да, – ответил я честно, несмотря на появившееся желание соврать. – Я случайно нашел на дороге буханку хлеба, а мать дала с собой два килограмма ветчины. Ее я уже съел.

– Отлично. Может, ты дашь нам по куску, а мы поделимся с тобой колбасой. Ни у кого из нас нет хлеба; дома ничего не оставалось из еды, когда нас забирали.

– Хорошо, идет, – ответил я и, достав хлеб, разломил его на несколько частей.

– У меня нет даже колбасы, чтобы дать тебе, – произнес Ульрих.

Ханс утешил его:

– Не беспокойся, и на твою долю хватит. Мы были друзьями перед тем, как пришли русские, но и теперь ничего не изменилось.

Потом Ульрих достал из кармана расческу.

– Что ты собираешься делать? – засмеялся над ним Ханс.

– А может, я собираюсь отдать ее Хорсту. Вдруг у него нет, а у меня, между прочим, две.

– Ты угадал, – сказал я. – В тот день, когда они пришли, я переодел брюки и забыл переложить расческу в другой карман. Так что, если ты предлагаешь, я не откажусь.

Ханс, бесспорный лидер в нашей компании, был высоким и стройным парнем, с дружелюбным лицом. Съев свои бутерброды, если их было можно так назвать, мы этим символическим ужином скрепили нашу дружбу.

Люди, переполнявшие комнату, вынуждены были толкать друг друга, так как условия не позволяли двигать руками и ногами, не задевая соседа. Те, кто, как и я, оказались здесь позднее, были вынуждены подвергаться нападкам со стороны сидящих.

Я видел, что Ханс о чем-то задумался, а потом его лицо просветлело.

– Место, где сидит каждый из нас, можно на время уступить тому, кто стоит рядом, и так меняться.

– Неплохая мысль, – поддержал Ульрих. – Но кто встанет первым? Я не хочу, потому что я первым занял свое место.

– Нет, так не пойдет, – сказал Ханс. – Ты же видел, как упал Хорст.

Ульриху не понравилась эта затея, но я считал, что это хорошая идея, и потому не имел возражений. Ульрих сдался, встал первым почти на час.

Я попытался вытянуться на полу, но заснуть было почти невозможно. Когда я, наконец, задремал, кто-то потряс меня за плечо и разбудил. Я был готов разразиться бранью, но тут услышал голос:

– Теперь твоя очередь.

Я вспомнил наш уговор и поднялся, чтобы освободить место.

Вскоре все разговоры прекратились. Ночью дышать стало легче. Под утро русские принесли немного еды. Они велели поделить продукты между собой, но несколько поляков, которые лежали поблизости к двери, большую часть забрали себе, так что тем, кто находился в противоположном конце помещения, не досталось практически ничего. Для меня это было не столь страшно, как для других, потому что я еще имел в запасе немного хлеба и около килограмма ветчины.