1993: элементы советского опыта. Разговоры с Михаилом Гефтером

Державная масса останется доверчивой не навсегда. Поскольку ее оскорбляют, однажды она уйдет от Ельцина, но к кому? Кому ее Гайдар подготовил?

008

Нам недостает российского Октавиана. Фактор Х в экспансии христианства. Новые люди – те, кто переменился; остальные мертвы. «Воскресение для тех, кто изменится». История как работа спасения. Человечество – деятельность Слова, сомневающегося в полноте, настаивая на вселенстве. История и сопротивление повседневности. Ответно азиатничающие русские в монгольском пространстве экспансии. Зачем Риму христианство? Империя должна была перед кем-то предстать. Российская реторта – от Чингиза и Маркса до Псалтыри. История и история философии в России – одно и то же. Русскую историю начал Чаадаев, объявив ее вне мировой истории. Действие Чаадаева соразмерно действию апостола Павла.

Глеб Павловский: Привет! У меня подозрение, что ты вряд ли дашь мне эксклюзивное интервью про отставку Юрия Петрова

с поста главы Администрации Президента Ельцина? Для агентства Postfactum

?

Михаил Гефтер: Глеб, нам не хватает Октавиана.

Кого-кого?

Гая Юлия Цезаря Августа

. Недостает российского Октавиана. Ох и занятная вещь христианство.

Занятная в каком смысле?

Как-то оно ни из чего не проистекает. В его предыстории не хватает того, что так понесло вперед. Да, века на это истрачены, но все-таки. Есть фактор Х. Я до конца не могу понять, как составилась Библия? И кто мудрый понял, что без Ветхого Завета Евангелие не сработает? Новым Заветом нельзя было ограничиться. Но в условиях той конфронтации и вражды это ж надо было кому-то сообразить! И кончается оно совершенно еврейским текстом Апокалипсиса, ветхозаветным по стилю текстом! Что за гениальная рука.

Насчет руки есть каноническая гипотеза, ты ее знаешь.

С точки зрения теологии тоже неясно, зачем Апокалипсисом завершать Новый Завет. Даже принимая все на веру, и то есть вопросы. Вообще, веры не сохранить, все принимая на веру!

У буддизма внутри – человек Шакьямуни

, который сам и сооружал все здание. Огромное пространное глубокое здание. Но – исключающее действие. То есть действия определенного свойства предусматривая, конечно. Язычники вообще лучше мирились со смертью, попусту она их не терзала. Что-то в язычестве такое – масса богов, личин, игр, и, хотя грозят много бедствий, много и интересного. Завидное существование! Но в христианстве все иначе. Вот скажи мне, как думаешь, Судный день будет?

Да, я убежден в этом.

Знаешь, неожиданно пришло в голову, что воскресение только для тех, кто изменится. Это в их только существовании, а так – все мертвы, кроме тех, кто переменился. Что за мощная генерализация в понятии новые люди! Люди, просвещенные светом истины, меняющиеся люди. Впервые в истории образуется такая жесткая обусловленность прошлого будущим.

Ты не психологизируешь ситуацию? Евангелие исходит из буквального воскресения, а не из психологического обновления; Христос не психотерапевт.

Я акцентирую Событие внезапности. Событие непредусмотренности, неожиданности. Эта формула не антична. Античный мир ценностен строго в пределах полиса и полисного человека. А здесь в норму включены все.

Ты высказал важную мысль, я хочу уточнить ее: Христос воскрес для тех, кто изменится? Но изменится не переживанием же, не в своих ощущениях! Ведь речь о реальности. Если речь не идет о реальности, потерян весь смысл спасения!

Я не реконструирую евангельский текст, но речь и идет о реальности. Реальность, именуемая историей. Сколько можно повторять, что история не то, что я где-то там талдычу или Геродот написал? История – это работа спасения. Труд, и труд смертельно опасный. Дерзко предположу, что у него были прологи и преддверия, но в итоге Человечество – сосредоточенная во времени деятельность. Действие слова, творящее реальность, никогда не достигая полноты абсолюта. Слова, которое с собой полемизирует и сомневается в своей заявке на полноту, но твердо настаивает на вселенстве.

А из чего видно последнее?

Поскольку Слово стало реальностью, «жило среди нас», и в меру того, что оно заявило себя историей, это оборачивается повседневностью – а повседневность историей быть не хочет! Из того, что мы с тобой гробим себя в попытках переначаться, не вытекает, что я и ты стоим выше любого человека. Что ни придумаю, а начну эту книжечку с крестом листать, и в ней нахожу. История не с Геродота, а лишь с какого-то момента притязает стать всем, но всем не становится. Зато вбирает в себя полемику с собой на сей счет. Полемику подпитывает сопротивление повседневности. Повседневность сама обучается сопротивлению у истории и, набрав силу, выходит к действию, как во французском Термидоре.

Что оскорбительного в том, что кто-то вне истории? Идиотская выдумка, которая вредит сознанию. Китайцы пожили вне истории, а теперь втянуты в нее.

Есть много способов оказаться внутри истории, не будучи в ней.

Да, это важно. Допустим, китайцы снабжают собой и новинками вроде налоговой системы монголов. Монголы решают проблемы кочевого образа жизни с помощью чудовищного выплеска, появляется Чингиз. В процессе монгольского отката, распада улусов – экспансия ответно азиатничающихрусских навстречу. Все втянуты в историю и становятся фактом мирового процесса.

История открыта для всех, но не всех может удержать в себе.

История как проект, как заявка, притча. Как ситуация Иисуса поначалу. Потом она прикинется новоевропейской цивилизацией. Почему Риму выгодно было, умирая, принять христианство? Что за блажь Константина? Рим чересчур много в себя втянул, и оно уходило из рук. Рим держал единообразием, римским правом, геометрией дорог, кстати сказать. Даже ненавязчивым влиянием там, где не встречал контур боя. Рим влез в жизнь всех, и надо было затвердить их сознанием новой твари. Мировой власти нужно было перед кем-то предстать!

Английская революция осталась на острове, американская осталась национальным движением. Французская же такой выплеск дала! Влияние ее оседает, национализируется и террито-риализируется, чтобы потом возобновиться. Но такого буквализма, такой горячности вспышки, как в российской реторте, где наметалось всё, нет нигде. Все соединились, от Чингиза и Чаадаева до Маркса и Псалтыри.

Я хочу встать на дерзкую или дикую точку зрения, что история и философия истории в России – два имени одного и того же. Русская история как история начинается с того, что Петр Яковлевич Чаадаев, «человек 1812 года» из победителей Наполеона, проводив цвет друзей на каторгу, от них внутренне отмежевался. История России начинается с того, что человек объявил Россию вне мировой истории, а миру заявил, что теперь это его проблема!

Парадоксально, но не так уж невозможно. Человек не меньше всей России.

Соразмерно Иисусовой ситуации начала, от Павла.

Параллель с Иисусом меня вновь настораживает, честно говоря.

Нет, не с Иисусом – с Павлом. Если все принимается за Благую Весть или за Закон истории – что один и тот же абсолютизм духа, – то ничего непредусмотренного больше нет, страшиться нечего и все обозримо в едином порядке, как предмет.

Сегодня банальность сказать «ни эллина, ни иудея», а с чего бы? По отношению к Иисусу, который вообще имел дело только с евреями? Есть ересь по отношению к привычному, и есть раздвигающий ересь предел. Это Павлом из Иисусовой речи вычленено, что и я, Павел, непременно воскресну!

009

Лица 1991 и 1993 года, «Гай-да-ра!». Перемены в лице Ельцина. Русский либерал не мыслит Россией, поскольку не мыслит Миром. Фарцовщики на смену партсекретарям. Русский вопрос против «русской идеи». Антисемитизм – не еврейский вопрос, а русский. Если не начнем говорить честно, завтра начнем отрывать головы.

Глеб Павловский: Что такое вообще русская жизнь сейчас? За пределами маленьких сообществ есть ли она вообще? Я не вижу форм соборной жизни. Весной 1991 года, когда все повалили на улицы, бывала удушливая атмосфера толпы. Но не было этой истерии.

Михаил Гефтер: Смотрю съемки тогдашних демонстраций и сравниваю с новостями. Слушай, ужасные лица! Это не человеческие лица уже. Отвратительно и то, как они кричат. Лица 1991 года были другие, просветленные лица.

Не знаю, просветленные ли, но живые московские лица. Для демроссиек теперь характерны пропрезидентские бабы лет за пятьдесят, страшноватый типаж.

С гримасами на лице, с детьми, в истошный крик с полуслова. Я еще понимаю, когда они кричали «Ельцин!», но кричать «Гайдара!» – для женщин в таком возрасте, ей-богу, это нечто специфическое. Ощущение у меня – плохие лица. Но и с той стороны не лучше. А какое жуткое лицо стало у Ельцина, видел? Одутловатое, тяжкое. Он выпал из предуготовленной себе роли. И страшновато смотреть, когда это лицо он собирает. Как медленно, с трудом его части лица подымаются и плывут навстречу. Кок у него идиотский. Изменили прическу, взбили павловских времен кок! Кошмар, что с человеком сделалось.

Пора спросить наших либеральных друзей: отчего либеральная мысль в России всегда обречена на неосуществимость? Потому что не мыслит Россией. Они не умеют мыслить Россией, не дотягивают до масштаба. Эти «западники» никогда не знали европейского мира! Либеральное в России осталось провинциальным. Может быть, для либералов пришло время, но им надо стать совершенно другими. Когда ты спрашиваешь, откуда в лидерах демократии такая бедность, ты по Чаадаеву поставь вопрос. В Чаадаеве и западники, и славянофилы предвосхищены. Обрати внимание: те и другие в XIX веке мыслят не узко Россией, а Миром, где России надлежит найти место, сильнейшим образом повлияв на будущее Европы.

Зачем тебе эта вилка – западники, славянофилы? Упрощение и путь к умственной нищете «Общей газеты». Есть смысл отречься от таких слов.

Можно отречься, но уже на них все поделились.

Забыть эти ярлыки нужно для того, чтобы исследовать, как на них поделились. Что поймешь, с самого начала оперируя ими?

Возьми наши разговоры в 1982 году – ведь мы уже были ментально внутри катастрофы и осматривались в ней. Правда, мы иначе представляли катастрофу. Казалось, та пройдет по пути правового опустошения при готовности советских людей участвовать в абсурде.

Что обвал Союза приобретет буквальный характер, трудно было представить. Я писал о таком в самиздате, но сам думал, что это гипербола, преувеличение.

Знаменитая фраза Марика Печерского

: «Кто придет на смену комитетчикам и партсекретарям? Фарцовщики!»